Фото: соцсети
Предложение Лаборатории будущего «Новой газеты» поразмышлять над этим самым будущим вызвало у меня некоторое смятение. И не потому, что историк, это, казалось бы, последний из собратьев-гуманитариев, кто может думать о будущем, ведь предмет его исследования — это прошлое. Смятение родилось из-за противоречивости чувств. С одной стороны, я испытал чувства радости и благодарности за возможность поделиться своими мыслями и рассуждениями по проблемам, над которыми я как историк-исследователь, вузовский преподаватель истории и «мемориалец»*, почти четверть века занимающийся историческим просвещением, много думал, а с другой стороны, чувство ужаса как от понимания каверзности и разноплановости темы, так и от того, что на сложные вопросы о «невозможности будущего» надо ответить не монографией.
Будущее многим кажется из сегодняшнего дня трудным, практически невозможным, потому что Россия и мир переживают эпоху трансформации, а точнее, один из моментов ее обострения. Кстати, на мой взгляд, совсем неслучайно в русском языке словосочетание «ждать будущего» куда чаще встречается, чем «создавать будущее»! Нередко, впрочем, можно услышать фразы — «думать о будущем» или «заботиться о будущем», но, как правило, они относятся к личному, а не к общему будущему. Это отличие важно подчеркнуть!
В общем-то, людей всегда интересовало их будущее, и они пытались его выстраивать, но при этом они всегда осознавали хрупкость даже своего личного будущего, которое зависело от тысячи случайностей, болезней, пугало неминуемой старостью и смертью.
Еще в большей степени миллионы людей столетие за столетием старались спрятаться в своем маленьком мирке от большого мира с его войнами, эпидемиями, экономическими кризисами, стихийными бедствиями и всем тем, что могло разрушить их личное пространство и их личное будущее, и на что они не могли повлиять.
Но неверно думать, что люди боятся только будущего. Большинство людей боится всего, что им неподвластно или изменение чего потребует от них больших усилий, чем они готовы приложить. И особенно если это потребует изменения самих себя и привычного образа жизни. Тогда многие люди предпочтут не замечать ни такого прошлого, ни настоящего, чтобы не наступило «неудобное»/неправильное будущее.
Есть старое расхожее представление, что все люди хотят знать правду. Но это представление совсем не универсально. Я своим студентам в вводной лекции по истории всегда говорил, что трудность истории не только в том, что, в отличие от естественнонаучных дисциплин, нельзя «пощупать» предмет исследования, проводя эксперимент за экспериментом и приближаясь к истине, но и в том, что истина многих пугает, а некоторым просто не нужна, так как избыточна.
Очень многие (не все) не хотят знать истину ни о будущем, ни о прошлом, ни о настоящем. И это касается и единичного человека, и общества. А для власти и элит, строящих свое персональное будущее нередко вопреки (и за счет) общего будущего, те же исследования историков о прошлом и социологов/политологов о настоящем просто опасны. В нашем прошлом и настоящем немало такого, что очень сильно противоречит, скажем, тем псевдонаучным концепциям, мифам, стереотипам, которые власти и элиты используют вместо неудобных для них исторических и социологических исследований.
Современная путинская историческая политика (призванная, кстати, помимо прочего формировать и будущее) опирается уже не только на советское, но и на традиционное российское прошлое. При этом сознательно делается упор на идеи имперскости, абсолютизма, несменяемости власти, приоритета государства над обществом. Можно сказать, что две головы (царской и советской эпохи) российского орла исторической политики действуют заодно, потому что сердце у этого орла единое — враждебное свободе, демократии и идее субъектности народа. И вообще, в принципе, главное для нее — отрицание субъектности общества как такового и признание вот этой субъектности только за государством и правителями.
Сегодня российское общество искусственно содержится властями в системе двойных стандартов. Любое насилие и неправовые действия государства как внутри, так и вне страны оправдываются, а любое сопротивление властям, даже мирное, объявляется экстремизмом и терроризмом.
