Свадебный конвой

В истории советского диссидентского движения есть потрясающие истории. Одна из самых необыкновенных — уникальная по тем временам тюремная свадьба Александра Гинзбурга с Ариной Жолковской в мордовском лагере Озерный. Свадьба, которая стала возможной благодаря голодовке солидарности нескольких политзаключенных в том же мордовском лагере. В нынешнем году у этого события юбилей — 55 лет.

Это уже был второй срок Александра Гинзбурга. Первый раз его осудили 17 января 1961 года на два года лагерей по обвинению в распространении антисоветской литературы и подделке документов (пошел сдавать за приятеля экзамены, вклеив свою фотографию в его паспорт). Осужден он был только по второму из обвинений, но, по воспоминаниям современников, было очевидно, что столь суровый приговор за такой малый проступок объяснялся истинной причиной ареста Гинзбурга — изданием неподцензурного поэтического сборника «Синтаксис», где печатались стихи Сергея Чудакова, Генриха Сапгира, Иосифа Бродского и других поэтов.

«Белая книга»

Вскоре после освобождения, в 1965 году, Гинзбург стал составлять «Белую книгу» — сборник материалов и документов по «делу писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля». Собрав в книге все публикации об этом деле (как в советской прессе, так и переводы западных статей), стенограммы судебного процесса, составленные со слов родственников подсудимых, открытые письма в их защиту, Гинзбург отнес машинописные экземпляры «Белой книги» в разные инстанции — депутатам, в Генпрокуратуру, последний экземпляр — в КГБ.

А поскольку экземпляры этого сборника ходили в самиздате, то «Белая книга» скоро оказалась на Западе. Впервые она вышла по-французски, а потом в издательстве «Посев» ее издали уже по-русски. Составлять книгу Гинзбургу помогали машинистка Вера Лашкова и писатель Юрий Галансков. Сначала арестовали Лашкову и Галанскова, а потом и приятеля Галанскова Алексея Добровольского, который оказался провокатором.

Как рассказывала в своих интервью Арина Гинзбург, стало понятно, что скоро посадят и Александра, поэтому им нужно было срочно зарегистрировать брак. Но автора «Белой книги» арестовали за пять дней до даты регистрации. Следствие шло год, в те времена никаких свиданий обвиняемым ни с родными, ни с адвокатами (до окончания следствия) не давали, и брак регистрировать в тюрьме не разрешалось. Между тем невесту Гинзбурга уволили из МГУ, где она преподавала русский язык для иностранцев, то есть фактически признали, что она тесно связана с автором «Белой книги».

Когда же Гинзбурга осудили на 5 лет колонии и этапировали в мордовский лагерь, его мама Людмила Ильинична поехала туда вместе с Ариной. Но поскольку у нее не было штампа в паспорте о заключении брака, то ее на свидание к фактическому мужу не пустили.

И с тех пор началась настоящая битва за право зарегистрировать брак в колонии.

Борьба за свадьбу

В мордовской колонии Озерный вместе с Гинзбургом сидели известные советские политзаключенные Юлий Даниэль, Леонид Бородин, Юрий Галансков, Владимир Ронкин и другие. Тюремщики называли эту колонию гадюшником, потому что там сидели самые злостные нарушители, от которых не ждали ничего хорошего, — наоборот, можно было получить любое ЧП.

Довольно быстро стало понятно, что, несмотря на все усилия Арины, адвоката Дины Каминской и обращения Гинзбурга в разные инстанции с просьбой разрешить ему заключить брак с невестой, ничего не получается: чиновники ссылались на то, что регистрировать брак в местах лишения свободы не разрешается, — как говорится, кто не успел, то опоздал. Но для Александра Гинзбурга не было ничего невозможного. Он решил во что бы то ни стало добиться от тюремного начальства бракосочетания со своей невестой.

16 мая 1969 года заключенный Гинзбург объявил голодовку. Бессрочную — до тех пор, пока его невесте не разрешат приехать в колонию. В заявлении на имя начальника лагеря Гинзбург написал:

На четвертый день голодовки с заявлениями в поддержку требований Гинзбурга в различные инстанции написали свои письма политзаключенные Юлий Даниэль, Юрий Галансков, Валерий Ронкин. Юрий Галансков писал в отдел по надзору за местами заключения Прокуратуры СССР. Он объяснял, что знает: его сокамерник Александр Гинзбург не смог расписаться с женой по не зависящим от него причинам, его арестовали за несколько дней до даты бракосочетания, утвержденной в загсе, и теперь ему не разрешают с ней свидания в лагере.

Голодовка солидарности

На 11-й день голодовки Гинзбурга тюремные медики пришли к нему в барак с молочной смесью и стали его принудительно кормить (до этого, как положено по иезуитским тюремным правилам до сих пор, голодающему Гинзбургу приносили завтрак, обед и ужин, а тот выливал всю эту нежелательную для него еду в парашу).

