«Глаза тех, кого пришлось бросить, я не забуду никогда»

— В Сумах был коридор, в Мариуполе был коридор, почему нашим людям не дают коридор? — спрашивает Юлия Толстоногова, у девушки в Судже остались родители, связь с которыми прервалась 6 августа. — Чем наши люди хуже? Они что, не люди? Они жить не хотят? Они надеялись до последнего, что их не бросят и не оставят. Мы с первых дней августа просим зеленый коридор. По сей день бьемся везде. Нас просто не слышат. Как будто затыкают уши. Как будто нас нет…

— На каждом углу говорят: «своих не бросаем», а по факту получилось, что бросили, — резюмирует Александр Прилепко, у него в Суджанском районе неизвестно как выживает 86-летняя теща. — Скоро холода. Если не от пули или снаряда, то без воды, еды, лекарств и тепла люди погибнут…

В начале октября в Курске корреспонденты «Новой газеты» встретились с родственниками суджан, которые еще 12 сентября обратились с петицией к президентам России и Украины — Владимиру Путину и Владимиру Зеленскому, омбудсменам обеих стран — Татьяне Москальковой и Дмитрию Лубинцу, а также в Международный Красный Крест. Авторы обращения просили и просят о гуманитарном коридоре. Напоминают о праве гражданских лиц на жизнь и о запрете использовать мирное население в качестве «живого щита». Сейчас их тревога усилилась: на пороге зима — и шансы выжить в тех условиях, в которых оказались жители Суджи и Суджанского района, стремятся к нулю. Администрации глав государств, Международный Красный Крест и даже военные ведомства отвечают людям. Но в этих ответах надежды нет.

Суджу (маленький городок на границе России и Украины с населением 5 тысяч человек) и Суджанский район (около 26 тысяч человек), по рассказам местных жителей, интенсивно обстреливали с начала лета. Все это время суджане жили под обстрелами. Никто не уезжал.

— Сработал эффект вареной лягушки, — объясняет жительница Суджи Елена Волкова. — Нас постепенно готовили. День мы работали, чем-то занимались. А когда ложились спать, начиналось страшное: то что-то прилетело, то взорвалось, то тот дом сгорел, то другой… Но мы вставали утром и снова шли на работу. И так продолжалось два месяца. Мы привыкли.

Пропаганда неплохо постаралась для того, чтобы большинство жителей приграничного района Курской области «сохраняли спокойствие». Убедила в том, что «прорыв здесь невозможен», «все под контролем». Даже в последний момент, когда до крайности было необходимо сообщить людям об опасности, власти или не успели это сделать, или не захотели поднимать панику. 

— Мы верили, что граница на замке. Я с приграничного села, — рассказывает жительница Плехово (Суджанский район, 2 км от границы с Украиной) Нина Гламоздина. — Мы смотрели телевизор. Слушали радио. Хоть бы кто-то предупредил, что нам надо уходить, уезжать. Мы бежали уже позднее позднего — 9 августа.

— Никто в районе не был готов к тому, что произошло, — говорит жительница Гончаровки Оксана Тулаева. — Все выезжали сами. Кто смог — выехал, кто не смог — остался. И еще остались те, кто поверил, что «всё под контролем»…

— Утром 6 августа многие в Судже еще пошли на работу, — отмечает суджанка Наталья Пенькова. — Мы не знали, насколько все серьезно.

Ночь с 5 на 6 августа в Судже оказалась настолько страшной, что у многих горожан интуиция возобладала над уверенностью, внушаемой пропагандой: все под контролем. Утром в приграничных селах появились украинские танки. Сотни людей стали спешно покидать свои дома.

* * *

— Последняя ночь превзошла всё. Спать было невозможно, — вспоминает Елена Волкова. — Было ощущение, что сейчас будут падать люстры. Дом ходил ходуном. Мы спустились в подвал. До утра сидели там втроем: я, муж и моя мама.

У железнодорожной станции в многоквартирном доме жил мой свекор, паллиативный, не ходячий, с деменцией. Мы с мужем за ним ухаживали. Утром 6 августа муж поехал помыть, переодеть отца. Вернулся и говорит: в Гончаровке (село в 3-4 км от Суджи. — Н. П.) танки, надо уезжать. У меня родная тетя жила в деревне, я вскочила в машину и поехала за ней. Не знаю, может, кому-то и не было страшно в этой ситуации, но у меня кровь стучала в висках, казалось, что сейчас танки выскочат из-за поворота, и я никого не спасу, и сама погибну.

Но я доехала, забрала тетю. Когда мы с ней уезжали из деревни, вдоль дороги стояли люди. Но из-за того, что мы привыкли к таким происшествиям, я боялась что-то людям сказать. Ответят: нас не предупреждали, устраиваешь тут панику. Но 87-летняя тетя, когда увидела соседей, сказала: «Нет, Лена, это неправильно, давай остановимся, я хотя бы скажу «до свидания». И тетя им сказала: опасно, собирайтесь, уезжайте, это надолго. 

