Неделимый резистанс

«За нашу и вашу свободу» — восставшие в 1830–1831 годах поляки обладали достаточной широтой мышления, чтобы написать этот лозунг на двух языках, русском и польском. Они понимали, что титульная нация, живущая в империи, точно так же порабощена николаевским режимом, как и Польша. Это как если бы в сегодняшних обстоятельствах кто-то за пределами России понимал — есть разница между россиянами и политическим режимом. В августе 1968-го семеро вышедших на Красную площадь после вторжения войск Варшавского договора в ЧССР спасли честь имперской нации и вернули полякам долг, слегка переиначив лозунг, поставив на первое место «вашу свободу».

Невозможность молчания

На суде осенью 1968-го Лариса Богораз сформулировала главный принцип даже не столько диссидентского сопротивления, сколько гражданской позиции по отношению к тому, что делает твое правительство: 

Все-таки — большая. Потому что молчание «против» внутри жестких режимов и в моменты их особой ожесточенности — бывает. Не только «молчание за» из стихотворения Александра Галича. Это личный выбор каждого.

Далее Лариса Богораз сказала: 

На этом месте прокурор Дрель не выдержал такого бремени коллективной ответственности и прервал подсудимую, заявив, что она «выходит за рамки обвинительного заключения», хотя она именно в них в этот момент и вошла, поясняя, что сближает «нашу» и «вашу» свободу.

Как справедливо замечал один из персонажей пьесы Тома Стоппарда «Рок-н-ролл», причина вторжения в ЧССР была в том, что «наши соседи волнуются, как бы их собственные рабы не взбунтовались, если увидят, что нам все сошло с рук». А другой персонаж объясняет равнодушное поведение толпы, основной массы людей, большинства, представители которого совсем не хотели бы становиться ответственными думающими гражданами: «Героизм пугает и оскорбляет обычных людей. Такое впечатление, что герои ведут свой частный спор с правительством от нашего имени, а мы вас об этом и не просили».

Эта претензия, заметим попутно, была нередкой. Когда арестовали Андрея Синявского и Юлия Даниэля, знаменитая переводчица Рита Райт-Ковалева встретила на улице Марию Розанову, жену Синявского, и выговорила ей за поведение мужа и его друга: из-за их публикаций на Западе усиливаются цензурные ограничения и становится труднее пробивать в печать переводы действительно важной для читателя мировой литературы. Позже, на пике застоя, как писал Вячеслав Глазычев еще в конце 1980-х, диссидентам сочувствовали, но было и «чувство некоторой досады: вот, вместо того чтобы тихо и настойчиво делать Дело, эти донкихоты вызовут дополнительную ярость властей, после чего работать станет еще сложнее».

Большая диссидентская энциклопедия

У гражданского сопротивления внутри страны в наши дни и в эпоху возникновения и развития диссидентского движения (то есть начиная с декабря 1965 года, с «митинга гласности» на Пушкинской площади) есть много общего. Как и у вынужденно осторожного поведения тех, кто против режима, но предпочитает не подвергать опасности свою частную жизнь, безопасность семьи и карьеру.

Никакой политической оппозиции в годы застоя не было и не могло быть, протестная активность выражалась поначалу в немногочисленных митингах, которые вынудили власти скорректировать законодательство и расширить репрессии. Затем развернулась информационная работа в виде прежде всего «Хроники текущих событий». «Соцсети» и «медиа» тех лет — это самиздат, тамиздат, магнитиздат (магнитофонные записи). Своего рода «клубная» работа тоже проводилась — в виде неформальных семинаров ученых-гуманитариев или общения под крылом харизматических личностей вроде отца Александра Меня.

Как была устроена диссидентская среда, из чего она состояла, какие идеологические течения в ней присутствовали — все это сейчас обобщено в титаническом труде, «Энциклопедии диссидентства: СССР, 1956–1989», увидевшей свет в издательстве «Новое литературное обозрение». Это и биографический справочник, и исследование различных аспектов гражданского сопротивления и правозащиты, которая тоже с самого начала стала «специализацией» диссидентского движения. Большая обобщающая статья написана Александром Даниэлем, изнутри знающим все детали истории советского резистанса, в том числе его правовой подход к проблемам: «Соблюдайте советскую Конституцию!» — это не просто слова. Сегодняшние несогласные то же самое могли сказать Кремлю, Лубянке, Охотному Ряду, Белому дому: «Соблюдайте российскую Конституцию! Соблюдайте свои собственные законы, пусть и репрессивные (раз уж вы их приняли), но не допускайте их вольного и расширительного толкования».

что российский сегодняшний гражданский резистанс не поддерживают военную операцию России в Украине, оставаясь российским — а каким еще. Как и оппозиция, которая находится за границей, как и сотни тысяч представителей очередной волны русской эмиграции.

