Закон о «кухаркиных детях»

Лишние люди?

Правительство России будет определять, сколько платных мест должно быть в российских вузах, а также конкретные специальности — следует из законопроекта, который Госдума приняла в первом чтении. 

На сегодняшний день на платной основе учатся 53% обучающихся, при этом по отдельным направлениям подготовки наблюдается существенный дисбаланс между числом бюджетных и платных мест, заявила сенатор Лилия Гумерова, представляя законопроект.

«По направлению «юриспруденция» сейчас (бакалавриат) на бюджетных местах — 27 тыс. человек, на платной основе — 267 тыс. Направление «экономика»: бюджетные места — 25 тыс., платная основа — 161 тыс. Направление «менеджмент»: бюджет — 14 тыс., на платной основе — 144 тыс., «государственное муниципальное управление»: бюджет — 7 тыс., платная основа — 69 тыс. Таким образом, за счет платного набора образовательные организации по отдельным специальностям готовят в разы больше выпускников, чем того требует рынок труда», — привела данные Гумерова.

Согласно законопроекту, прием на платное обучение по образовательным программам высшего образования будет проводиться в объеме, определяемом правительством. Предполагается, что

Что здесь не так? 

Да все не так, пожмет плечами не то что экономист, а любой грамотный человек, прочитавший базовый учебный курс по макроэкономике. Если правительство хочет, чтобы больше людей шли учиться на инженеров и врачей, недостаточно просто сократить возможность платного образования для юристов и экономистов. Люди выбирают профессию в значительной степени из расчета: где больше платят? (И — где можно с наименьшими издержками сделать карьеру, но это уже отдельная история.)

Сейчас в России самые высокие зарплаты в:

• добыче нефти и газа;
• финансах и банках;
• IT.

И пока модальные (наиболее распространенные) зарплаты инженеров/врачей/учителей не будут близки к модальным зарплатам в этих отраслях, массового перетока кадров не случится.

Но в России профессионалам платить не хотят

«…качество человеческого капитала не является решающим фактором для нахождения более привлекательной и лучше оплачиваемой работы» — к такому выводу приходят научные сотрудники Института социологии РАН д.с.н. Наталья Тихонова и к.с.н. Екатерина Слободенюк, авторы исследования «Бедность российских профессионалов: распространенность, причины, тенденции». «Ключевой причиной бедности и малообеспеченности профессионалов является недооценка высококвалифицированного нефизического труда в России», — говорится в исследовании. 

Стоп, о какой недооценке труда можно говорить, когда зарплаты в России устойчиво растут?

Ну и что? Как замечал герой романа «Янки при дворе короля Артура»: «Человек неопытный и не любящий размышлять обычно склонен измерять благосостояние или нужду того или иного народа размером средней заработной платы: если заработная плата высока, значит, народ процветает; если низка, значит, народ бедствует. 

А между тем это неверно.

В действительности благосостояние россиян не растет. По данным «Ромир», Индекс расходов на еду по итогам апреля 2025 года составил 34,6%, что на 1,5 п.п. выше, чем в марте. По сравнению с апрелем прошлого года Индекс расходов на еду вырос на 6 п.п. 

Напомним, что Индекс расходов на еду (ранее Индекс благосостояния) отражает долю расходов на продукты питания в общем объеме месячных трат российской семьи. Чем ниже этот показатель, тем выше уровень благосостояния, так как семья может позволить себе большие траты на непродовольственные товары и услуги. Соответственно, чем выше — тем благосостояние ниже.

Тут есть еще один тонкий момент — в России очень важно не только кем ты работаешь, но и место — где ты работаешь. Потому что, несмотря на все причитания о нехватке персонала, — платить столько, чтобы найти работников, предприятия не хотят. Или не могут?

Это комплексная история.

Дело в том, что рынки труда (на которых люди продают свой труд) и рынки товаров (на которых компании продают свою продукцию) находятся в зависимости — компания, работающая на конкурентном рынке, продает свои товары не по той цене, по которой хочет, а по той, по которой их готовы купить покупатели. И что делать, если эти цены не устраивают компанию? Два варианта — повышать свою производительность (производить больше и дешевле), или — нажимать на труд, платить работникам меньше, увеличивая, таким образом, свою маржу. И у менеджмента возникает мотивация снижать зарплаты людям.

