«Многие потеряли в статусе»

Учителя, как и представители других профессий, не уехали в одночасье после 24 февраля 2022 года: многие из них перебрались в другие страны в предыдущие волны эмиграции. Одни уехали еще в девяностые. Другие задумались об отъезде после «рокировочки» в 2011-м и подавления протестов, когда стало понятно, что никакой свободы в обозримом будущем не предвидится. Иные переехали за границу уже весной 2022 года — кто после доноса, кто после требования людей в штатском уволить того или иного подписанта учительского пацифистского письма.

Те, кто уехал раньше, в основном смогли найти себе места в системе образования других стран. Иногда — в местных государственных или частных школах (для этого, как правило, нужно знать язык страны, сдать по нему экзамен, подтвердить диплом) или в международных школах с преподаванием на иностранном языке.

Уехавшие в волну февральской эмиграции чаще всего работают в онлайновых проектах или занимаются с частными учениками из разных стран онлайн. Ученики при этом представляют собой самую пеструю массу: это и дети давних эмигрантов, заботящихся о сохранении языка и культуры, и недавних, чьи дети ушли на семейное обучение или добирают то, чего им не хватает в местных школах, и дети украинских беженцев, с которыми учителя часто работают бесплатно.

Социолог Любовь Борусяк изучает последние волны российской эмиграции и регулярно спрашивает уехавших за рубеж россиян об их опыте. Значительную долю ее респондентов составляют учителя и вузовские преподаватели, причем учителя — это в основном опытные учителя из так называемых «хороших школ». По наблюдениям Борусяк, 

При этом образованные родители очень озабочены поисками школы хотя бы сравнимого качества с той, где дети учились в России. Оказалось, что найти адекватную замену нашей «сильной» государственной школе за границей не так уж легко: этот сегмент образования, похоже, у нас вполне удерживается на мировом уровне.

Но в чужой стране дорогие частные школы большинству новых эмигрантов не по карману, государственные разочаровывают так же, как и «дворовые» школы в России, и по тем же самым причинам: предметы преподаются слабо, учителей не хватает, львиную долю одноклассников составляют дети из других социальных страт, у которых совершенно другие интересы, которые не хотят учиться, подторговывают наркотиками и т.п. В некоторых странах дети новых российских эмигрантов не могут найти общий язык даже с детьми из местной русскоязычной диаспоры — жалуются, что те слушают попсу и любят Путина. Нередко у них не складываются отношения и с детьми украинских беженцев — но не по политическим причинам, а скорее опять-таки в случае принадлежности к разным социальным стратам.

Одним из выходов оказывается возможность добирать недостающее онлайн. Кто-то из детей полностью переходит на онлайн-обучение, кому-то родители нанимают репетиторов. По наблюдениям Борусяк, чаще всего — по математике.

Ситуация с вузовскими преподавателями, замечает она, намного хуже: 

а не постоянные: контракт через полтора-два года заканчивается, и тогда — либо университет продлевает его, либо нужно искать новое место.

Легко ли российскому учителю найти работу в школе за рубежом? Во всяком случае — возможно. Но для этого обязательно нужно пройти процедуру признания диплома и — если преподавание не на русском или английском — сдать языковой экзамен.

Математик Григорий Колюцкий живет в Израиле и преподает онлайн кружковую математику (она же — олимпиадная математика, competitional math) на английском языке. «Здесь признание дипломов (любых) — очень долгая процедура, — говорит он. — Обещают перемены к лучшему начиная с января 2025 года. По оценкам местного профсоюза (гистадрут), уровень приехавших в Израиль за последние два года репатриантов (так называемая тыквенная алия) на 15% выше, чем у остальных граждан, так что местная бюрократия ищет, как интегрировать настолько хорошо образованных людей».

Ирина Цытович уехала во Францию в 2013 году и преподает русский язык и русскую цивилизацию (да, есть такой предмет) в школе и вузе. По ее словам, устроиться работать в школу в хорошем районе — практически невозможно даже для французов. Но в школу в неблагополучном районе, с низкими образовательными результатами — вполне возможно: там не хватает учителей, туда никто не стремится. Особенность французской системы образования — это система учительских конкурсов, которая распространяется и на государственные, и на частные школы (частных школ в стране много, и значительная доля их — школы католические). Каждый год объявляется конкурс, цель которого — выявить лучших учителей. 

«Мой муж выиграл такой конкурс 17 лет назад, и с трех пор его не занимает проблема трудоустройства. И зарплата у него, конечно, выше, — говорит Ирина Цытович. — Как правило, в хороших школах все места заняты такими учителями, и попасть туда очень трудно. Российскому гражданину стать учителем во Франции вполне возможно, если он соглашается на работу в трудной школе. Но иностранцу нужно написать запрос в префектуру полиции, и она должна дать разрешение работать учителю. Это разрешение пожизненное, и это хорошо, потому что процедура очень сложная. Нужно, чтобы диплом был апостилирован, признан, затем нужно согласие директора школы. И, разумеется, нужно свободно владеть французским языком: на нем проходят все собеседования, а их очень много на всех уровнях. А если учитель хочет работать в частной школе, то собеседование придется проходить и с представителями Католической церкви. И везде нужно рассказывать о своем педагогическом опыте, планах, проектах».

