Есть ли в Беларуси ядерное оружие и почему ей придется вступить в НАТО

С Андреем Санниковым, кандидатом в президенты Беларуси 2010 года, который сразу после выборов был приговорен лукашенковским режимом к 5 годам колонии строгого режима, был выпущен (наряду с другими политзэками) спустя почти полтора года под давлением международных санкций и с тех пор вынужден жить за пределами своей любимой страны, мы говорим по телефону. Санников, который долгие годы работал в МИДе (подал в отставку с поста замминистра в 1996 году в знак протеста накануне лукашенковского референдума по изменению Конституции), — один из самых уважаемых и осведомленных политиков Беларуси. Но выступать ему в последние годы приходится только за пределами страны: читает лекции, участвует в конференциях и, наконец, готовит сценарии будущего для своей страны. Но сначала — о настоящем…

«В белорусских тюрьмах люди не содержатся, их там убивают»

— Сколько сейчас, по вашим данным, политзаключенных в Беларуси?

— Может быть до десяти тысяч, точнее сказать нельзя — все продолжается, у нас каждый день идут аресты, выносят приговоры. Ситуация ужасающая. Цифры, которые официально фигурируют — где-то полторы тысячи, — неверные. В основном потому, что невозможно обработать все данные и далеко не все семьи хотят публичности в том, что касается их близких, — хотя именно это как раз всегда и вредит близким.

— На прошлой неделе в белорусской тюрьме умер 22-летний российский политзаключенный Дмитрий Шлетгауэр (после разговора выяснилось, что на его теле нашли признаки удушения. — Ред.). По данным правозащитного центра «Вясна», это как минимум седьмая смерть политзаключенного после 2020 года. Я знаю из вашей книги, что и вы сидели в чудовищных условиях… А после 2020-го режим совсем уже озверел?

— Да, озверел абсолютно… Это только то, что мы знаем — 7 человек: художник Алесь Пушкин, активист Витольд Ашурок, предприниматель Александр Кулинич, гражданский активист и журналист Игорь Ледник, IT-специалист Вадим Храсько, общественный деятель и блогер Николай Климович, общественный активист Дмитрий Дудойть. Тяжело говорить об этом. Это убийства*, на которые не было практически никакой реакции в мире, и сегодня я хочу сказать, что в белорусских тюрьмах люди не содержатся, их там убивают. Медленно, мучительно… И нежелание реагировать на это со стороны тех государств, которые имеют возможность и обязаны это делать — страны условного Запада и другие государства, их нежелание более серьезно относиться к диктатуре в центре Европы, — тоже способствует этим смертям.

Еще когда я сидел (в 2010–2012 гг. — Ред.) было видно, что отрабатывается система давления на политзаключенных. И это не то что мои домыслы. Об этом мне говорил еще начальник тюрьмы «Американка» (внутренняя тюрьма КГБ в самом центре Минска. — Ред.): что целый институт КГБ, который сейчас называется Институт безопасности, работает над программой давления на нас, политических, на каждого из нас. И программа последовательно осуществляется. Она сейчас перешла «физическую» границу, потому что, если в мое время травмы и увечья, какие-то тяжелые последствия для организма старались вызывать косвенно и скрытно — лишая чего-то или, наоборот, помещая в холод, исподтишка били или чем-то пытались травить, — то сейчас они перешли все красные линии. И смерть семерых людей — результат этой «программы».

— Известны имена людей, которые находятся в смертельной опасности — в том числе по состоянию здоровья?

— Да, очень много. Полина Шарендо-Панасюк, белорусская Жанна д’Арк. Она не вылезает из ШИЗО, самый жестокий режим, а у нее еще и очень плохое состояние здоровья … Андрей Войнич, который нуждается в срочной пересадке печени, пограничная ситуация, может очень быстро пополнить список погибших в тюрьме… Можно говорить о Марии Колесниковой, о состоянии здоровья которой доходят тревожные вести. О Николае Статкевиче мы ничего не слышали уже два года и четыре месяца. Я могу перечислять сейчас дальше, и это займет несколько часов. У нас в Беларуси какой-то зиндан вперемешку с Северной Кореей… На Западе не хотят об этом особо рассуждать ни политики, ни медиа, а мы, даже находясь за пределами Беларуси, каждый день получаем эти сведения и пытаясь извне помочь людям, понимаем, насколько чудовищна ситуация.

Но это же и показатель страха Лукашенко.