А как же компании-монополисты, монстры рынка, у которых нет конкурентов и которые могут перенести свои издержки в цены? У них-то есть и возможность, и мотивация платить людям больше? Нет, это работает не так. Возможность есть, а мотивации нет. Таким компаниям, работающим в неконкурентном секторе, достаточно платить своим работникам лишь чуть-чуть больше, чем платят за такую же работу в конкурентном секторе, чтобы решить все свои проблемы с персоналом.

А почему тогда компаниям из конкурентного сектора не вложиться в технологии? Незачем. Технологии — это дорого. Фирмы в развивающихся странах (включая Россию) часто не хотят их покупать, потому что:

• дешевле нанять больше людей, чем вкладываться в дорогие станки и ПО;
• зарплаты низкие — нет стимула автоматизировать процессы.

За пределами же рынка проблема (в бюджетном секторе) в том, что модальные зарплаты тех же врачей зависят от правительства, а не от рынка. И если «денег не дают» — никто не пойдет в медицину/инженерию, сколько бы платных мест в вузах ни сокращали бы.

Также сложное влияние на рынок труда оказывает рост социальных расходов. Оно вытекает из долгосрочных последствий — люди, получая социальные выплаты, снижают свою зависимость от работодателя, что в краткосрочной перспективе сказывается на производительности труда: зачем вкалывать до посинения, когда социалка компенсирует тебе твои потери? Но потом картина меняется: высокопроизводительные работники (а драйверы роста — это именно они), снизив трудовую активность, получают другую ценность — свободное время. 

Время тоже является ценностью, т.к. может быть использовано для восстановления сил (что снижает нагрузку на медицинскую систему), для получения новых навыков (увеличение человеческого капитала плюс спрос на образовательные и другие интеллектуальные сервисы), поиск другой работы или другого места работы (человеку уже не надо хвататься за первое предложение, что провоцирует рост конкуренции среди работодателей). 

В целом же рост объемов соцподдержки увеличивает цену труда, на что работодатели могут реагировать двояко: предлагать высокие зарплаты, что потребует от них повышения эффективности или перераспределения части прибыли в пользу работников, или инвестировать в какие-то технические инновации, повышающие производительность.

Но внедрение таких инноваций требует привлечения на работу новых квалифицированных специалистов, которые также стоят дорого (образование, дефицит профессионалов и т.п.), что требует роста расходов на зарплату. Деньги в руках у работников попадают на потребительский рынок, вызывая спрос на товары и услуги компаний, — вот вам и экономический рост.

В целом можно сказать, что

Компании, «проигравшие» такую конкуренцию, «выбывают», а для работников ничего особо мне меняется — благодаря наличию свободного времени и сил они могут осваивать новые рабочие места.

То есть рост социальных расходов заставляет компании конкурировать за работников, избавляя людей от необходимости убиваться за рабочее место. 

Поэтому российское начальство к росту доходов людей относится осторожно — такой рост моментально отзовется снижением прибылей государственных олигархов.

Но тогда зачем же люди хотят получить дипломы, если знают, что зарплата все равно будет невелика? 

Затем, что отдача от образования в РФ все равно остается высокой, объясняет член-корреспондент РАН Ростислав Капелюшников. В среднем она колеблется в пределах 10,5–12%, а отдача от года высшего образования составляет 15–16%. 

«Премия за высшее образование на основании месячных заработков по Выборочным наблюдениям доходов населения (ВНДН) Росстата колеблется на уровне 100%. Работники с высшим образованием получают почти вдвое больше, чем не имеющие его, у самозанятых премия несколько ниже, но тоже весьма существенна… Даже обучение в ссузах обеспечивает прибавку к заработкам порядка 20–30%. Альтернативные обследования свидетельствуют также, что на протяжении последних 15 лет отдача от образования в России оставалась стабильно высокой, и <…> никакого тренда к снижению его экономической ценности не наблюдалось». 

