Если нет текста, тогда и общественной значимости никакой

— В одном из комментариев в соцсетях вы говорили, что уехали «нетипично». Если не секрет, в чем «нетипичность»?

— Мы уехали из Москвы в Германию не 24 февраля 2022 года, как многие наши авторы или коллеги из новых зарубежных издательств, а еще в 2017 году, обстоятельно и не спеша. Хотя возможность уехать начали искать уже за несколько лет до того, когда стало понятно, что Россия свернула, мягко говоря, явно не туда… И уехали мы не по какой-нибудь национальной родственной линии, а по рабочей визе, получив приглашение от европейских коллег из индустрии настольных игр. 

Это, если честно, дает повод для иррациональной гордости: все получилось не из-за каких-то врожденных свойств или обстоятельств, которые от самого человека не зависят, а благодаря собственным умениям, профессии. Могу сказать, что я попала ровно туда, куда мне надо: я очень люблю европейскую культуру, уклад, это мое (хотя не будем забывать, что «Европа» — понятие широкое, в разных местах тут очень по-разному). И я больше приветствую интеграцию, чем замкнутость в рамках диаспоры. «Наши дети и внуки не будут говорить на русском» — не вижу в этом проблемы и повода для беспокойства: пусть на каком хотят, на таком и говорят, как им лучше и удобнее. Похоже, я космополит.

— Как вы пришли к мысли основать издательство? 

— Спонтанно, но на основе наработанного опыта. Потому что я издатель всего два с половиной года, а так-то в книжной индустрии, вокруг издательских дел я кручусь уже четверть века. Была и ответственным секретарем в большом издательстве, и редактором, и переводчиком-фрилансером, и с типографиями работала. То есть знаю всю эту «кухню». Без этих знаний, наверное, и не решилась бы ввязаться в такое дело. Ну а любовь к книгам — это и того дольше, практически вся жизнь. И вот тот момент, когда текст встречается с читателем, эта вспышка, как от столкновения частиц, — ради этого все и делается. 

— И как создать русскоязычное издательство за границей? Из каких этапов состоит процесс? 

— Я думаю, зависит от страны, везде есть свои особенности законодательства, налогообложения. В Германии, где мы работаем, все сравнительно легко: выбираешь юридическую форму предприятия, подаешь заявку на регистрацию, ждешь (недолго). Обязательно надо зарегистрироваться в местном аналоге Книжной палаты, приобрести пул номеров ISBN и вносить в их каталог подробные сведения обо всех опубликованных книгах. Вот в общем-то и все бюрократические премудрости. 

— Первой вашей изданной книгой стала антология «Война»: сборник стихотворений. Почему вы решили начать именно с этого? 

— Это было не продуманное, взвешенное решение, а интуитивное, импульс. Наверное, у всех бывает такое ощущение полной убежденности, необходимости: это должно быть сделано, эта идея должна быть воплощена. Тут был именно такой случай. Еще издательства-то не было, даже заявка на регистрацию предприятия еще не была подана, а я уже сидела и собирала эти тексты. Нужно было обязательно собрать и сохранить эти стихи-свидетельства. Это память, которая должна остаться. Летопись. 

— Выход в вашем издательстве книги Даниэля Кельмана — это серьезный успех. Как вам удалось «заполучить» этот роман? 

— О, это моя любимая история про удачу и совпадения. Я не устаю благодарить за нее переводчицу Александру Берлину. Дело в том, что это человек огромного диапазона: она не только переводит книги с английского и немецкого, а также, наоборот, — на эти языки, но и пишет стихи — ироничные, немного парадоксальные, с игрой слов. И вот такую книжечку стихов «Некстати о птичках» она опубликовала у нас во Fresh Verlag, так и познакомились. А еще она переводила один из предыдущих романов Даниэля Кельмана «Тилль», который выходил на русском еще в АСТ. Поэтому — следите за руками, — когда встал вопрос о переводе нового романа Lichtspiel/»Светотень», именно Александра и предложила автору издаться у нас, в независимом издательстве за пределами России, и он, на наше счастье, согласился. Дальнейшее было делом техники и переговоров. Конечно, для нас работа с книгой такого автора, как Даниэль Кельман, — большая ответственность и честь, и мы сделали все, чтобы справиться с ней как можно лучше. Перевод Александры иначе как блестящим не назовешь: прочитав роман несколько раз в оригинале и несколько раз в переводе, все сопоставив и сравнив, я полностью отвечаю за эти слова.

— Расскажите немного об этой книге и о вашем впечатлении от нее.