Сквозь призму этих двойных стандартов власти смотрят и на российскую историю, что влечет за собой нарушение принципа историзма, когда на события, ментальность, действия прошлого смотрят сквозь призму взглядов и представлений сегодняшнего дня.
Парадоксальным образом в сознании сегодняшних российских властей уживается, с одной стороны, оправдание любого государственного насилия и поддержка взглядов на недопустимость насилия кого бы то ни было, кроме них самих. Увы, консерватизм и авторитаризм элит невозможен без поддержки немалой частью народа, в которой эти настроения усиленно поддерживаются пропагандой.
В январе 2022 года, незадолго до вынужденной эмиграции (одной из важных причин которой было сохранение интеллектуальной свободы и возможности продолжать заниматься написанием книг без цензуры и возобновить «мемориальские» историко-просветительские публичные циклы), гуляя вокруг Путяевских прудов в Сокольниках, я стал свидетелем сценки, заставившей глубоко задуматься. Пожилая женщина, прочитав табличку, в которой посетителей парка просили не кормить хлебом уток, так как им эта пища вредна, вдруг, обращаясь к своему спутнику, экспрессивно и с хорошо различимыми упрямством, раздражением и злостью воскликнула: «Кормили и будем кормить!»
Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
В этот момент я понял несколько важных вещей.
А потом понял, что это и есть одна из причин непроходящей авторитарной «русской исторической колеи»… Впрочем, сегодня на фоне консервативного «правого поворота», происходящего в части умов элит и народов Европы и США, ясно, что это общий тренд.
Конечно, авторитарная и архаичная власть использует таких людей и их архаичное представление «о мире и о себе» в своих интересах, прячется за ними, но не только.
Власть еще и активно разжигает и пропагандирует эти представления, а также активно заливает общество пропагандистским ядом, гасит и давит гуманистические традиции, мнения и настроения русского народа и интеллигенции. Власть и элиты прекрасно понимают, что из них вырастет иное будущее, чем насаждают и тщательно выращивают они.
Леонид Каннегисер, очевидно, именно что-то подобное имел в виду, когда написал перед расстрелом осенью 1918 года слова, жгущие душу своей актуальностью: «Россия — безумно несчастная страна. Темнота ее — жгучая, мучительная темнота! Она с лютым сладострастием упивается ею, упорствует в ней и, как черт от креста, бежит от света.
«Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды», — говорит Пушкин. И до сих пор не взошла эта звезда. Тьма тём на небе ея. Отдельные безумные сеятели выходят из густого мрака и, мелькнув над древнею окаменелою браздою, исчезают так же, как явились. Одни теряют только «время, благие мысли и труды», другие больше — жизнь. А тьма упорствует. Стоит и питается сама собою».
Звезда взошла в перестройку, но тучи и тьма тём снова ее скрыли. И тьма снова упорствует, снова стоит и питается не только сама собой, но и нашими душами, нашей жизнью и нашим будущим, поглощая их и губя их…
С ужасом глядя на происходящее, нам остается лишь помогать сохранить то, что еще можно сохранить, все, что поможет росткам светлого будущего пробиться сквозь эту тьму, и надеяться, что трагической борьбой лучших людей прошлых поколений, в которой они сгорели во имя света, и борьбой десятков и сотен тысяч других наших современников тучи и тьма будут побеждены, и звезда свободы будет светить всем нам, нашим детям и внукам. Мы все заслужили ее свет и научились его ценить, а главное, научим ценить наших детей и внуков, что бы ни кричали всей мощью своей пропаганды, заглушая (пока еще заглушая) наш голос, люди жгучей темноты. Но, как известно, тьма сгущается перед рассветом… А он неизбежен.
Но будущего нельзя просто ждать. Полагаю, что надо бороться не только с советской половиной российского орла, но и с абсолютистской царской, все более усиливающейся, разоблачать эти идеи и концепции, на противостоянии которым и нужно сосредоточиться. Полагаю, что борьба за будущую свободную и демократическую Россию включает в себя и борьбу за умы россиян. В этом контексте изучение традиций и ценностей борьбы за свободу в России и распространение знаний о ней крайне актуальны.