— А что означают лукашенковские заявления в недавнем интервью Би-би-си о том, что он якобы готов рассмотреть прошение о помиловании от Марии Колесниковой?

— Да ничего они не означают. Он мухлюет, как всегда… Это патологический лжец, который иногда сам путается в своей же лжи. 

Потому что Путин его сейчас держит на коротком поводке — если и дает деньги, то это обусловлено жесткими условиями. А ему хочется вернуться к хорошему существованию, когда он за обещания и ложь получал кредиты и инвестиции от Запада, поэтому так и стоит воспринимать его высказывание.

Но его уже нет как какой-то признанной хоть кем-то политической фигуры. Это достаточно странная ситуация — жестокий режим ассоциируется с Лукашенко, а на самом деле он теряет контроль, управляют какие-то другие силы — Кремль, силовики, мошенники, грязный бизнес.

«Аннексировать Беларусь не получится»

— То есть вы хотите сказать, что Лукашенко не имеет власти даже над белорусскими силовиками?

— Нет, он имеет власть, но не имеет ресурсов для этой власти. Они закончились. И совсем нет людских «ресурсов». В 2020 году они закончились окончательно. Хотя, если бы считали честно, все закончилось бы давным-давно: Лукашенко после своего избрания в 1994 году как протестного кандидата все остальные выборы фальсифицировал. В 2020 году это стало особенно ясно. Как известно, 97% процентов были против Лукашенко… После этого у него, естественно, усилился страх потерять власть, поэтому он пользуется единственным рычагом, единственным доступным ему инструментом — репрессиями против собственного народа. Как руководителя его нет — потому что экономика не развивается, независимость под угрозой — какой он глава государства?

— Вы сказали: «людские ресурсы закончились». Это что — у него силовиков теперь мало?

— Силовиков не так много, как пытаются изобразить пропагандисты… Когда система приходит к своему одряхлению, когда она на грани издыхания, она кажется очень сильной. Но на самом деле вся эта пирамида держится на том, что 

Поэтому их начинают ненавидеть — точно так же, как ненавидят первое лицо. Вся эта пирамида, которая кажется устойчивой, обрушится. Система изжила себя. От всех нас — от белорусов внутри Беларуси, от тех, кто за границей, от демократического мира зависит, насколько быстро это произойдет.

— Чуть позже мы поговорим о том, что может сделать оппозиция, а пока закончим с силовиками… То есть, условно говоря, если Путин завтра по какой-то причине, скажем, отойдёт от власти, то лукашенковские силовики не будут защищать Лукашенко и свой режим до последнего патрона?

— Лукашенковские силовики? Он не понимает, что они сейчас лояльны больше Путину. Те самые ключевые силовики… И работает, я думаю, с ними ФСБ, чтобы эта лояльность проявилась в критический момент. Вы сказали «если завтра Путин отойдет от власти», а я думаю, надо быть готовым к тому, что завтра Лукашенко не станет.

— Ну в этом случае Путин поставит нового подчиненного ему диктатора?

— И я уверен, что система не справится с новой ситуацией, потому что такой централизованной, такой зацикленной на фигуре системы, как при Лукашенко, уже не получится. «Ставленник» может появиться, но ни он, ни силовики не смогут все взять под контроль, потому что на эту лукашенковскую систему назначить человека из Москвы невозможно.

Даже поставить человека из Беларуси нельзя. Она к этому не приспособлена.

— Вы говорили, что Путин держит его на коротком поводке и выделяет деньги за какие-то конкретные услуги. Речь о каких услугах?

— О *** в Украине!

— Но это же постоянно длящаяся «услуга»…

— Тут надо вернуться к началу ***. Мы нашей командой постоянно говорили своим друзьям на Западе и украинским друзьям, что если будет Лукашенко у власти — будет ***. И 20-й год был решающим. Если бы и демократический мир среагировал быстрее, и Украина среагировала быстрее на нашу революцию, на то, что происходило тогда в Беларуси, никакой *** бы не было. 

— Объясните, почему бы не было? Ну не зашли бы через Беларусь…

— Так главное же было в том, чтобы Киев взять (стремительно). Иначе никто не пошел бы. Не было бы очень выгодного плацдарма, раз. И не было бы такого союзника, два. То есть не было бы ни одного союзника. Взять хотя бы Ташкентский договор (ОДКБ. — Ред.) — даже на него не полагались, полагались только на Лукашенко, потому что, опять же, тот — на коротком поводке.