И что, в правительстве не понимают, что ключевая мотивация к выбору той или иной специальности — это перспектива роста благосостояния и личного успеха? 

Понимают. Прекрасно понимают.

Поэтому шансы получить хорошее образование устойчиво снижаются.

Доклад о «кухаркиных детях»

Россия в постсоветские годы значительно расширила прием в вузы, но экспансия высшего образования прекратилась, и проблемы образовательного неравенства усиливаются — к такому выводу приходят авторы исследования «Барьеры доступности высшего образования и социальные факторы — дифференциации образовательных траекторий» Сергей Малиновский и Екатерина Шибанова, сотрудники «Института образования» НИУ ВШЭ. 

Вот несколько выводов из исследования:

При сравнительно высоком уровне обеспеченности местами в вузах фактическая доступность для менее образованных и обеспеченных семей ограничена. Выпадение из академического трека детей из бедных семей обеспечивает богатым доступ к высшему образованию с меньшей конкуренцией. При этом семьи, которые могли бы платить за высшее образование, напротив, чаще получают доступ к бесплатному высшему образованию.

Обеспеченные студенты чаще претендуют на ведущие университеты и выбирают востребованные, высокооплачиваемые специальности в экономике и управлении. Чем выше материальный уровень и образование родителей и чем крупнее город, тем чаще дети планируют окончание магистратуры или аспирантуры. Более половины магистров в России относятся к семьям с высоким социально-экономическим статусом, которые воспринимают степень магистра как социальную норму и выгодную инвестицию в долгосрочной перспективе.

Более половины магистров учатся на государственные средства. Однако бюджетное обеспечение мест в вузах первой ступени (бакалавриат, специалитет) покрывает около 13% молодежи (17–25 лет), что не соответствует завышенным массовым ожиданиям. 

Чем дальше, тем больше будет расти разрыв между емкостью системы высшего образования и запросами населения: по демографическому прогнозу, численность молодежи в данной когорте вырастет на треть к 2034 году.

Обеспеченные студенты выбирают элитные университеты, тогда как менее обеспеченные предпочитают прикладные вузы или колледжи, что ведет к менее престижным образовательным траекториям…

Увеличение количества мест в вузах не привело к уравниванию возможностей получить качественное высшее образование. Обучение в ведущих вузах и получение престижных профессий малодоступно для менее обеспеченных и образованных семей, жителей сельской местности и малых городов. 

Социальная дифференциация доступности высшего образования разного качества со временем усиливается и подкрепляется вертикальной стратификацией вузовского ландшафта.

Малоимущие студенты часто выбирают менее престижные вузы или менее выгодные траектории и, таким образом, постепенно выталкиваются из высшего образования.

Высокое качество высшего образования становится социально обусловленной привилегией, делают вывод исследователи НИУ ВШЭ.

Впрочем, все это уже было — во времена императора Александра III граф Иван Делянов, министр народного просвещения Российской империи (1882–1897), в докладе «О сокращении гимназического образования», поданном на высочайшее имя государя Александра Александровича в 1887 году, писал

«…мы, ввиду замечания Вашего Величества, предположили, что независимо от возвышения платы за учение, было бы, по крайней мере, нужно разъяснить начальствам гимназий и прогимназий, чтобы они принимали в эти учебные заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства. 

Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию… 

С тем вместе, не находя полезным облегчать на казенные средства приготовление детей в гимназии и прогимназии, совещание высказало, что было бы необходимо закрыть приготовительные при них классы, прекратив ныне же прием в оные».

Сложный выбор

На самом деле, история о (не)доступности высшего образования — это история о политике, а не об образовании. 

О выборе элит: пускать к себе простолюдинов — или не пускать.

Конечно, тема с зависимостью образования детей от образования родителей — она для всех стран актуальна, в тех же Штатах, если дедушка выучился в Гарварде, папа выучился в Гарварде, так и внука в Гарвард, скорее всего, возьмут (ну если семья не скатится на дно, что вряд ли). 

