До 16 — и страшно

Дайте им побыть детьми

Австралия стала первой страной в мире, где подросткам полностью запрещено создавать аккаунты в социальных сетях (тех подростков, у которых уже есть аккаунты, не обяжут их удалять, запрет на них не распространяется). Закон вступит в силу через год, а до тех пор будут проходить технические испытания. Однако в своем стремлении обезопасить детей Австралия не одинока. Как сообщает агентство Reuters, ограничения на регистрацию детей в соцсетях без разрешения родителей действуют во Франции и некоторых штатах США, а полный бан на присутствие детей до 14 лет в соцсетях во Флориде сейчас оспаривается в суде как нарушающий свободу слова. О планах установить минимальный возраст для пользователей соцсетей недавно сообщила министр связи и цифровых технологий Индонезии Меутья Хафид. А в Албании решили запретить TikTok: поводом стало недавнее убийство 14-летнего школьника другим школьником. Подростки поссорились в другой соцсети, но после того как один из них зарезал другого, албанские школьники начали массово постить в ТикТоке ролики, где одобряют убийство.

Основная причина, по которой в Австралии задумались о запрете соцсетей для детей, — это влияние травли в соцсетях на психическое здоровье детей. В ходе парламентского расследования, говорится в сообщении Reuters, были заслушаны свидетельства родителей, чьи дети подверглись травле онлайн и после этого наносили себе повреждения. По данным газеты Herald Sun, 

В минувшем году всю Австралию охватила кампания Let Them Be Kids («Дайте им побыть детьми»), запущенная News Corp, крупнейшим в стране газетным издательством, которое принадлежит медиамагнату Руперту Мердоку. В прессе публиковались истории подростковых суицидов, связанных с онлайн-травлей; в ходе кампании граждане страны подписывали петицию, требующую от парламента бана на регистрацию детей в соцсетях.

Вместе с тем кампанию резко критиковали в либеральной прессе за манипуляцию со статистикой (скажем, с 2020 года число подростковых суицидов в стране резко упало; связь их с соцсетями вообще недостаточно доказана, а в 80–90-е годы, когда никаких соцсетей еще не было, число суицидов значительно превышало самый тяжелый в этом отношении 2020 год), двойные стандарты (принадлежащие Мердоку СМИ, например, вполне могли назвать несовершеннолетнюю Грету Тунберг «убогим маленьким гоблином апокалипсиса») и создание ситуации, при которой соцсетям придется собирать множество персональных данных, требуя, чтобы пользователи подтвердили свой возраст документально. В конце концов, нередко высказывалось мнение, что истинные интересы News Corp состоят не в защите подростков, а в сокращении числа пользователей гигантских соцсетей, которым пресса все больше уступает на рекламном рынке.

Как бы то ни было, по данным Reuters, 77% взрослого населения Австралии поддерживают запрет.

Статистика утверждает, что ни одна соцсеть не свободна от травли, но чаще всего детей обижают (в порядке убывания) в YouTube (о травле на этой платформе сообщили 79% детей), Snapchat (69%), TikTok (64%) и Facebook* (49%). Чем старше ребенок, тем выше вероятность именно кибербуллинга.

Особую озабоченность у взрослых во всем мире вызывает соцсеть Snapchat, которая популярна именно у подростков. По некоторым оценкам, ею пользуется больше половины американских тинейджеров. Она задумана как имитация живого общения, поэтому сообщения в ней не сохраняются, а быстро исчезают. Эта особенность делает Snapchat идеальной средой для буллинга: ни тексты, ни видео нельзя сохранить, так что невозможно собрать свидетельства травли, чтобы призвать обидчика к ответственности. При этом в Snapchat предусмотрена возможность пожаловаться на оскорбительные сообщения администрации соцсети, однако только 23% подростков пользуются этой возможностью. По-видимому, молодые люди не особенно верят в то, что администрация соцсетей способна решить их проблемы.

Не спрятаться

А проблема действительно серьезная: если раньше онлайновая и оффлайновая травля не зависели друг от друга, и от суровой школьной реальности можно было убежать в интернет к понимающим друзьям, а от травли в интернете уйти в реальную жизнь и заручиться там живой человеческой поддержкой, то в последние годы оффлайновая и онлайновая травля сомкнулись. Довольно часто классическая школьная травля переливается в сеть. Но все чаще происходит и обратное: зачинщики травли могут публиковать в популярных соцсетях фото и личные данные жертвы, призывая других пользователей участвовать в травле. И в этом случае не помогает ни переезд, ни перевод в другую школу: чаты разносят дурную славу со скоростью лесного пожара — и спрятаться жертве некуда.