И Беларусь до сих пор является ключевым фактором. Если Беларусь будет независимой, свободной и демократической, *** прекратится. Если сегодня не вложиться в свободную Беларусь, то все будет продолжаться.

Если будет свободная Беларусь, выровняется граница Европы с Россией, не будет этого лукашенковского «балкона». И тогда Россия остается в полной изоляции от Европы — я имею в виду имперскую Россию. Поэтому цель нашей кампании «Европейская Беларусь» — это членство в Евросоюзе и НАТО. Которое, я уверен, будет поддержано большинством граждан. Потому что без этого невозможно сегодня нормальное развитие — даже просто в абсолютно бытовом плане, не в каком-то философском, геополитическом — в бытовом. Обеспеченные права, обеспеченная оплата за труд, обеспеченная пенсия, обеспеченная помощь новому поколению, качественное образование и так далее. Тот самый набор, которым сегодня располагают соседние с нами страны.

— Но есть ли такая опасность, что если вдруг не станет Лукашенко, это ускорит «присоединение» Беларуси? 

— Это усилит попытки, конечно, определенно. 

И, конечно, будет серьезная попытка представить реальным то, что сегодня существует на бумаге и является некоей химерой — договор о создании «союзного государства». <…> Цель сегодняшнего Кремля — это «возвращение» земель. Там же нет предела фантазии…

— А как вы считаете, почему до сих всего этого не случилось, хотя Лукашенко, как вы говорите и как видно со стороны почти всем, — у Москвы в руках?

— Наши протесты и революция 20-го года повлияли.

— А… вы думаете, что будет большое сопротивление?

— Я не думаю, я уверен. Никогда Россия не сможет присоединить Беларусь. Но устроить нам тяжелую жизнь сможет на какое-то время. Не сможет присоединить, потому что все-таки даже при Лукашенко эти тридцать лет показали, насколько выросло белорусское национальное самосознание… Ну, может быть, отчасти даже из-за Лукашенко, потому что сопротивление на основе национальной идеи, национального языка, белорусской культуры при нем возросло. Оно качественно кристаллизуется и становится очень сильным фактором, хотя оно и подпольное. Поэтому будет сопротивление, и достичь своих целей Кремлю никак не удастся. А потому надо сегодня более предметно думать о том, где критические точки существуют для быстрых реформ в Беларуси в ближайшем будущем.

— А скажите, заявления о ядерном оружии в Беларуси — они правдивы, по вашим сведениям, или это блеф?

— Блеф! Я занимался договорами о ядерном разоружении на территории бывшего СССР и вижу, что это блеф. Это не означает, что опасности не существует. К тому же для того, чтобы применить ядерное оружие, не обязательно базировать его в Беларуси. Все ввозится очень быстро, если что. Но мне кажется, что состояние здоровья Лукашенко, в том числе умственное, Путину не позволяет сегодня распорядиться, чтобы какое-то тактическое ядерное оружие находилось на территории Беларуси.

Беларусь не настолько богата, чтобы не вступать в НАТО

— О членстве в Альянсе, раз уж заговорили… У вас совсем недавно вышел сборник статей с одноименным названием «Беларусь в НАТО» — расскажите о нем.

— Споры всегда велись в Беларуси, и было много сторонников нейтралитета. И мне это было странно и раньше, а после *** в Украине мне кажется, никаких сомнений не должно быть в том, что мы должны быть в Альянсе, но все равно разговоры продолжаются. И даже группа, которая вокруг Тихановской, говорит: нам пока не нужно членство в НАТО, люди должны разобраться. Но такие «эксперты», наверное, не понимают, что безопасность сегодня — либо вместе с Россией участвовать в ***, либо членство в НАТО… Вот и все. Очень просто. Нейтралитет стоит бешеных денег. 

Поэтому я попросил авторитетных специалистов из соседних стран, которые занимали государственные должности и работали в мозговых центрах, высказаться по этому поводу. <…> И получился очень интересный анализ и выход на практические решения.

Я доволен, прежде всего, высоким качеством материалов и тем, что получилось задать такой новый вектор, — давайте думать о том, что будет уже завтра в Беларуси. Не о том, как мы будем разгребать какие-то завалы, а давайте ставить цели, ради которых мы будем эти завалы разгребать. Книга вышла на четырех языках — английском, белорусском, украинском и русском, ее можно прочитать в интернете бесплатно.