— Сначала про фабулу. Главный герой романа — Георг Вильгельм Пабст, один из ведущих европейских кинорежиссеров первой половины ХХ века. В начале 1930-х он покидает Германию, безуспешно пытается работать в Голливуде, потом возвращается в Европу, в 1939-м отправляется навестить больную мать в аннексированной нацистами Австрии, но тут внезапно (кто бы мог подумать!) начинается война, и границы закрываются. Вскоре «красному Пабсту», как его называли после экранизации «Трехгрошовой оперы» Брехта, делают предложение, от которого он не в силах отказаться. Антифашист по взглядам, Пабст соглашается снимать кино в Третьем рейхе. Это, конечно, не биография, а беллетристика, но в целом привязка к реальным событиям есть.

Но в силу мастерства автора

Вообще, когда я читаю «Светотень», меня не покидает мысль: смотрите, вот как играют в высшей лиге. И это действительно высокий класс. Все персонажи там трехмерны, каждый со своим голосом и повадкой — даже те, кто появляется ненадолго. И сколько мимолетных, но точных и тонких, как укол, деталей. И нотка фантасмагории: допустим, после нелепого дня, полного тягостного абсурда, Пабст видит солнце, садящееся на востоке, — акцента на этом нет, повествование идет дальше, но эту деталь уже не забыть. А глава-кульминация — самая длинная в книге, где напряжение все нарастает и нарастает, и кажется, что дальше некуда, что ноту выше взять уже нельзя, но оно все еще нарастает и разрешается падением, грохот которого практически слышен. И пунктуация: иногда она сбивается, как сбивается у героев дыхание, иногда исчезает, как исчезает связность мыслей на грани сна, — все, все работает на сюжет. Могу еще долго говорить про «Светотень», но закончу: это очень, очень сильная вещь. 

— Думаю, на ярмарке роман Кельмана не остался без внимания покупателей? 

— Да, «Светотень» покупали очень хорошо, особенно когда была возможность тут же получить автограф автора. И книгу Анастасии Жичкиной о ПТСР (мы выдвигаем ее на премию «Просветитель») и мою книгу о Дарреллах. Книги совершенно разные. И если попробовать придумать, что же их объединяет, то в голову приходит слово «гуманизм». И любовь к своему делу, к слову, к тексту. 

— Вы участвовали уже в двух ярмарках тамиздата. Какие у вас впечатления от этих мероприятий? 

— Да, мы были в Праге и в Берлине. Я очень люблю ярмарки, люблю розничные продажи, люблю общение с покупателями, поэтому буду обязательно участвовать еще. Дело это полезное. И для business to business, и для business to customer, и для маленького издательства типа Fresh Verlag эти результаты вполне ощутимы. А что мне всегда хочется усилить на этих ярмарках, так это линию интеграции, чтобы это было не только для диаспоры, чтобы приходили местные журналисты, ученые-слависты, просто любопытные прохожие (особенно если вход бесплатный, как было в Праге). И еще хочется больше разговоров о самих текстах. Не об их общественной значимости, а о поэтике, метафорах и т.п., о воздействии на читателя. Хотя это, возможно, и не формат ярмарки. 

— А как, по-вашему: тамиздат вообще существует? 

— Смотря для кого. В глазах издателей, авторов, журналистов — безусловно, существует, это наш основополагающий признак, наша идентичность и уникальность: смотрите, вот мы здесь, за новым железным занавесом, независимые, неподцензурные. В глазах читателей? Точно не для всех. Далеко не все выбирают книги по принципу «главное, чтобы это был тамиздат, оппозиционные книги, книги «иноагентов». Нет, отнюдь не всегда. Для большой доли читателей мы одни из многих. 

Помню, как на той же Берлинской ярмарке к стендам иногда подходили люди, которые просто пришли за книгами на русском, для которых основная идея ярмарки — представить книги новых независимых издательств, в том числе такие, какие не опубликуешь сейчас в России, — была вообще за пределами поля зрения. Ну книги и книги.

А корректно ли называть тамиздатом? Да, вполне, более точного краткого названия не придумали еще. Ну можно назвать «новым тамиздатом».

— А можно ли говорить о том, что рынок тамиздата сложился? 

— Не знаю, какие ощущения у коллег, но мне кажется, что все еще в процессе, движется, еще не застыло. И новые издательства появляются, и тематические ниши не жестко заняты. Впрочем, в вопросах рынка я не большой специалист, я не бизнес-человек, а скорее увлеченный своим делом «книжный червь». 

— А чем этот рынок похож и чем отличается от российского?