Ведь необходимо показать и миру, и, прежде всего, российскому обществу, что Россия не страна рабов, что в ней всегда были живы традиции демократии, свободолюбия и борьбы с авторитарной и тоталитарной властью. Она воплотилась не только в истории и традициях дореволюционного Освободительного движения в России, но и в мощнейшем антибольшевистском сопротивлении и борьбе за идеалы свободы и права человека.
Важно понимать, что русская история не делится только на власть и покорный народ. Борьбу антиавторитарных сил за свободу и демократию до и после 1917 года следует рассматривать и как борьбу гражданского общества с людьми, на деле отрицающими его принципы и нормы.
Одним из фатальных следствий уничтожения «антиавторитарных» сил в России в ХХ веке стало то, что были прерваны традиции российского Освободительного движения ХIХ–ХХ вв. При абсолютном господстве в политической жизни страны большевиков (стремительно мутировавших) взамен старых традиций и политической культуры утверждались новые — все более и более несовместимые ни с моралью, ни с культурой, ни с гуманизмом. И как ни печально это звучит, именно в этих политических традициях и культуре «выкристаллизовалась» сегодняшняя политическая элита.
Вот почему важно видеть и показывать обществу то политико-культурное многообразие и альтернативы архаике, авторитаризму и тоталитаризму, которые были в нашем прошлом.
Сегодня мир все больше и больше приходит к пониманию, что авторитет страны и благосостояние ее народа зависят не только и не столько от размеров ее территории и ее границ, сколько от способности общества модернизировать страну, вывести ее промышленность, науку, здравоохранение, отношения в обществе на современный уровень и гуманизировать их. Но для этого общество должно быть свободным и не зависеть от воли элит и правителей, которые должны служить ему и находиться под его контролем.
РСФСР. 1919 г. Фото: ТАСС
Все больше и больше людей начинают понимать и ценить свободу и собственную субъектность, необходимые для того, чтобы быть хозяевами своей судьбы. Вообще борьба за свободу и за субъектность личности, групп, народов — стала главной тенденцией ХХ века и продолжается сегодня, когда идет атака на них со стороны архаичных и авторитарных сил.
Традиционно многие и на рубеже ХIХ–ХХ вв., и в постсоветские 90-е ХХ века, а также в нулевые годы ХХI недооценивали важность свободы и демократии как самого фундамента общества. Сегодня совершенно ясно, что это основополагающие ценности.
Преодоление преступлений прошлого и сохранение исторической памяти, на мой взгляд, распространяется на современность и на будущее. Хочется надеяться в то, что рано или поздно будет «Третья Россия», не «красная» и «не белая», не имперская и не авторитарная, а свободная и демократическая, которая построит свои отношения с Европой и со всем миром на тех основаниях, о которых мечтала лучшая часть российской интеллигенции в ХIХ–ХХ вв.
Сегодня разворачивается очередная схватка противостоящих друг другу сил. Под ее знаком пройдет вся ближайшая полоса мировой истории. И эта борьба будет драматической. Как долго она продлится, какие потрясения нас всех ждут, и обойдется ли без ядерной войны — сегодня никто сказать не может. Но «жернова истории» в переломные моменты ее, как правило, не щадили «частного человека» и его тщательно выстраиваемое будущее. Но человек в историческом процессе далеко не всегда песчинка. И знаменитый спор на рубеже позапрошлого и прошлого веков между сторонниками «инициативного меньшинства», отстаивавшими «роль личности в истории», и поклонниками неизбежности «закономерностей исторического развития» далек от завершения.
История творится людьми. И отнюдь не только вождями и элитами, как ни убеждают человека в том, что он песчинка и «маленький человек», как ни убеждают многие себя в этом сами, чтобы, сбросив на чужие плечи заботу об общем будущем, заняться своим собственным.
Будущее порой творится большими массами людей, просыпающимися от спячки в периоды бифуркации общества. И происходит это, как правило, тогда, когда элиты и правители не в состоянии ответить на вызовы истории, а на общественные потребности отвечают насилием и пропагандой.
И несмотря на гигантскую власть, на все внутренние репрессии и разнузданную пропаганду, у этих режимов и их правителей нет будущего, они обречены из-за их вопиющей неспособности адекватно отвечать на вызовы истории и общества.
Владимир Рихтер в 1919 году в освобожденной от большевиков Одессе отвечал тем, кто вспомнил и стал рукоплескать «стародавней формуле» «Нам не нужно великих потрясений, нам нужна Великая Россия!»: «Разве вся наша прошлая история не есть неоспоримое доказательство того, что наше прежнее правительство было не способно вступить на путь эволюции, что своей реакционностью, своим непониманием нужд населения и требований момента оно само лучше всякого профессионала-революционера толкало страну к революции? <…> Проклинайте не революцию, а тех, кто доводил до нее, кто не допускал свободы критики, свободы инициативы, кто боялся общественного мнения. А лучше всего не проклинайте и не рукоплещите!» Мы видим, к чему вновь привело использование этой формулы-политики уже в нашем веке.
В будущем тому российскому обществу, которое придет на смену путинскому режиму, вне всякого сомнения, потребуется и новое переосмысление исторических событий и своего исторического наследия в целом, накопленных и устоявшихся политических традиций и поиск нового мироощущения и новой идентичности, основанных на ценностях и традициях защиты свободы и демократии.
Последнее делает крайне актуальными историю и опыт традиций российского Освободительного движения, антибольшевистского сопротивления (особенно ее антиавторитарной части) и диссидентства. Потребуются обществу и новые фокусировка и взгляд на окружающий его мир, чтобы быть адекватным его вызовам и реалиям.
Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
Но подобная адекватность потребует реального, а не на словах, извлечения уроков из прошлых ошибок, отказа от привычных идеологических схем и слов, готовности не только менять мир, но и меняться самим. Например, многие ли готовы даже сейчас, когда правоконсервативный поворот и проваливание в архаику и несвободу уже реальность, ради сохранения свободы и субъектности личности и народа/народов сплотиться на основе этих ценностей, несмотря на партийные и иные этикетки? А ведь подобное объединение и сотрудничество для противостояния архаики потребуется и в России, и в Европе. Готовы ли на это политики? Пока сомнительно.
Увы, в истории человечества было мало государственных людей, адекватно ответивших на вызовы истории. В ХХ веке, пожалуй, только Рузвельт с его «новым курсом». Даже люди, называвшие себя демократами, играли в вождей и использовали не те пути и средства, которые ведут к демократии и укрепляют ее. Каких только вариантов и оттенков таких людей, являвшихся, несмотря на демократический декор, совсем не демократами, — не продемонстрировала Россия в начале ХХ века и в 1917 году, а затем и в годы Гражданской войны.
Это огромная проблема всех обществ, находящихся в переходном состоянии от авторитарного общества к демократическому. В 1990-е гг. Россия по вполне понятным причинам вновь столкнулась с этим явлением, когда люди, называвшие себя демократами и поборниками свобод, не уважали и даже сознательно демонтировали демократические процедуры и предпочитали манипулировать народом, нежели на деле рассматривать его как источник власти. Увы, снова «мертвый хватал живого». Увы, он и до сих пор хватает.
Мало кто задумывается, почему все абсолютные монархии в Европе или погибли, или трансформировались в конституционные монархии. Это приговор, вынесенный историей неэффективным сверхцентрализованным персоналистским режимам.
Взамен их были созданы в ХХ–ХХI вв. самые разные варианты персоналистских тоталитарных и авторитарных диктатур, но будущего у них нет.
