Сделать из светлой памяти шоу, а из Великой Победы — универсальное средство для патриотической возгонки надо еще постараться, но у российской власти тут все получается как нельзя лучше. Для этого, конечно, потребовался не один год, и вектор был задан на самом исходе прошлого века, когда жизнь сама, казалось бы, яснее ясного объяснила, что такое хорошо и что такое плохо. Катализатором процесса выступил чемпионат мира по некогда любимому народом виду спорта, но сам хоккей как игра тут совершенно ни при чем. Хоккей не виноват, что главный турнир нулевого года угодил в эпицентр внимания и что на эти соревнования в тот момент отчасти возложили миссию поднятия России с колен.
Прежняя гордость прежней страны пребывала в загоне, народ в массе своей что-то из былого помнил, но уже смутно, любимая игра отошла на периферию массового сознания, а подпитывать ностальгию было нечем: последний успех российского хоккея в виде олимпийского серебра 1998-го был достигнут усилиями играющих в Северной Америке россиян на японской земле, шесть чемпионатов мира с 1994 по 1999 год не принесли даже бронзы, что пробудить остывшие по отношению к игре чувства не могло по определению. Хоккей потерял свою исключительность и особый статус, казалось, бесповоротно.
В 96-м, спустя 10 лет после того как в СССР в последний раз проводился чемпионат мира, Россия наконец получила право принять мировой форум — в 2000-м, на исходе столетия. Появился шанс на возрождение. Местом проведения впервые назвали Ярославль и Санкт-Петербург (в советские времена чемпионаты доверяли только Москве) — великому обделенному городу бросили кость, еще нимало не догадываясь о том, что четыре года спустя выбор окажется прозорливым, а в связи с вступлением в должность нового президента-ленинградца и вовсе обретет судьбоносное значение.