Поле боя и поле боли

Политзаключенные, чьи имена худо-бедно появляются в медийном поле, передают нам вести о своих соседях по лагерному бараку. Тех осудили по тем же статьям, при похожих обстоятельствах, но осудили тихо. Страна о них не знает. И писем им незнакомые люди не пишут.

Что о поле боя там, в Украине, что о поле боли здесь, дома, представления большинства далеко не полные. И если там сортировка раненых происходит, надо полагать, по твердым, доказанным, безусловным законам военно-полевой хирургии прошлого, то здесь сортировка писем, сортировка сочувствия и сострадания, «милости к падшим» подчинена прямо противоположному — бездушным алгоритмам цифрового мира, информационным пузырям, надуваемым для нас. Мы больше не знаем правды о себе и о тех, кто рядом. Мы отделены от множества имен, а знать их — надо бы.

Труфанов

Так вот, для тех, кто хочет знать, — из письма сибирского журналиста, с апреля 2022-го политзэка, Михаила Афанасьева: 

Дополню письмо Михаила. Приговор Труфанову («фейки» об армии) вынесли 1 июля прошлого года в Красноярске (в августе утвердили в апелляции). Помимо пяти лет колонии общего режима — три года запрета на размещение в интернете каких-либо материалов. Адвокат был по назначению. Сейчас, после приговора, появился уже ответственный защитник, на договоре.

Труфанов состоял в красноярской краевой федерации альпинизма, инструктор по скалолазанию. Профессионал боулдеринга — этим словом за границей назвали то, что, по сути, является подвидом красноярского столбизма, искусства проходить сложнейшие скальные трассы без страховки.

Труфанов, как говорят его коллеги, увлекался краеведением, помогал собирать книгу о гибели Героя Советского Союза генерала Лизюкова.

Дениса можно поддержать письмом. Колония подключена к сервису «Ф-письмо». Бумажные письма отправлять по адресу:

Расскажите Денису, кто будет писать (ему это точно будет интересно), что краевая администрация заказала партию подарочных календарей с видами Столбов. На фото Второго Столба заретушировали слово «Свобода» — якобы «для создания качественной фотопечати». А ему, этому слову, там системообразующему для красноярской идентичности, уже 125 лет. Собственно, именно благодаря этому слову Второй Столб для очень многих в Красноярске и является народным символом этого города.

Жандармы отрядили экспедицию уничтожить инсталляцию, но не вышло; проводник, оставив их на вершине, скрылся. Жандармы, как гласит предание, похожее на правду, просидели на скале два дня. Больше на «Свободу» не покушались. Столбисты поколение за поколением подкрашивают буквы главного слова. Важнейший ритуал.

И еще напишите Денису, что появившаяся несколько лет назад в самом центре Красноярска реплика этой окраинной, скальной, «Свободы» — световая инсталляция, семь громадных воздушных букв на фасаде бывшего музея Ленина, теперь музейного центра «Площадь Мира», — продолжает гореть. Несмотря ни на что.

Ну и Афанасьев, конечно, ждет писем.

В ноябре прошлого года Абаканский горсуд отказал ему в просьбе заменить неотбытую часть срока принудительными работами, защитники опротестовали это постановление как незаконное и необоснованное, вынесенное с существенными нарушениями закона. 6 февраля, сегодня, апелляционные жалобы адвокатов рассматривает Верховный суд Хакасии.

Половников

В конце января длительное свидание в ИК-31 Красноярска дали Уваровым — матери и сыну, Анне и Никите.

Выйдя, Анна рассказала, что по-прежнему ни на людей в погонах, ни на сидельцев Никита не жалуется, всё, говорит, нормально. Тем не менее всем следящим за судьбой этого неординарного парня известно, что конец декабря, 10 дней, он провел в ШИЗО, объявлял голодовку. Анна: «Вообще он в своем репертуаре: дал номер мамы парня, он сам в Норильске жил, а мама в Краснодаре. Он футболист, в соревнованиях разных участвовал, в Норильском СИЗО его сильно прессовали и письма не давали».

Речь на этот раз о норильчанине Максиме Половникове, бывшем нападающем знаменитой мини-футбольной команды «Норильский никель». Из-за комментариев в VK под видео о протестах в Москве после начала СВО — в них нашли «публичные призывы к осуществлению террористической деятельности» — его приговорили к двум годам колонии. Приговор вынесла коллегия из трех судей 1-го Восточного окружного военного суда под председательством судьи Дмитрия Пунтусова — того самого, что председательствовал и на процессе над канскими подростками, Никитой и его друзьями. В июле прошлого года Апелляционный военный суд приговор Половникову утвердил. Росфинмониторинг включил Половникова, как прежде Уварова, в перечень экстремистов и террористов.

Матери Максима Половникова Анна после просьбы сына написала, ответа пока нет.

Пишите письма, наверняка Максим будет им рад. О чем? Несколько вводных. Он родился в Баку, но в два года родители переехали с ним в Заполярье, при этом каждое лето в Азербайджан они ездили. Пока играл за «Норникель», жил в Москве и Петербурге. Среди его любимых книг называют «Сердца в Атлантиде» Стивена Кинга.

Никита со слов Максима знает, что он не стал организованно сдавать деньги «на помощь СВО», а потом, когда задержали его друга, тот сказал, что «Максим против власти». Понятно, что ни Никита, ни автор этих строк материалы дела Половникова не изучали (не видел я и дела Труфанова), но сейчас, собственно, и не об уголовных делах, а о рядовом сопереживании, о письмах узникам.

Кстати, Никита еще в декабре говорил Анне и о Денисе Труфанове. Некоторое время тот сидел тоже в 31-й колонии, Никита и Денис общались, а потом его увезли. И на последнем, январском, свидании Никита сказал, что «он в Абакане на 35-й», просил Анну, чтобы написала ему, передала привет.

О самом Никите Анна говорит: «Худющий стал, говорит, решил побольше спортом заниматься». Пишите и ему, он ждет писем:

Из последнего письма Никиты: «В ПТУ я первый раз попробовал варить металл электрической дугой. Вроде как для первого раза получилось неплохо, приварил друг к другу несколько пластин металлических».

«Дедовы гены проявляются», — говорит Анна. На ее отце, сварщике и вообще мастере на все руки, держался раньше весь совхоз, все село (Рудяное, это недалеко от Канска). Они были близки, внук и дед, и он умер в январе прошлого года, пока Никита был на этапе во взрослую колонию. И о смерти деда он узнал глубоко постфактум, от адвоката.

В том же письме от 29 января, ниже: «Пока можете не приезжать и не делать передачку, так как меня, возможно, скоро еще раз посадят в изолятор».