Но в РФ-то мы имеем совсем другую генеральную линию: ЕГЭ, на который, как на крюк, повесили так много надежд и обещаний, превратился не в социальный лифт, а в социальный шлагбаум — его можно поднять, а можно опустить.

В раннем СССР был момент, когда в школы и вузы тащили за уши всех, кого возможно, — надо было любой ценой вырастить политически лояльный класс специалистов — на смену тем, кого уничтожила или выбросила из страны революция. Но чем дальше, тем больше появлялось барьеров на образовательной лестнице (и точно такая же была история с «хорошими институтами» — откуда набирали в «верхушку», и с «институтами просто» — ну чтобы только была бумажка об образовании»).

После 1991 года в РФ появились как новые крутые вузы («Вышка», РЭШ), так и институты, которые позволяли получить диплом всем желающим. Но элита очень быстро разобралась «кто есть кто», и сейчас все, в общем, понимают — какой вуз реально поможет карьере, а какой — не поможет. При этом «отличные оценки» в дипломе значения не имеют — значение имеет «место выдачи».

В чем разница между «настоящим университетом» и «заведением, где получают знания/диплом»?

Дело в том, что ключевая общественная задача «настоящего университета» — это не столько «занятия наукой», сколько «создание контрэлит». 

Кто такие «контрэлиты»? Это общественная прослойка людей с претензиями на то, чтобы элитой стать. 

Грубо говоря, это люди, которые: 

• знают проблемы, стоящие перед обществом;
• имеют представление о том, как эти проблемы решать;
• считают, что существующие элиты справляются с решением общественных задач хуже, чем это необходимо;
• готовы предложить свой вариант действий и занять места действующей элиты. 

Таким образом, создавая контрэлиты, университеты становятся важным источником общественной динамики. 

Там, где есть «настоящие университеты», там элитарии не могут чувствовать себя в полной безопасности — поскольку где-то рядом ходит достаточное количество «контрэлитариев» — образованных людей, которые «знают-как-и-что-делать» не хуже потомственных начальников. 

Но шанс на получение платного образования — это шанс для человека претендовать на место в «контрэлите».

Сейчас хозяева РФ стоят перед сложной задачей «в смысле образования» — с одной стороны, им нужны не просто «лояльные» (как в СССР), а «суперлояльные специалисты», с другой — нужны знающие «технари», и — одновременно — пропускать «наверх» простолюдинов РФ-элита не планирует. Такого политического решения нет.

А что же делать? Хорошо бы вовсе закрыть университеты от греха подальше, но как быть, если совсем без грамотных людей не обойтись? 

• Можно попытаться кооптировать «контрэлитариев» в свой круг (соответственно, расширяя его). 
• Можно устроить систему, при которой элитарии и контрэлитарии регулярно меняются на ключевых постах и «решают вопросы», а общество оценивает — у кого эти решения получаются лучше. 
• А можно попытаться сделать так, чтобы «грамотные люди» были, а «контрэлит» не было.

Собственно, вся история политики в отношении высшего образования — она про это: как бы устроить так, чтобы у выпускников высших учебных заведений были бы «знания», но в то же время не было бы «претензий» на занятие каких-то ключевых позиций в обществе. Чтобы вузы не формировали «контрэлиту», а просто «давали сведения», необходимые для того, чтобы «человек с дипломом» мог бы распоряжаться в заводском цеху, или стоять у чертежной доски, или пересказывать школьникам содержание учебника.

Начальство, надо отдать ему должное, во все времена это прекрасно понимало и понимает. Четыреста лет назад простодушный кардинал Ришелье прямо говорил, что «нужные государству солдаты воспитываются в грубости невежества, а не в изяществах науки».

А у Куприна в «Поединке» (это начало ХХ века) фельдфебель спрашивает солдата: кого мы называем «врагами внутренними»? — «студентов и адвокатов!» — отвечает солдат.

Так что все всё понимают — «уж коли зло пресечь, забрать бы книги все, да сжечь». Развития, правда, не будет — но не потому, что не будет «ученых кадров», а потому что элиты потеряют мотивацию к развитию, а она у них и так невелика.