И придумали: на прогулку вывели сразу всех голодающих. В книге «История одной голодовки» Александр Гинзбург вспоминал: «Лучше меня выглядел, пожалуй, Слава Платонов. Наши язвенники Юра и Леня (Галансков и Бородин) еле держались на ногах и беспрерывно садили махорку от боли в желудке. Бен (Ронкин) был серо-зеленого цвета, с запавшими глазами и ввалившимися щеками. Всю эту троицу ветром качало. Неслучайно, вероятно, Бена искусственно накормили на 7-й день, и Юрку на 6-й — налицо были все «жизненные показания».

Гинзбург пробовал уговорить своих товарищей прекратить голодовку без него, но не получилось. На 27-й день он снял голодовку, жалея об этом, считая, что он мог бы еще продержаться, но все-таки не решился рисковать здоровьем остальных.

Администрации лагеря Гинзбург заявил, что голодовку он снимает временно, а если ему по-прежнему станут отказывать в свиданиях с невестой и не дадут разрешения на регистрацию брака в лагере, он вновь ее объявит. После отмены голодовки всех голодающих вернули из изолятора на зону. Там другие заключенные встретили их по-братски — им отдавали свою «диету», то есть диетические продукты: молоко, белый хлеб. Лагерное начальство и не подумало выдать голодавшим язвенникам положенное им диетпитание за то время, что они голодали, и им пришлось начинать есть с казенной селедки. При этом у всех, кто голодал, из заработков вычли деньги за питание.

Вообще, сама история с регистрацией брака за решеткой удивительна. Ни в одном кодексе и ни в одном законе не было сказано, что заключенным запрещается или не разрешается регистрировать брак в неволе. Об этом Александр Гинзбург рассуждал в письме к Арине Жолковской (Гинзбург):

«Будто дочь замуж выдает»

И все же голодовка самого Гинзбурга и его товарищей, огласка этой истории, хождение Арины по инстанциям — все это не прошло зря. Через месяц после того как голодовка закончилась, в июле 1969-го, Арине Жолковской совершенно неожиданно для нее позвонили по телефону и сказали, что ее ждут в Главном управлении лагерей (ГУИТУ) на Большой Бронной улице у генерала Кузнецова.

«Я пришла, — вспоминает Арина. — Наконец вводят в какой-то кабинет, где из-за стола встает такой… прямо как у Галича, «представительный мужчина». Он, широко улыбаясь, протягивает мне руку и говорит: «Ну, поздравляю, вы своего добились». Так сказал, будто дочь замуж выдает». Примерно в это же время Александра Гинзбурга вызвали в спецчасть колонии и велели написать письмо жене, чтобы приезжала, взяла с собой все необходимые документы: паспорт, свидетельство о разводе, справку о фактическом браке из ЖЭКа. В справке должно было быть указано, с какого времени она является фактической женой Гинзбурга. Также нужна была медицинская справка о том, что врачи не советовали Арине Гинзбург иметь детей, и еще нужно было заявление о желании Арины вступить в законный брак с Александром Гинзбургом.
Арина рассказывала, что

В мордовские лагеря тогда ехали не совсем так, как сегодня.

Вспоминает Арина Гинзбург: «Сначала едешь до станции с красивым и выразительным названием Потьма. Приходит поезд рано-рано, в шесть утра (точно так и сейчас. — «Новая»). Прибегают бабки в тулупах, в страшных каких-то штанах и с тележками. Это называется «мордовское такси». Они поджидают пассажиров, из поезда выходит масса народа — это все родственники, которые едут на свидания.

Там огромный переход через рельсы, «мордовское такси» всех подхватывает, их везут на телегах, с сумками. Потом еще надо ехать на «кукушке» (товарно-пассажирский поезд местного сообщения, состоящий из нескольких вагонов. — «Новая»), которая идет два раза в день, а потом на автобусе, который идет один раз в день…»

«Горько! Горько!»

И вот наступило 21 августа 1969 года. А ведь это была годовщина советского вторжения в Чехословакию, поэтому тюремное начальство боялось, что политзэки могут устроить в этот день какую-нибудь демонстрацию. Вот они на этот день и назначили свадьбу.

«В лагере было сильное волнение, — вспоминала Арина Гинзбург. — Тогда это был исключительный случай. Мы с мамой Алика, Людмилой Ильиничной, и с Борисом Шрагиным (диссидент, философ. — «Новая») приехали туда. Ввели Алика. На нем был надет лагерный бушлат и такие штаны размеров на пять номеров больше. Он их поддерживал рукой, чтобы не упали, и когда вошел, сразу попросил: «Булавку!»

У него в руках был роскошный букет цветов, собранный разными заключенными, от всех понемножку: что-то от литовцев, что-то от латышей, что-то от грузин. Все цветы сложили в один большой букет невесте».

Их вырастили сами заключенные — в виде исключения им разрешили посадить цветы в лагере для детей тюремного персонала. Ребятишки, когда шли в школу 1 сентября, дарили их учителям. 21 августа цветы сорвали для невесты Гинзбурга.

