Егор Жуков ворвался в новейшую историю стремительной кометой. В 2019-м студента Высшей школы экономики, либертарианца, сына космонавта-поэта Сергея Жукова, судили за участие в несанкционированном митинге в центре Москвы. В его поддержку выступили 600 поручителей с громкими именами, и вместо обещанных восьми лет он получил три года условно. Юный герой сопротивления считался лицом молодой России, устремленной к свету. Он решил уйти в политику и баллотироваться, когда подрастет, в президенты. О нем писали и говорили, им восхищались и гордились. В 2020-м Жукова избили у дома, а потом он исчез.
Четыре года о нем ничего не было слышно. И только такой упорный «ловец человеков», как Юрий Дудь*, сумел его разыскать. Жуков обнаружился в Сиракузском университете (штат Нью-Йорк). Самый известный выпускник заведения — Джо Байден. Зафиксировав столь мощный интеллектуальный потенциал университета, Егор ринулся в пучину высоких мотивов самооправдания. Да, именно так. Разговор, который длился три с половиной часа — это попытка самооправдания.
Его мало волнует Россия, он, похоже, о ней забыл. Об отношении к СВО говорит путано и неохотно. О своих бывших единомышленниках по оппозиционному движению — через губу. О Навальном, к которому он вроде бы хорошо относится, рассуждает не без скепсиса: мол, в его возвращении была храбрость ради храбрости, а это нерационально. Даже тех, кто ему помогал, оценивает снисходительно.
На вопрос Дудя, что он думает об Алексее Венедиктове*, который дал ему работу на «Эхе Москвы», отвечает: у него своеобразное положение и своеобразные цели. Есть только один человек, к которому он относится в высшей степени благосклонно, — он сам, Егор Жуков.
Ни в чем не раскаивается, ни о чем не жалеет, ключевое слово — рационально. Говорит с американским акцентом и, кажется, вот-вот спросит: как это будет по-русски?
Засыпает речь шелухой политологических терминов, козыряет модными научными именами, увязая по гланды в болоте общих мест.
«Почему уехал из Москвы?» — «Потому что потерял уверенность в том, что моя дальнейшая борьба со злом будет эффективна». — «Есть и твоя вина в том, что оппозиция теперь в таком упадке?» — «Нет» (повторяет предыдущий тезис). — «Как нужно закончить СВО?» Этот вопрос забалтывает уже почти до потери самообладания интервьюера. «Конкретней, еще конкретней, — почти кричит обычно невозмутимый Дудь. — Все, что ты говоришь, звучит очень наивно». Юрий пытается понять человеческую природу того, кто еще недавно слыл надеждой в либеральной среде, а ничего не получается.
Я выдержала унылый марафон только потому, что увидела нового Дудя. Ему, как мне кажется, было больно. Пять лет назад, когда многие содрогнулись от абсурдности обвинения Жукову, он написал в своем блоге: «Tаких ударов по патриотизму я не получал никогда в жизни». Похоже, сейчас он получил еще один — отзеркаленный — удар. Он пытается понять, почему политик, получивший на старте бессчетное количество авансов, молча ушел в тень. Дудь делает последнюю попытку проникновения в образ: «Так что, вся твоя деятельность в России была бутафорской?» — «Нет», — торопливо отвечает Жуков и тотчас возвращается к Америке. «Ощущение такое, — резюмирует Юрий, — что ты не в своей стране родился, твоя страна — Америка». Да, здесь Жукову нравится все. Он примкнул к республиканской партии, ждет взлета политической карьеры. Ему 26, есть время для ожидания.
И тут возникает самый главный классический вопрос: а был ли мальчик? Да вроде был. Юный, красивый, как бы образованный, свободою горел и заряжал своим горением других. Его последнее слово на суде звучало политическим манифестом, который распространялся в обществе со скоростью Манифеста компартии от Маркса с Энгельсом. Куда все подевалось? Нынешний Жуков похож на свою плохонькую цифровую копию.
Остановимся, выдохнем, прервем мутный бурный поток. Тот Жуков, который был явлен в разговоре, — идеальный представитель не американского, как ему теперь хотелось бы, а российского экспертного сообщества.
Он бы великолепно смотрелся в студии у Соловьева: много слов, мало мыслей, несокрушимая убежденность в собственной правоте, глубокое чувство самоуважения.
«Мой интеллект — важная часть моей идентичности», — заявляет наш герой. У Дудя будто бы даже дыхание перехватило от величия собеседника.
История грустная, очень грустная. Это не трагедия русского духа в формате Достоевского, а трагифарс в жанре коллективного самообмана. Тема большая, важная, она связана с энергией распада, когда даже правда порой звучит как ложь. Вот почему в наших миражных политических пейзажах сложно отличить конформизм от нонконформизма. Похоже, в случае с Жуковым именно такая подмена и произошла. А иначе откуда взяться столь скоротечным метаморфозом личности всего за четыре года?
Одно обнадеживает: Егор заявил, что не претендует больше на власть в России. И на том спасибо.
* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».