— Мне нужно было забрать из деревни еще одну бабушку, сваху моей тети. Но я не смогла, — Лена не может сдержать слезы. — Мне стыдно, это мой грех, но я не смогла. Находиться там каждую секунду было очень опасно. Страшно, шумно. Я понимала: надо разворачиваться и уезжать, в машине — тетя, и еще у нас лежачий инвалид, которого нужно забрать. Мы помчали на Курск. Дедушку сразу не забрали. Нас было много в машине, машина маленькая, он лежачий. В Курске переглянулись с мужем и поехали назад в Суджу.

— Города того уже не было, — Лена делает паузы, плачет, слезы мешают ей говорить. — Это был мертвый город. За какие-то пять часов его не стало. Дороги, искореженные гусеницами танков, везде дым, все горит. Людей нет вообще. Пусто.

Мы доехали до отцовского дома. А я раньше всегда в обед приезжала с работы его переодевать и кормить. Вышли соседи, у которых нет машин, и говорят: «Ой, Лена, какая ты молодец, даже в такое время приехала дедушку покормить». А я отвечаю: «Не покормить, мы его забираем». Повисла тишина. Все всё поняли. Кто-то заплакал. Мы не могли вывезти всех этих людей. Нам некуда было их посадить. Мы разложили заднее сидение, чтобы положить инвалида. Знаю, что многих стариков сейчас разыскивают дети. Они остались в том доме. Мы не могли их забрать. Но глаза оставшихся я не забуду никогда.

* * *

У суджан Татьяны и Александра Прилепко машины нет. Дети далеко. Прилепко повезло попасть в число тех горожан, которых в ночь на 8 августа спасли два инкассаторских броневика — вся техника, которую задействовали для вывоза людей из Суджи. Хотя в городе, говорят, есть огромное автопредприятие, власти всегда им гордились, автобусов хватило бы, чтобы вывезти всех, кто без колес.

— Накануне я была в Курске, вернулась в Суджу 6 августа на маршрутке, — рассказывает Татьяна Прилепко. — Ничего не знала. Вышла на вокзале около 12 часов дня — людей никого нет. Пришла домой, начался обстрел. Сначала мы прятались в доме. Мобильной связи не было. Мы не знали ничего. Если связи нет, где прочитать о том, что делается? Что нужно срочно подниматься и хоть пешком идти?..

Вечером опять начался обстрел. Ночь мы с мужем пересидели в подвале. Надели зимние куртки. Очень сильно стреляли. Было так громко, что непонятно, куда прилетает? Насколько близко? Утром вышли из подвала, зашли в дом. Муж пошел в город, хлеб поискал. Но ничего не работало. 7-го числа утром еще немножко горел газ. Света, воды, связи — ничего уже не было. Опять начались обстрелы, мы спустились в подвал. С 7 на 8 августа решили вновь переночевать в Судже, потому что не знали, что нужно уходить. Калитка была открыта. Ночью забежал кто-то, кричит: эвакуация! Это был участковый в бронежилете. Он сказал: быстро собирайтесь, машина на улице — и бегом уезжаем. На улице стояла бронированная инкассаторская машина. В ней сидели четыре пожилые женщины. Я сказала: не поеду, у меня мама на Заолешенке (село в 7 км от границы с Украиной. — Н. П.). Но меня успокоили: там работает вторая эвакуационная группа.

Нас высадили в Большесолдатском (26 км от Суджи, 76 км до Курска. — Н. П.). Там стояли автобусы, но никого с Заолешенки и Гончаровки не привозили. Никто никого ниоткуда не эвакуировал. Потому что в ночь на 8 августа уже никуда нельзя было проехать. Уже никого невозможно было вывезти. Нас посадили в эти автобусы и вывезли в Курск в ПВР.

— Участковый говорил, что надо бы еще один рейс сделать, — добавляет Александр Прилепко. — Но еще раз в Суджу они не смогли попасть.

— 10 августа, — продолжает Татьяна, — я увидела видео в украинских телеграм-каналах: в Заолешенке мама с соседкой шли с тележкой к реке за водой. Не передать, как это — смотреть видео, где в заложниках — мама, ей 86 лет, она верила, что ее никогда не бросят. Когда началась ***, мама говорила: я родилась в *** и, наверное, умру в ***…Я постоянно себя виню в том, что я ее бросила. Но у меня просто не было возможности забрать. Когда нас эвакуировали, мне обещали, что оттуда будут вывозить. И мы маме обещали: если что, мы тебя заберем, не переживай. Сколько дней мне это снится, я постоянно у нее прошу прощения. За то, что я здесь, а она — там…

* * *

— Сердце кричит у всех по тем людям, которые там. И мы не понимаем, как мы можем им помочь? Как мы можем их спасти? — Разводит руками Елена Волкова, у которой, кроме бабушки, в Судже остался родной дядя с женой.