Фото: Виктор Коротаев / Коммерсантъ
Но для нас сегодня важно задуматься над тем, как и почему держались авторитарные и тоталитарные режимы в России и каким образом происходило их обрушение, несмотря на их репрессивность. Так, например, пониманию того, почему коммунистический режим просуществовал намного дольше, чем ожидали его противники в годы Гражданской войны, может способствовать следующее соображение члена ЦК ПСР Е.М. Тимофеева на процессе эсеров в 1922 году, высказанное в контексте осмысления неудач тактики эсеровского руководства в начале 1918 года. Надеясь на быстрый «отход трудовых масс от большевизма», эсеры стали укреплять свои позиции среди рабочих Питера и Москвы, которые горячо поддержали «движение уполномоченных», рассчитывая подорвать социальную базу большевиков и отстранить их от власти. Но ставка эсеров на завоевание более или менее многочисленных и влиятельных слоев рабочего класса оказалась нереализуемой не только потому, что большевики обрушились на это движение всей мощью своего репрессивного аппарата, но прежде всего потому, что в связи с закрытием множества заводов и наступавшего голода огромная часть рабочих стала покидать города, или уходя в продотряды, или просто перебираясь к родственникам в деревню, поближе к хлебу.
И как справедливо констатировал Е.М. Тимофеев в 1922 году: «…Мы забыли, что в русской истории имеется предохранительный клапан: что русские трудовые элементы во все времена разрешали трудные проблемы своей жизни не тем, что становились лицом к лицу к своим классовым врагам, а тем, что уходили от него». Таким образом, источник длительного существования советской власти не столько во всенародной поддержке ее (как это всегда утверждалось официальной пропагандой), но и в этом эскапизме, свойственном русскому народу.
И еще одно. Весной 1917 года знаменитый публицист В. Розанов в своем «Апокалипсисе нашего времени» восклицал: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. <…> она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей».
В 1991 году мы снова пережили рассыпание режима, его институций, его идеологии, которые так же изжили себя и стали живыми трупами, которым уже никто не верил. Как справедливо утверждал М. Вишняк в 1931 году: «Как и абсолютизм на Западе, абсолютизм в России начал падать задолго до окончательного своего ниспровержения. Он стал разлагаться фактически гораздо раньше своего крушения de jure».
Что царский, что советский режим потому так стремительно и рухнули, что на их защиту практически никто и не встал, что они уже были живыми трупами, они год за годом, месяц за месяцем постепенно умирали в головах людей, в глазах различных классов и слоев общества. На этих примерах можно сказать, что в России режимы не столько свергают, сколько они сгнивают до основания сами и падают неожиданно для современников.
Но, по всей видимости, подобное сгнивание существующего режима (или даже скорее его наследника) до основания и падение его в головах людей — только дело времени.
И этому будет способствовать то, что данный режим стремительно сжигает свои ресурсы и выжигает себя изнутри. Давным-давно, еще в советские времена я слышал, что на приборах сектор газа стратегических бомбардировщиков кончался форсажем, закрашенным красным. В боевых условиях самолет в режиме форсажа сможет быстрее выйти на рубеж пуска крылатых ракет, но из-за выгоревшего ресурса двигателей уже назад не вернется, даже если его не собьют.
Фото: Виктор Коротаев / Коммерсантъ
Нынешний режим долго еще смог бы находиться в воздухе, если бы не включил на рубеже 2011–2012 годов именно этот режим форсажа. Многократное усиление авторитарности и репрессивности режима, военные конфликты, «ура-патриотическая» пропаганда — это не свидетельство силы режима, а полет в режиме форсажа, который не может не закончиться его падением. Те из нас, кто помнит советское время семидесятых-восьмидесятых, прекрасно помнят, как многие быстро перестали верить в истертые слова и обветшалые лозунги, когда перед глазами были реальность (и элиты), совершенно им не соответствовавшие.
Когда это произойдет? Увы, мы можем видеть противоборствующие процессы, силы и тенденции, но предугадать их силу и глубину предстоящих изменений, четко увидеть рисунок и сроки событий мы не можем.
Константин Морозов
{{subtitle}}
{{/subtitle}}