В минувшем декабре красноярские общественники нашли два телеграм-чата (один из них — на 2000 пользователей), в которых призывали к травле учеников пяти городских школ. Публиковали их фотографии и адреса (орфография сохранена): «*** малолетний вечно просит списать а мозгов нет чтоб самому дадумать списать а потом ноет, и палет всех. А потом ноет что с ним необщаются и игнорируют. И *** всех без причины. Учиться в 134 шк в *** живет на *** Накедайте на него какашек». «Кринжуха 156 школы, тринадцатилетняя *** жаждит прадать девственность которой нет». После обращения в полицию выяснилось, что один из чатов создал 15-летний школьник, который хотел подзаработать: он предлагал за 600 рублей удалить объявления с личными данными других подростков и предложениями «запинать» их. Его канал был удален, а другой (в одной конкретной школе) — всего лишь переведен в закрытый режим с доступом по ссылке.

Своя специфика

В России, разумеется, своя специфика школьной травли.

«Я выросла в Калмыкии, — рассказывает одиннадцатиклассница Нина. — Там очень развита культура группировок, как и в других национальных регионах России. Там сейчас особенно популярен сериал «Слово пацана» — все эти тюремные устои, принципы, правила поведения. Подростки собираются в большие сообщества по территориальному принципу, дерутся, «забивают стрелки». Они разворачивают кампанию по буллингу людей, которых называют «фаршмаки»».

Фаршмак (через «а», не как рыбное блюдо) — это слово из тюремного жаргона, примерно соответствующее понятию «опущенный». «Под это определение у участников группировок подпадают девушки, у которых есть романтически-сексуальные отношения до исполнения 18 лет, и парни, хоть чем-то напоминающие гомосексуалов, — поясняет Нина. — Я видела чаты человек на триста, где сливали личные данные и призывали травить людей в интернете. Участники чатов — это обычно подростки 12–17 лет, но мне кажется, что за ними есть какие-то 40-летние дядьки, которые еще не наигрались в 90-е. Моя одноклассница еще до 17 лет попала в эти чаты, ее у ворот школы после уроков ждали представители двух группировок. Администрация школы проводила собрание с одноклассниками, объясняла, что такое буллинг, что такое группировки. Было родительское собрание — там призывали: возьмите телефон ребенка, проверьте, есть ли он в этих чатах, заставьте его удалиться, объясните ему, что это плохо. Ничего хорошего из этого не вышло: родители стали давить на детей, ситуация стала публичной, а все палки в конце концов полетели опять в эту девочку — мол, нас теперь из-за тебя прессуют, — и ее ситуация ухудшилась. Я оттуда уехала, не знаю, что с ней стало».

Депутат Амир Хамитов, призывающий запретить соцсети для детей до 14 лет, приводит обоснования, от которых тоже за версту разит российской спецификой. Вовсе не душевное здоровье подростков, как в той же Австралии, его беспокоит. А что же? Деструктивная пропаганда. Причем не только «педофилы и другие извращенцы» — но, что гораздо страшнее для госдумского ума, «антироссийская пропаганда», которая тоже ведется в соцсетях. А заодно еще и «приверженцы деструктивных культов». «А бездумные поборники так называемых свобод либо не хотят понимать всей серьезности ситуации, либо сами — осознанно или нет — действуют в интересах врагов наших детей», — говорит депутат.

При этом дети действительно уязвимы. К примеру, телефонные мошенники, с которыми, кажется, сталкивался уже каждый россиянин, имеющий телефон, создали несколько относительно новых схем, рассчитанных именно на обман детей. Например, с фейковых аккаунтов популярных игровых блогеров детям пишут с предложением купить недорого внутриигровые предметы — какой-нибудь «меч силы» или «кольцо власти». А потом разоряют родительскую банковскую карту. Или при помощи дипфейков от имени учителей требуют код из СМС — якобы для обновления электронного журнала.

В сентябре 2024 года после двух нападений школьников, вооруженных молотками, на школы в Иркутской и Челябинской областях появилась информация об их участии в одном и том же телеграм-канале, где рассказывалось о ядах, наркотиках, оружии и убийствах; участникам предлагали перейти в закрытый канал «Красный дельфин», где им давали задания совершить какое-то действие и выложить отчет о нем; едва ли не самым безобидным заданием было разбить камнем окно. Администратор сети связанных друг с другом каналов, некто Антон Мишашин (вероятно, псевдоним), размещал в своих каналах собственные размышления о «биомусоре» и о позволительности убийства. Связь школьного насилия с определенными сетевыми ресурсами требует очень внимательного расследования и исследования:

В конце концов, Харрис и Клиболд, устроившие массовое убийство в школе «Колумбайн», вообще не сидели ни в каких соцсетях, потому что их тогда просто не было.

Но уровень общественной обеспокоенности в таких ситуациях справедливо высок, а уровень профессионального обсуждения, к сожалению, чрезвычайно низок. Мировые исследования при этом показывают, что, как и в случае с суицидами, существует эффект «заразности» вспышек школьного насилия с применением оружия, если они получают большое медийное внимание. Более того, ключевая роль социальных сетей состоит не столько в том, что они внушают подросткам опасные взгляды и подстрекают их на преступления, сколько в том, что они бурно обсуждают уже совершенные преступления, фактически популяризируя их.

Что до деструктивной пропаганды, то и тут все сложно. В 2024 году в реестр экстремистов и террористов Росфинмониторинга внесли имена 93 подростков из них 20 — младше 16 лет; двоим на момент осуждения было по 14 лет. За последние шесть лет в России осуждены за терроризм и экстремизм 92 подростка, большинство — за посты в соцсетях; впрочем, в последние три года добавилось несколько случаев с поджогами релейных шкафов, военкоматов и административных зданий. Какую роль здесь на самом деле сыграли соцсети, что первично, а что вторично, оказывали ли сами осужденные за экстремизм подростки на кого-то нежелательное влияние своими постами или на них кто-то повлиял, — разобраться чрезвычайно сложно в силу некоторых особенностей современного российского правосудия. Да и небезопасно: можно подпасть под «оправдание терроризма». 

Не заметайте проблему под ковер

Сами подростки (все они попросили не указывать их настоящих имен) скептически относятся к запретам как способу решить проблему. «Если человек избавится от буллинга в соцсетях, буллинг может перетечь в реальную жизнь, и это может быть хуже, чем кибербуллинг. Я сам сталкивался, это хуже, — говорит десятиклассник, попросивший назвать его Club. — Но хорошо, давайте запретим детям пользоваться соцсетями до определенного возраста. А с родителями они как общаться будут? Эсэмэсками? А чего не голубиной почтой? Но ведь и в смсках могут приходить высказывания, которые способы довести до суицида. Если тебя буллят — скажи родителям, иди в МВД, обратись к психологу, не общайся с теми, кто может принести тебе вред. Но что тут даст запрет?».

Одиннадцатиклассница Нина убеждена: «Запрещать пользоваться соцсетями до 16 лет — несоразмерная реакция на происходящее. Проблема буллинга волнует всех участников процесса — от учеников до директора школы. Но если взрослые не понимают, что делать, и выбирают самый легкий путь тотального запрета, то вместо того, чтобы решать проблему, ее заметают под ковер.

И контролировать их станет сложнее, так что отследить, действительно ли дети пользуются соцсетями, невозможно».

Десятиклассница Полина замечает: «Мне запрет кажется несуразным. Проблема в буллинге, а решение — блокировать доступ в соцсети. У вас течет крыша, а вы запрещаете входить в дом. Заделывайте крышу! Большинство подростков использует Сеть совсем для другого. Это такой тоталитарный шаг — заставить все поколение отчитываться за ошибки некоторых. Ну и самое главное: нельзя вырастить взрослого человека, если ты лишаешь его возможности выбора. Если мы запрещаем кому-то огромный кусок жизни, не даем прошарить скиллы, то уровень прошаренности у этих подростков будет низкий. Давайте расскажем про буллинг, про этику, поговорим с детьми, а не будем запрещать. Нельзя воспринимать подростков как глупых и несознательных».

Что же делать? Комментируют эксперты.

Стыд — это рукоять для управления человеком в ситуации травли

— Травлей сейчас, к сожалению, называют все что угодно. Любой конфликт называют травлей, чтобы представить себя жертвой. И это мешает настоящей травле быть увиденной.

Поэтому важно помнить пять признаков травли. Травля должна быть длящейся во времени. Травля — это много людей на одного и неравное количество сил. Если два человека поссорились — это не травля. А если это учитель против ученика, то учитель здесь — взрослый, облеченный властью, силы неравны. Травля не предполагает разрешения конфликта: я на тебя обижен за то, что ты взял мой ластик, и поэтому я отобрал твою ручку, отдашь ластик — верну ручку. Она лишена логики и смысла. И, конечно, самое главное в травле — это ее негативное влияние на жертву: очень обидные слова, некрасивые выражения, которые задевают достоинство человека.

Мы различаем школьную травлю и кибертравлю как самостоятельные виды. Но с появлением смартфонов ребенку приходится противостоять не только школьной травле, но и кибертравле. Школьная физическая травля была ограничена школой, и, приходя домой, ребенок получал некоторую передышку. А теперь кибербуллинг есть и в школе, и дома — в телефоне, и ты вообще никак ни на секундочку не защищен. Можно попробовать не подходить к телефону, но это не значит, что там ничего не происходит. И мы будем додумывать, что там происходит, и — это свойство нашей психики — даже придумаем куда более устрашающие сценарии, потому что наше подсознание знает, что для нас стыднее всего.

И вот ты сидишь и думаешь: ага, они там сейчас создали чатик, а там происходит все что угодно. Вот реальный случай из жизни: девятиклассники придумали, что что-то произошло с девочкой Катей, и вот они в чате ее хоронят, всем весело, они и Катю зовут в чат. Это я еще взяла довольно беззубый сценарий, бывает страшнее.

Есть такой отдельный вид травли, который называется «слатшейминг» (slutshaming, от английских слов slut — «шлюха» и shame — «стыдить, позорить»). На самом деле это вид мошенничества, практикуемый взрослыми людьми: они каким-то образом добывают у детей их фотографии в обнаженном виде — скажем, взрослый прикидывается мальчиком или девочкой, просит прислать фото, дальше они расстаются — и фотография идет в народ, пересылается по всем чатикам. Это хуже, чем простая кибертравля:

Детям, которые попали в такую ситуацию, можно посоветовать очень классную книгу журналиста Джона Ронсона. Она называется So you’ve been publicly shamed, а в русском переводе — «Итак, вас публично опозорили». Это и пища для ума, и поддержка со стороны людей, переживших подобный опыт.

Джон Ронсон нашел людей, которых затравили в интернете. Может, помните, был случай, когда девушка при посадке в самолет неудачно пошутила в твиттере, а когда она вышла из самолета, у нее уже не было ни друзей, ни семьи, ни работы. Он с ней встречался и выяснял, как травля переживается людьми, которые по большому счету ничего страшного не сделали. При этом мы как общество ушли от публичного наказания у позорного столба в XIX веке, потому что посчитали, что публичное наказание — это слишком тяжело для человека, и лучше тридцать ударов плетью в закрытом помещении. А в XXI веке к нему вернулись, только в электронном формате.

Подростка вряд ли можно утешить тем, что через три дня все про него забудут и переключатся на что-то новое. У нас в проекте «Травли.нет» работает психолог с инвалидностью по зрению, и ему однажды позвонили пранкеры, которых он не смог распознать и втянулся в диалог. После этого мы стали подвергаться ежедневным атакам пранкеров, которые написали про нас у себя в соцсетях и обеспечили нам множество ненужных звонков. Мы хотели переждать, не торопились в полицию, но это продолжалось четыре месяца. И тогда мы обратились в полицию и в Роскомнадзор, потому что травят уже не проект, а живого человека: они нашли его аккаунт в соцсетях, они пишут ему напрямую и всячески его третируют. И, конечно, нашему психологу, у которого была вся необходимая поддержка, который сам прекрасно знает механизмы, по которым развивается травля, было невероятно тяжело. А как с этим может справиться подросток, у которого нет никакого жизненного опыта и специальной подготовки? А если через три дня не пройдет?

