«Старых в больницы уже не берут»

Забытые богом и администрацией

По данным переписи 2002 года, в поселке Редуть проживало более 130 человек. Спустя 8 лет, уже по данным 2010 года, в Редути официально оставался всего 61 человек. К сегодняшнему дню население поселка сократилось вообще катастрофически, до шести человек — но в тот момент, когда я только собираюсь в Редуть, я еще об этом не знаю.

В деревню я еду из райцентра Звериноголовское.

Здешняя автостанция в поселке соседствует с сельской больницей и кладбищем, между которыми располагается огромный рекламный щит с предложением службы по контракту.

На автостанции меня встречает бывший учитель истории, глава школьного профсоюза — а ныне мастер по починке бытовой техники и депутат сельской думы от ЛДПР Владимир Кочеулов. Из школы мужчине пришлось уволиться еще в 2022 году — из-за конфликта с руководством области по причине слишком активной защиты прав педагогов. Тогда в отношении Кочеулова была инициирована проверка психического состояния. И в принципе, это логично: 

Вместе с Кочеуловым по тряской дороге мы отправляемся в деревню Редуть.

Редуть находится в 30 километрах от Звериноголовского. Некогда крупное село, где когда-то кипела жизнь, сегодня можно различить на горизонте лишь по высокой, торчащей над поросшими бурьяном и кустарником полями колокольне. Деревенская дорога петляет между заброшенными хозпостройками, давно покинутыми зданиями школы, детского сада, совхозных гаражей. Кажется, сегодня сюда добираются разве только мародеры, разбирающие развалины в поисках металлолома.

И вот когда до церкви остается немногим более 100 метров, Кочеулов давит педаль тормоза в пол, и дорога упирается в обрыв. Внизу, под обрывом, виднеются огромные бревна, доски, куски деревянного настила. Это все, что осталось от моста. Внизу виднеется тонкий, тщедушный ручеек одного из притоков Тобола — настолько мелкий, что кажется невероятным, что всего четыре месяца назад ему хватило сил снести такую махину.

Мы пешком перебираемся через русло ручья, и нашему взору открывается почти кинематографическая картина запустения. Пережившая большевиков церковь, кажется, не смогла адаптироваться к новой эпохе: вырванные двери, покосившиеся купола, скрежещущий на ветру ржавый металл. Вокруг не слышно ни лая собак, ни звуков хоть какой-либо деревенской живности. Лишь оглушающий стрекот сверчков да чириканье птиц. Однако окна в домах не выбиты, а трава вблизи церкви значительно ниже, чем на соседних улицах и переулках, — верный признак того, что жизнь здесь еще теплится.

Мы взобрались на колокольню, все стены которой оказались исписаны автографами: Юра В.Г. 1972 год, Семин А.Н 2003, Ногин 1998, Лукьянова М.Ю. 1961, Дорофеев К.А. 1946, Жека-2013, Антонов Павел 1927. Десятки имен, фамилий, судеб, накарябанных поверх побелки еще царских времен…

Внизу, под колокольней, — десятки заросших дворов, каркасов крыш, покосившихся или сгоревших домов, бань и сараев. Где-то на самой окраине некогда оживленного поселка, за травой выше человеческого роста — редкий частокол печных труб. Однако среди всей этой столь же безмятежной, сколь и безнадежной разрухи мы все же сумели разглядеть несколько обработанных участков.

Приезжайте сами

Скоро мы выяснили, что сегодня в поселке постоянно проживают шесть человек — другого жилья у них нет. Еще около дюжины приезжают сюда из Звериноголовского — погостить, как на дачу. Для роста населения у поселка нет никаких данных, есть только для убыли. Ближайший медпункт — все в том же Звериноголовском, а это больше 30 километров ходу.

Обо всем этом нам рассказала местная жительница Фаина Фитина, скромная женщина около 65 лет в белой панаме, работавшая на момент нашего визита в огороде:

— Ни скорая, ни пожарная к нам теперь проехать не могут. Случись что… — три раза Фаина постучала по деревянной калитке. — Если кому-то скорая нужна — то как быть? Ехать самим?.. Это ладно сейчас, летом, еще как-то можно приехать, а зимой? Вот мост размыло — и будут ли дорожники теперь зимой дорогу до нас чистить? Может, объездную и будут, но это еще плюс 8 километров!

— Получается, 40 километров до Зверинки? — убирая телефон в карман, уточнил депутат Кочеулов.

— Получается, так. Но это если еще погода будет нормальной, а осень ведь не за горами. Лесная-то дорога… вы видели в каком она состоянии… Сесть «на пузо» — вообще плевое дело. Там лесовозы ездят, и связи нет. Поэтому, конечно, нам бы лучше, чтобы мост починили. Вы вон лучше к Дубровских сходите. Они пожилые, Николай Петрович тоже вот в больницу обращался, ему скорую вызывали, когда наводнение было.

Фаина отошла от забора и указала рукой в сторону старого грузовика и прячущегося за ним дома.

В больницу через прокурора

Мы прошли лишь несколько шагов, и из-за машины вышла невысокая пожилая женщина.