— Условия работы, конечно, отличаются от российских. Главное преимущество — свобода слова. Мы можем публиковать что угодно, книги на любые темы: о войне, о репрессиях, об LGBTQ+ (признано в РФ экстремистским движением и запрещено. — Ред.) и т.д. Это огромный плюс, который я очень ценю, он перевешивает все сложности. «Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи — вот счастье, вот права!» А минус — сложнее доступ к читателю: нет той системы дистрибуции, нет того количества книжных магазинов с книгами на русском языке. Тут есть над чем работать. 

— У вас есть возможность доставлять ваши книги в Россию? Есть там спрос на ваши издания?

— Спрос есть, да: в зависимости от конкретной книги в Россию уходит от 10 до 30 процентов тиража. И возможность доставлять тоже, к счастью, есть. Оптом мы наши книги в Россию, конечно, не поставляем, но частные, розничные заказы высылаем напрямую по почте, и за две-четыре недели книги приходят к адресатам. Кроме того, существует проект «Эхо книги», где по схеме print on demand можно заказать и наши книги, и книги других независимых издательств — с доставкой в РФ и не только. Это что касается бумажных книг. А для электронных версий и подавно нет границ. 

— В тамиздате есть конкуренция?

— Есть, конечно. Мы, издатели, работаем на рынке, где предложение заведомо превышает спрос. Никогда не будут куплены и прочитаны ВСЕ книги, это уже физически невозможно, спасибо Гутенбергу и интернету. И в тот момент, когда покупатель принимает решение, нужна ли ему именно наша книга, происходит конкуренция не только между новыми неподцензурными издательствами, основанными в последние годы, — нет. В игре и книги «старого» тамиздата, и современные книги, импортированные из России (их в Европе полно), и классика ранга Толстой–Достоевский–Чехов. Да и, в конце концов, думает тот покупатель (и я его понимаю и одобряю), отчего бы мне не купить книгу на английском, французском, немецком? 

Кроме того, сильна инерция, привычка у покупателей часто сильнее любопытства. Когда мы предлагали одному магазину наши детские книги (а у Fresh Verlag есть и такие), мне сказали: «Попробовать можно, но вы поймите, к нам идут люди, для кого и «Гарри Поттер» — непроверенная новинка, они за Маршаком и Чуковским приходят». Такова реальность.

Довести до максимального количества людей информацию, что а) это издательство существует и б) его книги хороши, их чтение не пустая трата времени. Особенно это актуально для нас, потому что мы принципиально работаем не только с уже прославленными авторами, а хотим открывать новые имена. 

— Вы вообще издаете самые разные книги. Как принимаете решение, что печатать, а что вам не подойдет? 

— Сразу скажу, что эта пестрота, разнообразие — мой принципиальный выбор. Еще два года назад, когда мы только начинали, мне пришел в голову образ, что Fresh Verlag как издательство будет похоже на лавку чудес, магазинчик в Косом переулке, полный разнообразных диковин. 

Что издавать, что нет, я решаю абсолютно единолично, произвольно и по принципу «зацепило — не зацепило». Писатели часто говорят — мол, я пишу те книги, которые хотел бы прочесть сам. У издателя в этом смысле положение еще выгоднее и выбор больше. Причем текст может быть суперзлободневным или совершенно оторванным от реальности, это не так важно: если в нем есть эта искра, то он нам подойдет. Еще очень важный момент — любопытство: я люблю, когда книга рассказывает мне о том, что я не знаю. Это касается и художественных книг, и non-fiction. 

Например, сейчас у нас в работе роман Рената Беккина о крымских татарах — это же целый мир, который был до сих пор знаком мне только поверхностно: крымскотатарский язык, ислам, депортация народа и его борьба за возвращение на свою родную землю. Читаешь, и открывается новая часть Вселенной. Или non-fiction британского автора Тимоти Гартон Эша о развитии Европы после Второй мировой войны и до наших дней: представьте себе, что вы смотрите на мир вот из такой непривычной точки — стоите на британском берегу Ла-Манша лицом на юг. Прямо на том берегу Франция, чуть левее Бельгия и Нидерланды, за ними Германия… справа Атлантический океан. Другой взгляд на мир, другой центр его восприятия, опять же другая Вселенная. Захватывает дух от постижения таких вещей. 

И про каждую нашу книгу я могу говорить долго, они для меня все особенные. Сам текст — его детали, его тайные пружины, его отсылки и переклички; пути, которыми ко мне пришла рукопись; то, как подошли друг другу автор и художник (да, мы очень любим издавать иллюстрированные книги), и так далее — это всегда целая история открытий и чудесных совпадений. 

А не подходит нам то, что просто-напросто плохо написано, тут приходится отказывать. Или то, что пропагандирует агрессивные, невежественные, антигуманные взгляды. Впрочем, таких рукописей нам и не присылают.