Интересно, что, описывая само бракосочетание в лагере, Арина и Александр Гинзбург, что называется, «путались в показаниях». Арина говорила, что их расписывала «тетка из местного загса», а Гинзбургу запомнилось, что то была «тетка из лагерной спецчасти». Она поздравила брачующихся с важным событием и с тем, что они «нашли время и место, чтобы пожениться». Им выдали свидетельство о браке. Называлось оно по-мордовски «рьвяямань колга». Муж по-мордовски — «мирде», а жена — «рьвя». Помню, как много лет спустя Арина Гинзбург, уже в эмиграции в Париже, рассказывая про эту свадьбу, смеясь, повторяла: «Меня там называли «рьвя».

играли на гармошке, пели: «Так скажите же мне, из какого вы края прилетели сюда на ночлег, журавли». Раздавались крики: «Горько! Горько!»

На ночь молодожены остались в этом «доме свиданий», на следующую ночь в соседнюю комнату заселилась семья другого заключенного. Так прошли три дня положенного длительного свидания. В зоне заключенные по-своему праздновали свадьбу: они выставили огромную кастрюлю кофе и пили его за здоровье молодоженов. В первый же вечер вохровцы согласились вынести в зону ту еду, что привезла Арина из Москвы, а там, в частности, был сыр «Рокфор» и много чего еще.

Арина вспоминала, что, когда она вышла из «дома свиданий», ей встретился «какой-то мужичонка, невзрачный и хроменький. Он говорит: «Здорово! Ты что, меня не помнишь?» Я говорю: «Нет, не помню». — «Я же тебя шмонал». — «Всех помнить, кто шмонал, не упомнишь всех». Он: «Мы за тебя всю ночь на вахте пили. Какие бабы бывают!» И конечно, 

Спектакль на Бродвее

Уже после 1991 года, когда появился УИК (Уголовно-исполнительный кодекс), в России обвиняемым и осужденным разрешили регистрировать браки и в СИЗО, и в колониях. Правда, это достаточно сложно, хотя в нормативных актах вся процедура прописана: разрешение на регистрацию брака дает или следователь, или начальник учреждения, где содержится заключенный. Потом или жених, или невеста, кто на воле, подает документы в местный загс, и в назначенный день его сотрудница приезжает в СИЗО или в колонию. Следователи, как правило, тянут с разрешением, используя этот случай для шантажа обвиняемых, зачастую связывая разрешение на регистрацию брака с нужными для следствия показаниями. В колониях все проще, но, опять же, все затягивается из-за бюрократических проволочек.

А тогда, 55 лет назад, Арина Гинзбург вернулась из лагеря в Москву хоть и счастливая, но с тяжелым сердцем: «Всякий раз возвращаться оттуда в нормальную жизнь — ощущение, что ты побывал в аду и вернулся с того света. С одной стороны, это конечно, была победа, это была радость… но ощущение это мешает… слишком мешает».

О свадьбе в мордовском лагере Озерный четы Гинзбург была издана книга «История одной голодовки». А в 1980 году литовская писательница Мария Юраш Слушкайте написала пьесу Zeks. Премьера этой пьесы (и единственная ее постановка) состоялась 25 декабря 1981 года в Нью-Йорке, на Бродвее, в Theatre for New City. Спектакль шел на английском языке, и в зале среди многочисленных зрителей были Александр и Арина Гинзбург.

Александра Гинзбурга выслали из СССР 28 апреля 1979 года, он тогда отбывал свой третий срок — за то, что после освобождения из Мордовии возглавил созданный Александром Солженицыным Фонд помощи политзаключенным. После высылки Гинзбург жил какое-то время в США, и жена Арина приехала туда к нему с детьми.

И вот они — на премьере пьесы, написанной на основе реальной истории их свадьбы.

Поэт Дмитрий Бобрышев, который также присутствовал на этом спектакле, вспоминал: «Актеры, нью-йоркские «вольняшки», каким-то нюхом, чудом своего таланта преобразившиеся в советских зэков, возбужденно бегают по крохотной сцене и в проходах амфитеатра, точно воспроизводя ужимки полуголодных, угнетаемых и унижаемых, но неистребимо свободных людей. Сверху на них тупо орет эмвэдэшный начальник лагеря, плетет сеть фальшивых интриг и угроз кагэбэшный опер, а внизу лирический и хитроумный Алик сражается за свою любовь».

В этой пьесе рассказана и потрясающая история, как Александр Гинзбург ухитрился передать на волю магнитофонную запись со стихами политзаключенных и обращением к мировой общественности о ситуации в советских лагерях. Однажды к нему в барак, еще до свадьбы, пришел оперативник по кличке Кишка. Он знал, что у Гинзбурга золотые руки, и попросил его починить неработающий магнитофон. Алик очистил магнитофон от тараканов, и хотя тюремщики предусмотрительно сняли с него микрофон, Гинзбург ухитрился поменять клеммы так, чтобы можно было произвести запись. И вот чудесным образом удалось передать н волю две записи: лагерные стихи и обращение за помощью к мировой общественности. Записи вышли в эфир западных радиостанций и завершались словами: «Передача организована по недосмотру администрации лагеря. Вел передачу Александр Гинзбург».

А пьеса Zeks в переводе на русский заканчивается так: