«Расстрелять в порядке административного ведения дел»

Основываясь на этой телеграмме, НКВД издал печально знаменитый приказ № 0047, с которого началась так называемая кулацкая операция, охватившая, кроме собственно кулаков, практически все категории населения СССР. Большой террор стартовал.

В общем-то, все предшествующие годы были в СССР временем «небольшого террора»: «Академическое дело», дело «Весна», процесс «Промпартии», «Шахтинское дело»… Да та же коллективизация унесла больше невинных жертв, чем ежовщина и бериевщина, вместе взятые.

В фундаментальном исследовании (первые четыре тома по 800 страниц каждый вышли в Москве в 2023 году) профессор Принстонского университета Стивен Коткин писал: «В регионах, где не было никакой или почти никакой еды, проживало до 50 миллионов жителей СССР, а может быть, и до 70 миллионов. В 1932–1933 годах в стране был зафиксирован миллион случаев сыпного тифа и полмиллиона случаев брюшного тифа. ОГПУ в докладе для Сталина (март 1933-го) утверждало, что задержало 219 460 беженцев, отправившихся на поиски еды, 186 588 из них вернув туда, откуда они явились, а остальных арестовав. Трупы людей и животных усеивали сельские дороги, железнодорожные пути, открытую степь, приграничную полосу. 

Начальник регионального ОГПУ прислал таблицы с численностью голодающих семей по районам и поименно назвал голодающих.

Из Украины за день в среднем поступало 10 донесений о случаях каннибализма. Родители убивали одного из своих детей и скармливали его остальным; «некоторые варили бульон, а оставшееся мясо засаливали в бочках». ОГПУ доносило о шайках людоедов, похищавших сирот: «Эта группа зарезала и употребила в пищу троих детей, в том числе одиннадцатилетнего сына и беспризорного, родители которого умерли от истощения».

Но даже приблизительное число жертв подсчитать сегодня не удастся. От четырех до семи миллионов? Казахстан, Украина… Крестьяне — безграмотные, как правило — дневников не вели, выжившие родственники десятилетиями молчали.

Одно самых страшных, леденящих душу свидетельств оставил инструктор Назинского окружкома партии В. Величко, написавший в 1933 году огромное письмо в Москву — в Политбюро и лично Сталину. А сам сбежал в тайгу, потому что понимал, чем все это может кончиться для него лично, ибо, конечно же, руководству округа его принципиальность сразу не понравилась.

Вышел из тайги Величко через полтора года и больше никому таких писем не писал. Прошел войну, стал писателем (очень осторожным, читать его книги я бы не советовал).

Можно прямо сказать: Величко повезло.

По его письму из Москвы даже направили высокую комиссию, чей отчет был рассекречен только в 1990-м и опубликован в новосибирском сборнике «Спецпереселенцы в Западной Сибири 1933–1938» (труд подготовили сотрудники Института истории Сибирского отделения РАН Сергей Красильников и Ольга Филиппенко при участии Государственного архива Новосибирской области).

В конце апреля 1933 года из Москвы и Ленинграда в Западную Сибирь были отправлены на спецпоселение различные «социально вредные и деклассированные элементы». Тысячи людей прибыли в Томскую пересыльную комендатуру, а в середине мая началась ее «разгрузка»: в Томске депортированных погрузили на баржи и отправили на север, в штрафную Александро-Ваховскую комендатуру. 18 мая «контингент» высадили на речной остров возле устья речки Назинской.

«Я бы мог привести массу примеров неоправданной депортации людей, — писал в Москву Величко. — 

(имеется в виду, что документы пошли на самокрутки для уголовников-рецидивистов. — П. Г.), однако некоторые из них привезли с собою документы: партийные билеты и кандидатские карточки, комсомольские билеты, паспорта, справки с заводов, пропуски в заводы и др».

«Новожилов Вл. из Москвы. Завод Компрессор. Шофер. 3 раза премирован. Жена и ребенок в Москве. Окончив работу, собрался с женой в кино, пока та одевалась, вышел за папиросами и был взят.

Гусева, пожилая женщина. Живет в Муроме, муж старый коммунист, главный кондуктор на ст. Муром, произв. стаж 23 года, сын помощник машиниста там же. Гусева приехала в Москву купить мужу костюм и белого хлеба. Никакие документы не помогли.

Зеленин Григорий. Работал учеником слесаря Боровской ткацкой фабрики «Красный Октябрь», ехал с путевкой на лечение в Москву. Путевка не помогла — был взят.

Виноградова, колхозница. Ехала к брату в Москву. Брат — начальник милиции 8 отделения. Взята по выходе из поезда в Москве.

Войкин, Ник. Вас. Член КСМ с 1929 г. рабочий фабрики «Красный Текстильщик» в Серпухове. <…> Три раза премирован. В выходной день ехал на футбольный матч. Паспорт оставил дома. Взят.

Матвеев И.М. Рабочий постройки хлебозавода № 9. Имел паспорт до декабря 1933 г. как сезонник. Взят с паспортом. По его словам, даже паспорт никто не захотел смотреть…»

По острову пошли пожары, дым. Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей. В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день», — писал Величко в Москву.

Московская комиссия зафиксировала 11 случаев людоедства.

Число погибших непосредственно на острове сами работники комендатуры оценили примерно в полторы тысячи человек: обнаружено 30 общих могил с числом захоронений в каждой не менее 50 человек.

Руководители краевого ОГПУ были строго наказаны — выговором. Охранники, бывшие на острове, — «отданы под суд».

Так вот, в том числе и выжившие в Назино стали фигурантами сталинской телеграммы 1937 года: «кулаки и уголовники». Этих брать было особенно просто.

Вскоре по инициативе Сталина эти категории были расширены за счет «церковников и приверженцев сект», представителей небольшевистских («антисоветских») партий, бывших белогвардейцев, репатриантов и т.д. Репрессированию подлежали потенциальные «антисоветские элементы» по спискам, составленным милицией и органами НКВД еще в 20-х годах.

В Москве были составлены и «лимиты» — всего предписывалось арестовать «лишь» 268 950 человек, из них расстрелять 72 950 (в том числе 10 тысяч заключенных в лагерях).

Но врагов, подлежащих уничтожению, скоро оказалось значительно больше, чем намечалось первоначально. Так, из Кирова секретарь обкома партии М. Родин уже 21 октября запросил «увеличить лимит по первой категории на 300 человек, и по второй — на тысячу».

Сталин в тот же день подчиненного поправил: «Увеличить лимит по первой категории не на 300, а на 500 человек, а по второй категории — на 800 человек. Сталин, Молотов». Триста, пятьсот… Невелика разница. Но как подсчитал?!

Подобные телеграммы-просьбы непрерывно шли изо всех уголков страны; кажется, единственной областью, не запросившей увеличения «лимита», была Якутия.

Официально признанный итог 37–38-го — 681 692 только расстрелянных.

Кстати, Михаил Наумович Родин из Кирова был арестован 11 мая 1938 года. Обвинен в участии в контрреволюционной террористической организации. 28 июля Военной Коллегией Верховного Суда СССР приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день.

Реабилитирован Военной Коллегией Верховного Суда СССР 11 февраля 1956 года.