— А что вам дает надежду на то, что Беларусь захотят взять в НАТО? Если мы видим, что у Украины сегодня проблемы?

— Не в обиду Украине… Нет никаких таких проблем в Беларуси, которые есть у некоторых других стран. Когда независимая Беларусь столкнулась с проблемами разоружения, то нам помогало то, что территория белорусского военного округа СССР полностью совпадала по границам с территорией Беларуси. То есть там не было каких-то спорных территорий или военных объектов, заходящих на территорию других стран…

Брат и брат-2

— Вы говорили, что Москва не так уж сильно содержит Лукашенко, а за счет чего и кого еще этот режим живет экономически?

— Ну все-таки ему удается чем-то торговать с Западом… А Путин может помочь, денег хватает. Он не хочет помогать… Посмотрите, что делает Путин в последние два с лишним года. Он дергает Лукашенко на какие-то необязательные мероприятия, чтобы продемонстрировать его немощность. Потому что все видят этого тучного диктатора, который еле передвигается, у которого куча проблем, а Лукашенко — приезжает, начинает лебезить. А потом кто-то якобы случайно дает утечку: какие-нибудь кадры, как его везут или как его достают из машины. А он потом возвращается и начинает срывать зло на своих приближенных…

Но все равно куда они, особенно сейчас, один без другого… Они друг друга ненавидят всю историю своих отношений, но это как главы «семейств». Такие «семьи» не обязаны друг друга любить, но они делают общее дело.

— Лукашенко регулярно признается в том, что Путин это его брат, который роднее родного…

— Ну да, потому что знает, что путинский клан сильнее. Путин уже не дает никаких несвязанных денег. Дает деньги под конкретные обязательства.

«Меня не волнует судьба режима. Меня волнуют жизни людей»

— В том же самом интервью Би-би-си Лукашенко рассказывал, что у него прошла многочасовая встреча с неким неназванным представителем западного государства… Это тоже блеф или была какая-то встреча? С кем?

— Это мы узнаем чуть позже. Особенность Лукашенко: он объявляет о каких-то победах, а потом проговаривается, что это было на самом деле. И на самом деле оказывается, что это что-то прямо противоположное. В то же время не удивлюсь, если какая-то встреча была. На Западе достаточно политиков и циничных, и наивных. В том числе и таких, кто охотно пользуется ситуацией диктатуры для того, чтобы набирать какие-то очки или обогащаться. Потому что диктатура для определенного типа бизнеса — это, прежде всего, легкие безотчетные деньги. Такие экземпляры есть и в правительствах, и в фондах различных… А так как, повторюсь, я думаю, что ему сейчас очень важно открыть какой-то канал финансирования с Запада, то… Он же рассчитывал, что будет все, как раньше.

Думал и думает: немножко там поговорят про санкции, а потом начнут все равно со мной бизнес делать. Калий, дерево, удобрения, химия и так далее. Много чего можно продавать, и покупатели охотно найдутся. Но здесь он уже перешел какие-то красные линии, поэтому сложнее договориться. Пока мы видим, что не получается у него то, что получалось раньше. 

Не по поводу нарушений прав человека. Ничего личного, только бизнес, как говорится.

— Тогда по поводу санкций. Вы регулярно говорите, что они недостаточны. Какие санкции вы считаете более-менее работающими?

— Я считаю, что персональные санкции это вообще не санкции. В случае Беларуси подгэбешный бизнес не особенно надеется на какую-то базу, которую он может получить в Европе или в Северной Америке, поэтому они в основном — с арабами, с Латинской Америкой, с Африкой, да, — но не на Западе. Я постоянно повторяю: самые жесткие санкции нужны с одним требованием, и тогда я буду первый, кто скажет: всё, можно разговаривать, можно снимать все санкции, только спасите жизни людей. Это требование — отпустить всех политзаключенных. Всех.

Меня не волнует судьба режима, потому что он все равно загнется. Меня волнуют жизни людей.

И это — в обмен на снятие санкций — поддержал бы даже Китай. Потому что Китаю поперек горла то, что Европа закрывает границу для потоков товара, которые шли в Европу из Китая через Беларусь.

— Секторальные санкции не введены вообще ни в каком секторе сейчас?