Даже взрослые в такой ситуации могут сводить счеты с жизнью. Это случается тем вероятнее, чем больше в человеке самонаправленного стыда, который он уже сам себе развил. Джон Ронсон приводит в пример священника, который оказался замешанным в каком-то сексуальном скандале; в нем было ничего уголовного, но священнику было стыдно. А если человек решает: нет, мне не стыдно, я такой, мы взрослые люди, мы можем за закрытыми дверями по взаимному согласию делать все, что хотим, — нам за это не стыдно.

И вот тогда человека станет неинтересно травить — если тебе не стыдно, по-настоящему не стыдно за то, в чем они пытаются тебя упрекнуть. «Голую фотку мою? Да шлите всей школе». Но этот механизм защиты не каждому взрослому по силам. И это задача взрослых — сделать так, чтобы дети не испытывали этого страшного стыда. Я постоянно говорю своему сыну: «Саша, если кто-то тебя будет третировать, мол, отдай нам деньги, а то мы пришлем твоей маме твою голую фотку, — пусть шлют, мама видела всё. Все люди под одеждой голые, это не стыдно».

Конечно, людям хочется защититься: я в такую ситуацию никогда не попаду, а она сама виновата — юбку короткую надела. А я молодец, со мной такого не будет. Это защитный механизм нашей психики, и он дает не сойти с ума от ужасов мира прямо сейчас, помогает понять, почему мы находимся в более безопасном месте, чем этот человек. Но это отнюдь не идеальный механизм защиты: никто не в безопасности, это первое. А второе — что бы ты ни думал, вслух этого можно не говорить. Это удивительное открытие, оно не всем людям доступно.

Травля была всегда. Человечество очень медленно меняется. Все ужасы, которые мы сейчас делаем друг с другом, мы делали уже много тысяч лет. Просто появились новые технологии, которые позволяют мучить друг друга новыми способами. Поменялась форма, но не содержание. Человек каждый раз в ужасе открывает в себе животное. Биологически мы — безусловно, хищники, мы очень агрессивные, но пугливые. Мы всего боимся и защищаемся. Мы, безусловно, территориальные. Это не потому, что мы плохие — это наша природа, просто у нас еще есть что-то иное, что нам позволяет осознавать себя. И как-то принимать в себе это животное.

И теперь нам стыдно писать и какать на улице, когда все это видят, мы стыдимся своей животной составляющей. Но мы никуда от нее не деваемся, и вместо того, чтобы учиться ею управлять и управлять собой, мы каждый раз удивляемся: да, человек — животное, злое, жестокое, очень глупое. И чтобы из этого животного получился эмпатичный, талантливый, добрый человек — нужно огромное количество времени и сил целой деревни, потому что человек записывает на матрицу и воспроизводит все то, что повышает его шансы на выживание. Поэтому, если в позднем СССР у нас были группировки, которые издевались над девочками с помадой и над мальчиком с челкой, — то куда эти группировки уйдут, если мы ничего для этого не сделали? А как в деревнях после войны травили женщин, вернувшихся с фронта? Мне дедушка рассказывал, как это было.

Что могут сделать взрослые — поддерживать ребенка, который подвергается травле, чтобы у него были люди, которые смотрят на него без осуждения в глазах, потому что именно внутренний стыд — это как бы вот это такая вот рукоять для управления человеком в состоянии травли.

И нужно блокировать все, откуда приходит травля. Обращаться в полицию, как только начинаются угрозы: я убью тебя, я изнасилую тебя. Как правило, все это присоединяется на вторую неделю кибертравли — и без «я тебя убью, я тебя изнасилую», как правило, не обходится просто ни у кого. Именно к этому времени собирается, как ком, необходимое количество злобных, агрессивных людей, которые используют вот такие механизмы развлечения.

Все это сохранять, скринить, относить в полицию. Не реагировать, не отвечать, блокировать, блокировать, блокировать.

На самом деле нам очень важно умение встать на сторону другого человека, понять, что он собирается сделать, чтобы понять, как он думает, как нам поступить в ответ, чтобы оценить свои шансы выжить. Нас очень много, и мы очень агрессивные. И выжить можно только тогда, когда мы научимся сопереживать и сочувствовать. И поэтому насилие в конечном итоге все равно проигрывает: оно не может быть долгоиграющим механизмом выживания, люди от него очень устают и не готовы так жить долго. И это — наш двигатель как человечества.