Русский язык как второй иностранный преподается в некоторых французских школах еще с 1960–1970-х гг., когда у СССР и Франции были тесные связи, а Коммунистическая партия имела в стране большое влияние. С годами таких школ становится все меньше, примерно с начала 2000-х количество учеников постоянно уменьшается.

Но приезжающие в Париж эмигранты из России и беженцы из Украины выбирают школы, где преподают русский язык. «В результате, — говорит Ирина Цытович, — в каждом классе есть дети, для которых русский язык абсолютно иностранный, и есть дети, для которых русский язык родной. Конечно, для учителя это безумно тяжело. Но я люблю такие вещи. Это весело. Это замечательный вызов. Если приложить немного серого вещества — можно справиться».

Евгения Конькова уехала из России в Литву десять лет назад. Филолог-русист по образованию, она до отъезда преподавала немецкий язык в московской гимназии. А в вильнюсской гимназии работает по специальности: преподает русский язык и литературу.

«До 2022 года я работала дистанционно: в Москве у меня работает пиар-агентство, специализирующееся на фармацевтическом рынке, мы делаем медицинский контент: фильмы, подкаст, сопровождение медицинских конференций, конгрессов, — рассказывает она. После катастрофы стало невозможно получать здесь московский доход, и я достала свой педагогический диплом. В гимназию я просто пришла с улицы, и они меня сразу взяли, мне только нужно было подтвердить диплом в Министерстве просвещения. Это процедура двух уровней: сначала комиссия при выдаче вида на жительство подтверждает, что этот диплом действительно не куплен мною в переходе, а существовал в истории. Они делают запрос, проверяют, на это уходит 30 дней. А Министерство образования подтверждает программную подготовку и присваивает степень по литовскому классификатору — бакалавр или магистр. Мне признали магистра и ответили уже через две недели, хотя обычно это занимает около трех месяцев. Работа нашлась быстро: здесь большой дефицит учителей — в Вильнюсе не хватает около пятисот. 

В городе четыре русскоязычных гимназии, где предметы — химия, физика, все остальные — преподаются на русском языке. В каждой учатся две с половиной — три тысячи детей».

Учителю русского языка, чей предмет был в России одним из основных, трудно принять другой статус предмета в новой среде: «Здесь он где-то между музыкой и трудом: зачем мне его учить, если я на нем прекрасно говорю? — считают школьники. Надо учить литовский, английский, с ними ясно. А русский-то зачем? Государственный экзамен по родному языку сдается, но он несложный, готовимся к нему шутя», — говорит Евгения Конькова.

Преподавателей с российскими дипломами, по ее словам, принимают с большим удовольствием: «Вузовским преподавателям тяжелее: преподавание ведется на государственном языке и тому, кто только приехал и начинает учить литовский, до вузовского преподавания еще далеко: там нужно язык сдать на вторую категорию — это практически как родной. А в русскоязычных школах это совсем не проблема. Школьного учителя могут принять с первой категорией знания языка и дать год на изучение, чтобы сдать экзамен на вторую. Если ты не сдал язык — никакого преследования не будет, не уволят. Все понимают, что язык сложный. Время дают, помощь предоставят. И говорят: тут люди всю жизнь живут и не начинали язык учить, а вы несколько лет как приехали».

В последние годы двухмиллионная Литва приняла множество людей, покинувших свои страны. В небольшом Вильнюсе, согласно статистике, в 2021 году было 540 тысяч населения, а на 1 января 2024 года — 602 тысячи. «С 2022 года в Литву приехали 85 тысяч украинцев и 18 тысяч россиян, а с 2020 года здесь находится еще около 30 тысяч белорусов, — говорит Евгения Конькова. — Это очень много для такой маленькой страны. Как правило, все это семейные люди с детьми. Поэтому количество детей в классах очень большое: у меня в самом маленьком классе 29 человек. Появились даже дополнительные школы — не очень профессиональные: родители объединяются друг с другом, пытаются подключать удаленное обучение, сформировать какую-то систему. Так делают россияне и украинцы. Обычно после учебного года или даже в его середине родители, которые заинтересованы в нормальном учебном процессе, начинают все-таки искать место своему ребенку — и чаще всего это место в русскоязычной школе, отсюда переполненность классов».

* * *

Как учителя справляются с переполненными классами, разницей в педагогических подходах, принятых в своей стране и за рубежом, как им удается работать с детьми, не знающими языка, травмированными, потерявшими дом? Об этом я расскажу в следующих публикациях о коллегах, которые теперь разбросаны по всему миру.

Все учительские истории — очень разные: в каждой стране своя специфика, каждый человеческий случай — уникален. Но во всех этих историях есть общее: все они о человеческой и профессиональной востребованности учителя. Даже в чужой стране, даже в тяжелые времена. А может быть, в тяжелые времена — особенно.