— Они действуют очень ограниченно. Существует множество лазеек, которые не закрыты. Образована целая куча компаний, за новыми названиями которых скрываются попавшие под санкции бизнесы. Например, давайте возьмем 2020 год. Жестокий разгон массовых акций протеста, в том числе убийство демонстрантов — Тарайковского и других. Шумовые гранаты — из Чехии. Пули резиновые — из Польши. Огнеметы — совместно из Канады. Система отслеживания демонстрантов по лицам — компания из Соединенных Штатов. И многое другое. Хотя в то время уже действовали санкции. А все потому, что Европа и США должны сами лучше проверять механизмы, которые применяют. <…> Поэтому для того, чтобы я поверил в санкции, нужно серьезное уголовное дело на Западе, против бизнесменов Запада, которое касалось бы поддержки режима Беларуси через бизнес. Какие-то фамилии мы знаем. Но против них никаких мер в их странах не принималось.

Есть и другие примеры, например, некий Мошенский. Бизнесмен, который в 2010 году входил в команду Лукашенко. То есть косвенно человек, который способствовал посадке протестующих, нашей команды, меня… Он сейчас очень хорошо пользуется покровительством Исландии и некоторых других демократических государств, он торгует рыбой и морепродуктами (возглавляя белорусскую компанию!) по всему миру.

И дополнительный циничный штришок — он еще является почетным консулом Исландии в Беларуси. (Смеется.) И когда я спрашивал министра иностранных дел Исландии: «А как это может быть?» — она мне сказала: «У нас нет прямых доказательств, что он работает на диктатуру». Ну это как-то очень смешно выглядит. Я говорю: «Вот прямое доказательство перед вами, он содействовал моей посадке». Она тогда убежала.

Ну и другие примеры есть. В Германии, например. Германия всегда была очень заинтересована в бизнесе в Беларуси. Но они всегда проваливались, потому что их удобно кидать: их кидают, а они молчат. Они надеялись, что у них тут получится, как с Украиной, с Балтией, с Россией — входить серьезным крупным бизнесом. Но в Беларусь войти ни у кого не получилось — в том числе у Германии.

— А что, Лукашенко не заинтересован был в том, чтобы крупный бизнес приходил в страну?

Ну как это — войдет какой-нибудь крупный бизнес, а что делать, если они захотят выйти из-под контроля, а там за ними канцлер? Ну их к чорту, лучше я здесь дубинками поработаю, да буду распродавать, что у меня есть…

— А что может распродавать Беларусь?

— В первую очередь — природные ресурсы. Удобрения… Древесина, которая варварски уничтожается. Когда есть возможность продавать — все пускают под топор. Неплохое производство и переработка сельскохозяйственной продукции пока. В Москву это идет все и по качеству могло бы конкурировать в Европе.

Тихановской выдали огромный кредит доверия

— Вернемся к 2020 году. Что тогда не так сделала оппозиция, и что не так сделал Запад — конкретно?

— Я бы сказал так: не проявила решительности единственный кандидат, которая была на стороне оппозиции Беларуси. И не проявил решительности Запад. Особенно когда в Минске пролилась кровь, нужно было принять более серьезные меры. А со стороны Запада были невнятные заявления и отсутствие каких-либо санкций в течение полугода.

К тому же Тихановская — это единственный кандидат в президенты за всю историю независимой Беларуси, которая уехала из страны в разгар протестов. Этого, на мой взгляд, нельзя было делать при таком ошеломляющем мандате доверия, который ей выдали белорусы. В Беларуси ее защищал народ. Кроме того, в первые дни начиная с дня голосования не было ни призыва к санкциям, ни призыва к протестам с ее стороны и ее окружения. А как показывает история, первые дни важнее всего. Если оппозиция показывает силу, если международное демократическое сообщество демонстрирует, что оно на стороне оппозиции, то перелома можно достичь очень быстро…

— Меры — только эти, никаких других же нет?

— Конечно. Я сторонник ненасильственных действий. И не рассматриваю никакие другие варианты. По одной простой причине — если происходит насилие, оно автоматически влияет на будущее устройство власти в стране.

— Вы критиковали Тихановскую за нерешительность, но вы не делаете скидку на то, что у нее муж в тюрьме?

— (Удивленным тоном.) Не делаю. Не делаю…

— Ей же могли угрожать: мы сейчас убьем твоего мужа, если ты не уедешь.

— …не делаю, потому что она пошла, когда муж уже был в тюрьме. Ее поддержали люди, потому что муж был в тюрьме. Освободить мужа из тюрьмы могли решительные действия, тем более что их дети уже были в безопасности в другой стране.

