Общественный уговор и право на восстание

Есть ли связь между этими двумя, несомненно, разными видами насилия? Гипотеза, которую мы предлагаем, состоит в том, что за тем и другим стоит проблема легитимности, за которой администрация президента тщательно, в том числе заказывая закрытые опросы общественного мнения, следит и которая все больше ее беспокоит.

Легитимность как социологическое понятие не тождественно юридической легальности. 

Понятие легитимности сформулировал в начале ХХ века Макс Вебер, который выделил три ее типа: традиционную, харизматическую и рациональную. Исторически, хотя и не линейно и с отступлениями, государства и общества движутся к рациональной легитимности, которая в целом тождественна верховенству права (Rule of Law) — если не «массы», то элиты в какой-то момент приходят к выводу, что таково и есть наиболее рациональное государственное и общественное устройство.

Возможно комбинирование разных типов легитимности — так, упадок рациональной внутри страны может быть компенсирован какими-то победоносными событиями, которые возвращают правителю харизматическую легитимность. Поправками к Конституции РФ 2020 года, наряду с обнулением президентских сроков, Кремль попытался укрепить традиционную легитимность — в духе «всегда так было».

Конструируя концепт легитимности, Вебер ничего не говорит о насилии, хотя монополия на него (согласно ему же) — не только признак государства, но и, казалось бы, важная опора власти. Однако в конструкцию рациональной легитимности правовое насилие уже включено, а насилие за пределами права подрывает этот вид легитимности (в отличие от харизматической и традиционной).

В конечном итоге 

Рациональная легитимность имплицитно опирается на так называемый общественный договор, который нигде не записан, но всем понятен и всеми более или менее соблюдается — пусть даже «из-под палки». Поскольку тут мы выходим за пределы права, будем говорить не об общественном договоре, а об «уговоре» или даже «сговоре».

Мы позволим себе дополнить Вебера: рациональная легитимность может опираться не только на закон, но и на «понятия», как это часто происходит в нынешней РФ — главное, чтобы правила были понятны и не пересматривались в одностороннем порядке. Пересмотр сильнейшей стороной условий «уговора» образует «беспредел» (именно в таком значении это слово, услышанное мной от зэков, было впервые введено в широкий оборот в очерке 1988 года). В ситуации «беспредела» слабейшей стороне или «массам» остается или покориться и принять новую нормальность, или воспользоваться «правом на восстание».

Право на восстание вытекает не только из философских доктрин (в первую очередь Джона Локка), но и закреплено, например, в Декларации независимости США и в виде «права на сопротивление» в действующей Конституции ФРГ. Законодательное закрепление, впрочем, не делает это «право» юридическим — это политический конструкт: в текущей исторической ситуации его невозможно отличить от противоправного экстремизма, а обосновано оно может быть только в случае успеха этого конкретного восстания, то есть опять же установления новой нормальности задним числом.

Весь этот сложный понятийный аппарат мы нагородили с целью подобраться к ответу на вопрос, заданный в самом начале: 

Президент Путин, во-первых, менял природу своей легитимности на протяжении четверти века правления, а во-вторых, среди разных групп населения он опирается на различные типы легитимности.

Кроме «харизмы», умело наведенной политтехнологами, легитимность Путина в народе долгое время опиралась (рационально) на качество жизни обывателя. Экономисты могут сколько угодно высчитывать, когда этот уровень начал снижаться, но вплоть до сегодняшнего дня «массы» исходят из того, что «так хорошо мы никогда не жили». Однако запас прочности на исходе, инфляция все больше влияет на настроение «народа», а окончание специальной военной операции не гарантирует скорого восстановления подорванной экономики.

Харизма Путина до сих пор основывалась на том, что он,

Традиционная составляющая легитимности Путина в этом случае может моментально перевернуться с обратным знаком: пример СССР 90-х годов показал, как мгновенно меняется вектор проевропейских/антиевропейских настроений «масс».

Что же касается элит (без кавычек, если относить к ним всех трезво мыслящих людей), то они, возможно, попали под загадочное обаяние Путина в начале его правления, но в основном и чем дальше, тем больше его легитимность в кругах чиновников и бизнесменов имела чисто рациональный характер. Сотрудничать с властью было выгодно, она подкармливала «элиты» (здесь в кавычках) путем предоставления привилегий, в том числе и в первую очередь через коррупционные схемы: можно было «брать», надо было только «делиться».

Антиэлитные репрессии последних месяцев, детально описанные коллегой Панфиловой, разрушают эту схему рациональной легитимности. Уголовные дела возбуждаются «по беспределу»: все эти генералы и вице-губернаторы «так не договаривались», это новая нормальность. Учитывая, что коррупционные цепочки тянутся вверх, она затрагивает интересы и игроков самого высокого уровня.

В этих условиях оказывается недостаточно преследовать антикоррупционных активистов, что составляет суть низовых политических репрессий, необходимо сменить и персонал «у корыта», что дополняется проблемами с наполнением этого корыта — бюджета.

«Коллективный Путин» на ходу меняет опору, отнимая собственность, а часто и свободу, у прежних «элит» и перераспределяя ее в пользу новых — не обязательно участников СВО, но обязательно ее сторонников. 

• С одной стороны, это влечет снижение качества «элит» — если прежние, наряду с демонстрацией лояльности, обладали худо-бедно какими-то управленческими навыками хотя бы в силу опыта, то для попадания в новые достаточно только присяги.
• С другой стороны, в среде отодвигаемых «элит» не могут не возникать мысли о «восстании». Ведь право на восстание может быть реализовано и в начальных, индивидуальных, формах. Таким правом воспользовался покончивший самоубийством Роман Старовойт.

Появление критической массы, с одной стороны, недовольного «населения», а с другой — внутренне несогласных чиновников и бизнесменов — большая проблема для власти и ее неизбежного «транзита».

В такой ситуации лояльность обеспечивается только насилием и в еще большей степени его угрозой— террором. Вот где, на мой взгляд, общий корень низовых и антиэлитных репрессий.