Дети во все времена любознательны и жестоки. Проблема травли заложена в человеческой природе, и глобально мы ничего с этим сделать не можем, никакого ее эффективного решения в масштабах человечества еще не придумано. Но есть конкретные работающие программы по предотвращению травли в разных городах и странах, для конкретных возрастов. 

Однако, как показывают опросы, подавляющая часть взрослых почти во всех странах мира считает, что подросткам действительно нужно запретить регистрироваться в социальных сетях до определенного возраста. Видимо, мы, взрослые, считаем, что наличие социальных сетей и свободной регистрации в них как-то влияет на то, как себя ведут подростки. Вынужден огорчить нас всех: примерно никак. Подростки найдут способы коммуникации и вне больших социальных сетей. Сами соцсети ставят возрастные ограничения: например, в фейсбуке запрещено регистрироваться до 14 лет. Но человек, разумеется, может написать при регистрации в любой соцсети, что ему 99 лет. 

Разница будет только в том, что в условном фейсбуке* или телеграме вы все это видите и можете хотя бы представлять, что там происходит. А когда они уйдут в закрытый чат на непопулярных технологиях, то вы об этом знать не будете вообще ничего. И ваша степень понимания того, что происходит с подростками, снизится. 

Запрет — это всегда самый простой выход. Давайте запретим — и всё, как по мановению волшебной палочки, исправится. Но вся история человечества показывает, что запреты в большинстве случаев не работают, потому что всегда находится способ их обойти. Скажем, запрет на валютные операции для российских граждан и компаний привел к появлению многомиллиардного серого валютного рынка, на котором множество людей меняют валюту и имеют неплохой процент. Банки этот процент потеряли, но он ушел в серую и черную зону, в теневой бизнес. То же самое происходит с коммуникациями: как только вы запрещаете определенный тип коммуникации или определенным группам ограничиваете коммуникацию в определенной сети, они находят другой способ общения, который вы уже не видите и никак не можете контролировать. За 20–30 долларов можно купить смартфон, подключенный ко всему глобальному интернету. Поэтому никакой запрет не сработает. 

Что на самом деле могут сделать взрослые, чтобы предотвратить кибербуллинг и вообще сделать интернет более безопасным для своих детей. Первое — учить своих детей коммуникации вообще и кризисным коммуникациям в частности. Не только при буллинге. Вся коммуникация подростков — кризисная. Когда они не спят, они находятся в состоянии конфликта с родителями, сверстниками или другими людьми в окружении. Научить подростка, как решать проблемы с помощью коммуникации, как понять, что происходит, как себя вести и к кому можно обратиться, чтобы решить проблему, — это, наверное, одна из самых важных задач для родителей. И вторая задача для них — обучить ребенка базовым принципам кибербезопасности. Онлайн теперь не менее опасен, чем офлайн: в офлайне тебя может сбить машина, а в онлайне у тебя могут похитить данные, фотографии, деньги и вообще всё. Например, увести у подростка аккаунт в «Майнкрафт», на который тот потратил пять лет своей жизни. Это же самое больше горе, которое с ним может случиться.

К сожалению, я могу на пальцах перечислить страны, в которых вопросом базовой кибербезопасности для школьников уделяется хоть какое-то достаточное внимание. В большинстве стран — вообще никакого, хотя мы понимаем, что уже с 6-7 лет дети сидят в интернете, общаются там. И уже в 6-7 лет пора бы им прививать навыки кибергигиены: объяснять, что такое многофакторная аутентификация, как настраивать безопасность мессенджеров, почему важна конфиденциальность социальных сетей.

Мы с ними все время говорим — сделай так, потому что так надо. Это не работает. Даже со взрослыми не работает. Не потому, что «так надо», а потому, что за этим следуют вот такие неприятные последствия: вот ты, получается, впустую потратил несколько лет жизни на аккаунт, который у тебя увели, и ты не вернешь его уже никак. Поэтому лучше озаботиться безопасностью своих аккаунтов уже сейчас. И это не один раз — сели, объяснили ребенку, он все понял. Это должна быть регулярная работа, можно даже сделать день кибербезопасности в семье. Например, в субботу потратить полтора часа всей семьей на анализ безопасности наших аккаунтов и устройств с точки зрения киберугроз. Посмотреть, что в мире появилось нового из того, что может потенциально нанести ущерб нашим устройствам, нашим данным, нашей личной жизни.