А диалога между российским и украинским гражданским обществом нет, даже те, кто сопротивляются, а то и сидели в тюрьме «за вашу и нашу свободу», иной раз воспринимаются как «токсичные русские». Но пока не просматриваются заметные инициативы со стороны российской оппозиции по строительству общей платформы и взаимопонимания с представителями украинского общества. Именно общества, потому что в постпутинский период восстановление отношений между нациями и странами окажется делом граждан — что там будет делать власть, предсказать трудно. Сценариев выхода из путинизма много, но в них, как правило, отсутствует рефлексия по поводу отношений с Украиной и украинцами.

Барак особого режима

Между тем, как пишет Александр Даниэль в «Энциклопедии», советские диссиденты из столиц уже в 1960-е обратили внимание на две проблемы — возвращение крымских татар на родину и «украинский вопрос». В его национально-культурной ипостаси он «стал первым в ряду существовавших в СССР национальных проблем» и «был коллективно отрефлексирован не только украинской интеллигенцией, но и правозащитным сообществом». Затем, вплоть до середины 1970-х, были налажены контакты с «национал-диссидентскими» движениями в Литве, Эстонии, Грузии, Армении, с сообществами евреев-«отказников» и представителями еще одного депортированного народа — турок-месхетинцев. Русские национал-патриоты, в том числе адепты не только националистического, но и имперского мышления, тоже были преследуемыми группами.

Национальный вопрос внутри империи в национальных же диссидентских движениях оказывался одним из самых главных. Приходилось разбираться с имперским сталинским наследством, и оно до сих пор держит за горло и нынешние поколения, а его неаппетитное оборачивается кровавыми драмами.

Как отмечает Даниэль, 

Приоритет права и отказ от насилия стали разделяемыми ценностями в этой интернациональной среде, как и собственно интернационализм. И, продолжает Александр Юльевич, лучшим памятником этому интернационализму стал барак «особого режима» в пермском политическом лагере. Здесь отбывали сроки русские, украинцы, литовцы, эстонцы… Дубравлаг в Мордовии был еще одним местом интернациональной концентрации политических заключенных.

Самое свободное место

Это — прежде всего моральное сопротивление с требованием восстановления и обеспечения основных гражданских свобод. О чем, отмечая очередную годовщину придуманного им Дня политзаключенного, и писал в обращении из Владимирской тюрьмы «К друзьям на воле и за решеткой» Кронид Любарский (30 октября 1976 г.).

Сначала Любарский попал в Дубравлаг. И вот парадоксальная на первый взгляд его мысль: «Политлагерь того времени был самым свободным местом в СССР». Почему? Потому что «в твоих отношениях с государством наконец-то наступила полная ясность». Это очень похоже на столь же парадоксальную мысль Жана-Поля Сартра — никогда Франция не была так свободна, как под немецкой оккупацией: либо ты с Сопротивлением, либо превращаешься в salaud, подлеца, сотрудничающего с режимом. Некоторое преувеличение, но тем не менее…

Политзэки, писал Кронид Аркадьевич, «разбились на национальные землячества, почти не общавшиеся между собой». Расколотым было и российское землячество — по политическим и идеологическим предпочтениям. Ну чем не ситуация в сегодняшней российской оппозиции внутри нее и вовне?!

Любарский был человеком точного знания, все-таки астроном, мехматовец, ученый из Черноголовки, а потому — технологичным. Он решил, что для всех политзэков, для людей всех мировоззрений и национальностей, нужна общая крупная акция внутрилагерного сопротивления и солидарности. И сделать надо так, чтобы она вышла за пределы одной зоны. Это, разумеется, сложная история, но в результате у него вместе с Алексеем Мурженко получилось. 30 октября 1974 года Сергеем Ковалевым была организована первая пресс-конференция на квартире Андрея Сахарова.

Если уж не Дзержинского водрузить обратно, так ликвидировать главный памятный знак, воплощающий в себе моральное сопротивление и сталинщине, и путинизму — в их исторической преемственности по прямой (со «Стеной скорби» все несколько сложнее, это отдельный разговор). И это не только российское сопротивление, это моральное движение — и исторически так сложилось, и так есть и сейчас — внутри целой империи, пусть и бывшей. Ее-то сейчас трагическим образом и пытаются восстановить.

В упоминавшейся здесь «Энциклопедии» подробно описана история национальных диссидентских движений. И все они — от грузинского до украинского — были тесно связаны с Москвой и российскими диссидентами. И распространение самиздата и тамиздата, и создание национальных Хельсинкских групп — все это было делом общим. Да, возможно, тогда было проще находить моральную основу для диалога и коллективных действий. А может быть, и нет — вспоминал же Любарский о национальном разобщении. Но тогда ключевым фигурам и национальных движений (тоже иной раз разрозненных), и столичного диссидентства удавалось находить общий язык и поддерживать друг друга, помогать друг другу.

Мы все стоим на плечах гигантов, но не всегда это замечаем. И не всегда умеем использовать их опыт в схожих исторических обстоятельствах. И не всегда помним о самом важном лозунге сопротивления деспотизму, в том числе деспотизму имперскому, — «За вашу и нашу свободу!». Свобода, она же неделима.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».