Таких историй сотни. Они во-многом похожи: верили, ничего не знали, никто не предупредил об опасности, спасались сами, как могли, не сумели спасти всех.

У проживающего в Воронежской области отца Сергия (в миру — Сергей Телевинов) в Судже остались мать, отец и сестра. Он не смог убедить родственников уехать, хотя еще 6 августа был готов забрать их на своей машине.

— Родители чувствовали надежду, — объясняет Сергей Телевинов. — Им давали надежду на то, что это все несерьезно. Они говорили: мы привыкли к обстрелам, это все быстро кончится, здесь *** никогда не будет. Настаивали: если бы было что-то серьезное, о нас бы побеспокоились. Если о нас не беспокоятся, значит, ничего серьезного нет. Мама признавала: да, стреляли, да, нам страшно, но мы никуда не поедем, потому что нас не предупреждают ни по телевизору, ни местные власти. Я отвечал: мама, нужно верить не только властям, нужно верить интуиции. Собирайтесь, я приеду, заберу вас. Они не согласились.

Официальных данных о том, сколько сейчас людей остается в Судже и Суджанском районе, нет. По информации «Лизы Алерт», из этой приграничной зоны не успели эвакуироваться как минимум 698 человек. По подсчетам тех, кто бежал из Суджи и окрестных сел, там осталось не менее двух тысяч жителей.

В первые недели все, кто пытался спасти родственников в Судже, в одиночку проделали одинаковый и безрезультативный путь: звонили в МЧС, МВД, ФСБ, Красный Крест, в ПСО ««Лиза Алерт». Потом нашли друг друга в соцсетях и решили объединить усилия.

— Сначала мы обращались везде как частные лица с данными своих родных, — рассказывает Телевинов. — Но везде всем отвечали: мы ничем не можем помочь, потому что там идут боевые действия. Если военные дадут нам возможность войти в город, мы всех спасем. Но пока там стреляют — нет. Потом я обзвонил людей из Суджи, и у нас коллективно родилась мысль сделать общее обращение к президенту РФ и к властям Украины, к уполномоченным по правам человека двух стран и в Международной Красный Крест.

Родственники суджан написали петицию. Перевели ее на английский язык. Отправили адресатам 12 сентября. Первый ответ от администрации президента РФ авторы петиции получили 13 сентября. В нем сообщалось, что обращение направлено для рассмотрения в Министерство обороны РФ.

— Странное решение, но все равно обнадеживало, что диалог есть, — рассуждает отец Сергий. — А 17 сентября пресс-секретарь Путина Песков вдруг заявил, что в Кремле ничего не получали. Хотя у меня на руках был ответ. Такое отношение повергло в шок. Мы не поняли, что это значит.

— Когда Песков на всю Россию протрубил, что до них ничего не дошло, они не в курсе событий в Судже, это было сильно, очень сильно, — добавляет Александр Прилепко. — А затем еще председатель Представительного собрания Суджанского района Курской области Николай Сластенов ляпнул: «Давайте про это забудем», про 5, 6, 7 августа в Судже — это уже выше человеческих сил. Во всеуслышание: «давайте забудем». Нормально? Забудем? Нас нет?

20 сентября из аппарата президента Украины суджане получили ответ, очень похожий на российский: обращение направлено на рассмотрение в ВСУ. Авторы петиции растерялись: просили президентов приостановить военные действия, урегулировать на время конфликт, президенты переадресовали вопрос военным, чего теперь ждать… и ждать ли вообще? Однако 4 октября из Минобороны РФ суджанам пришла бумага: «обращение рассмотрено», «в настоящее время действующих гуманитарных коридоров между Россией и Украиной нет», «руководство Украины на диалог не идет», «обеспечить эвакуацию в одностороннем порядке невозможно». От ВСУ ответа пока нет.

— Самое страшное — мы потеряли веру и не видим перспективы совсем, — качает головой Оксана Тулаева. — Мы не понимаем, что делать дальше, что будет с нашими близкими? Мы боимся уже не только военных действий, а холодов. Как выживать в минусовую температуру людям без воды, тепла, света, газа, продуктов и лекарств? Если не спасти их сейчас, они погибнут. А нам остается только кричать и молиться, чтоб нас услышали.

— Мы надеемся достучаться до сердец, до совести тех людей, которые имеют полномочия открыть зеленый коридор из города Суджи и Суджанского района для того, чтобы оттуда вышли мирные граждане, — очень эмоционально говорит Елена Волкова. — Мы понимаем, что для кого-то это чужие люди, и в масштабе *** число их, возможно, ничтожно, как и их судьбы. Только не для нас. Наверное, это сложно, почти нереально, но на мгновенье представьте, что в смертельной опасности остались ваши близкие.

Курская область