Курсов по кибербезопасности для взрослых достаточное количество — любой человек, который умеет гуглить, легко найдет два-три бесплатных курса по базовым принципам безопасности, в том числе мой. И если он внедрит у себя хорошие настройки, это его оградит от 99% угроз, которые существуют в интернете с точки зрения взлома и кибермошенничества.

А в школах нужен курс кибербезопасности и медиаграмотности. В некоторых странах они существуют. Лидер, конечно, здесь Южная Корея: медиаграмотность как предмет вообще и как школьный предмет развивается там с 1970-х годов. И во всех исследованиях функциональной грамотности Южная Корея занимает первые места. В десятку попадают скандинавские страны, где тоже все неплохо с преподаванием информационной грамотности и безопасности для школьников. А дальше — между первой и второй десяткой — уже колоссальный разрыв. И после первой десятки количество школьников, которые способны вообще оценить угрозу, стремится если не к нулю, то к очень маленькому проценту — 3−5%.

Школа может и должна учить распознавать угрозы и защищаться от них. Мы полагаем, что если ребенок родился с планшетом в руках, он там все понимает. Это очень наивное и опасное предположение. У такого ребенка только то преимущество перед взрослым, что у него еще подвижный разум. На деле «диджитал-борн», рожденные в цифровом мире, ничуть не лучше защищены от киберугроз, чем те, кто родился при дисковых телефонах. Так же готовы отдать все деньги с маминой карты за какой-то предмет в игре. А доказать, что это было мошенничество, в таком случае очень трудно с точки зрения закона. 

И это вопрос уже к взрослым, которые не следят за своей безопасностью, в том числе первоочередной — за своими финансами. Ну обязательно ведь нужен второй фактор аутентификации при банковской транзакции — просто чтобы твоей картой никто не мог воспользоваться. Когда вы подключаете карты к Apple Pay или Google Pay — если вы покупаете ребенку планшет, вам обязательно придется к ним подключиться, — пожалуйста, сделайте так, чтобы оплата срабатывала только по вашему отпечатку пальца, а не по отпечатку ребенка. И уж ни в коем случае не оставляйте свободную авторизацию без какого-либо подтверждения. Если сразу этого не сделали — сделайте сейчас аутентификацию по вашему отпечатку пальца или коду, который будет доступен только вам — на вашем смартфоне или телефоне, если это аутентификция по СМС. Защитите ребенка от него самого — научите его понимать, что за волшебным мечом стоит родительский кошелек. 

Это часть мира, в котором мы живем, и в котором они будут жить уже без нас. И очень хорошо, если родитель, близкий человек показывает на примерах. Не надо стесняться своего примера, каждого из нас в жизни разводили мошенники хоть на небольшую сумму, в этом нет ничего стыдного. И можно сказать: если поведешься — не вини себя, такое бывает. Учти как опыт.

Если говорить о защите от киберпреследования — тут работают те же самые принципы базовой безопасности. Плюс я предложил бы еще одну степень защиты, которую можем использовать и мы сами, и наши дети. Это своего рода распределение функций. Пусть у вас будет две цифровые личности. Одна цифровая личность начинается с номера мобильного телефона, который знают только внутри семьи: жена, ребенок, мама, папа, бабушка. Эта личность должна быть четко отделена от всего остального цифрового мира. На этот номер я не завожу никакие открытые аккаунты, никаких мусорных аккаунтов не привязываю к этому телефонному номеру и мейлу, который существует с ним в связке.

А вот вторая личность — открытая. Она может быть на то же имя, но привязана к другому номеру и почтовому ящику. У нее минимум моих конфиденциальнызх данных, желательно вообще никаких. Вот ее я и использую для общения в интернете. Возможно, для ее финансовых транзакций нужно будет завести отдельный кошелек, чтобы он оставался там, в интернете, а внутри семьи, в нашем сплоченном блоке контактов все было хорошо защищено. И в тот публичный аккаунт нельзя впускать либо совсем ничего из своих персональных данных и личной жизни, либо очень дозированно: тщательно продумывая, что это за информация и как она может быть использована против меня.

Все это не очень легко и не очень приятно, но раз уж мы оказались в такой гибридной реальности, где офлайн и онлайн не разграничены, то, если мы хотим жить в ней спокойно, придется к ней приспосабливаться.

* Принадлежит компании МЕТА, деятельность которой в РФ объявлена экстремистской и запрещена