Поэтому я считаю, что она сыграла отрицательную роль после дня голосования. Если до дня выборов она вселяла надежду, то после — ее действия идут в минус.

— А что делать с тем, что после выборов западные страны именно Светлану Тихановскую признают если не легитимным президентом, то по меньшей мере официальной представительницей белорусской оппозиции? Именно с ней встречаются президенты, власти Евросоюза.

— И что? И что-то поменялось у нас? Что с этим делать? Делать все, чтобы помочь людям в Беларуси, чтобы освободить политзаключенных. Понимать, что даже в самой сложной ситуации необходимо бороться за свободу и независимость. Думать, как не упустить решающий момент. В прошлый раз такой решающий момент был в 20-м году. Значит, сейчас мы работаем на создание следующего решающего момента.

— Вы справедливо говорите, что Тихановская — не вся оппозиция, и даже не большая ее часть. Но что делала остальная оппозиция, почему она себя не проявила в те решающие дни и месяцы 2020-го?

— Другая часть оппозиции? Но это именно мы и готовили все эти процессы. Нашим кандидатом был Николай Статкевич. Как раз они с Сергеем Тихановским, мужем Светланы, начали эту революцию. И как раз с помощью нашей команды. Потому что Николай — это наш союзник, мы с ним входим в одну коалицию: Белорусский национальный конгресс. Мы втроем провели пресс-конференцию зимой 2019 года — Владимир Некляев, Николай Статкевич и я, и объявили Николая нашим кандидатом на выборах в Беларуси. И то, что они с Тихановским начали свои поездки, начали собирать, как они назвали, кандидатов протеста под 19-й год, когда были парламентские выборы, и под 20-й год — это как раз и была наша стратегия.

Их посадили первыми в той кампании, в конце мая 2020 года (президентские выборы были 9 августа. — Ред.). Так что у нас был кандидат, и была стратегия, которая осуществлялась. Потом эту стратегию перехватили, когда на политическом поле появились какие-то странные фигуры. Я считаю, что тут не обошлось без участия КГБ.

Во-первых, зная, какой кровью нам давалось собрать 100 тысяч подписей в 2010 году — очень большой кровью, потому что было неимоверное сопротивление: пытались и выкрасть подписи и разные провокации были, — уверен, что Тихановская не собрала сто тысяч подписей. У нас и раньше были такие случаи, когда для сценария под Лукашенко регистрировали людей, которые не собрали подписей. И то, что ее зарегистрировали, уже был показатель, что ее будут «вести». Ну так и получилось, на мой взгляд.

— Вам могут противопоставить довод, что Лукашенко не боялся Светланы Тихановской, потому что «она домохозяйка» и ему нужен был такой «слабый соперник», на чьем фоне даже он выиграет.

— А одно другому не противоречит. Я же не утверждаю, что она была сознательной участницей этого, но то, что она была фигурой этого сценария, — это факт для меня.

— Какую работу вы сейчас проводите и можете ли описать расстановку сил в белорусской оппозиции?

— Я бы не стал. Тонкий лед, опасно… Я могу сказать в общих словах: сегодня лидеры оппозиции в основном находятся в тюрьмах. Это те, кто на протяжении многих лет борется за свободу и независимость своей страны.

— Как вы считаете, в тюрьмах есть люди, которых Лукашенко ни за что не отпустит? Или он сможет сторговаться по поводу любой жизни?

— Он боится реальной оппозиции, и он мстит тем, кто когда-то был в его команде.

— А вы бы стали сами еще раз участвовать?

— Наша команда стала бы. Безусловно. Мы всегда участвуем в жизни Беларуси.

— Я так понимаю, что в ближайших «выборах» вы принимать участие не планируете — 26 января 2025 года.

— (Усмехается.) В чем участвовать? Это лукашенковский вариант СВО — специальная выборная операция. Это выборы в концлагере. Когда начальник концлагеря говорит: давайте выборы организуем. И «выберем» Меня.

И все «капо» (в нацистских концлагерях заключенные, которые сотрудничали с администрацией) начинают организовывать начальнику лагеря выборы. Ну, это хорошо, забавно со стороны, наверное. Если бы это не было сопряжено с человеческими жертвами, можно было бы и посмеяться.

Юрий Алексеевич

* Дмитрий Дудойть покончил с собой, но сделал это почти сразу после приговора, когда его вместе с другими осужденными конвоировали по улице.