— Здравствуйте! А вы к нам? — Ну подходите, коль пришли, гостям мы всегда рады, — в голосе пенсионерки послышалась задорная нотка. Она представилась: — Фаина. Фаина Никандровна. Фамилия моя Дубровских, — заметив мое удивление, медленно повторила женщина. — Мода такая была тогда. Вот и у нас в селе теперь одни Фаины остались.

Фаина Никандровна в Редути родилась и выросла, здесь же встречает свою старость. В прошлом она ветеринар местного, давно развалившегося совхоза… Ее супруг, Николай Дубровских, — высокий жилистый дед, 1943-го года рождения — также местный. Несмотря на свой 81 год, он поражает своим крепким, до боли рукопожатием.

Более 60 лет Николай не выпускает из рук баранку автомобиля. Это его 152-й ЗИЛ встречает нас у забора. А уже за забором — пара мотоциклов, гусеничный трактор, старые «Жигули», уазик еще 60-х годов и свежая, переливающаяся на солнце оттертым темно-фиолетовым цветом шевроле «Нива»… Вся эта внушительная автоколлекция, по словам пенсионера, на ходу, а спецтехника по-прежнему используется по заявкам немногочисленных фермеров из окрестных районов. Словом, все в отличном состоянии.

Чего нельзя сказать о здоровье ее хозяина. Причина — стресс, перенесенный пенсионером во время паводка:

— Коля перенервничал, когда нас принудительно всех выселяли. Прям приезжали с полицией и говорили: либо уезжаете в пункт временного размещения, либо с каждого будет штраф по 30 тысяч рублей… О-го-го какие деньжищи! Мы посидели-подумали — и согласились. Перетащили все хозяйство на верх дома, насыпали курям да кошкам корма дней на десять, если не больше, и поехали туда, в Зверинку, — рассказывает Фаина Никандровна. — А там кошмар какой! Все в одном зале, не продохнуть. Мы ночь переночевали, ну Коля и говорит: айда назад. На следующий день утром уже уехали… А здесь воды — ну вот у нас конкретно — как не было, так и нет. Зачем надо было нас дергать?! На следующий день просыпаемся, а Коля встать не может, ноги отказали… Вызвала скорую — мост тогда еще стоял, — его отвезли в областную, ну прям в Курган. Прокапали — вроде бы все восстановилось. Но все равно врачи сказали: обследование нужно. 

Сейчас везде такие очереди. Вот деду моему КТ в Кургане сделали — но надо же его дообследовать, понять, что там с ногами… А как к врачу попасть? Пришлось прокурору жаловаться. Окружному, они с главой района приезжали мост смотреть. То, что от него осталось. Вот пока он был здесь, мы к нему и подошли, рассказали, что на прием попасть не можем. Так на следующий день же нужный врач нашелся! Позвонили, сказали: приезжайте. А если б прокурор не заехал? Так бы и сидели. Старых в больницы уже не берут. Ну вот послезавтра мы поедем в Курган…

Хотя раньше у нас здесь целый врачебный кабинет был. Если до Фитиной пойдете — там первый же проулок между ее домом и бывшей школой. Слева от клуба домишко стоит — вот в нем у нас участковый врач и сидела. Кажется, Анютка ее звали, девчушка золотая была, молоденькая, такая шустрая. Но умерла она от рака — груди, кажется… Уже мучилась, а все равно на работу приходила, пока могла. И все, в 2005-м как ее не стало — так больше врачей и не было у нас. А потом и вся деревня умерла, лечить стало некого.

Сам Николай Петрович относится к ситуации собственной заброшенности философски. И даже находит в ней основания для проявления патриотических чувств:

— Вот нету сейчас врачей… Конечно, подлечиться хотелось бы, но разве я ситуацию не понимаю? У меня самого отец на войне пропал. В Венгрии или Румынии, где-то там. А теперь я и сам хотел поехать — там шофера на вес золота! Тем более я на Украину ездил, за кормами. Правда, еще в 76-м, у нас тогда до Ивано-Франковска командировка была. Но дороги я все равно помню, как куда повернуть и где заехать — найду.

— Сиди ты уже! — воскликнула Фаина — На Украину он собрался! Ты уже один раз съездил! Кто колорадского жука сюда притащил?

— Так а с чего ты взяла, что это я? Нас же несколько КамАЗов было!

— Все равно это вы! Пока не приехали — у нас этой заразы не было. Привезли пассажиров …

— Чего ты завелась? Кто меня туда возьмет? Старый я для них… — успокоил супругу Николай Петрович. И сам успокоился.

Распрощавшись с жителями Редути, я отправился в Звериноголовскую ЦРБ — хотел поговорить с тамошним главврачом о том, как же лечатся жители. Однако, едва заслышав слово «журналист», медсестры менялись в лице и спешно уходили в здание, не отвечая на вопрос, где же найти начальство. Приемную главврача я разыскал сам — но и его не оказалось на месте.

«Определенные сложности»

По данным Росстата, опубликованным в декабре 2023 года, Курганская область стала лидером России по показателям смертности от онкологических заболеваний. Последние доступные абсолютные цифры говорят о том, что в 2022 году смертность от онкологии в Зауралье зарегистрирована на уровне 259 случаев на 100 тысяч человек. Причин этому росту может быть несколько, однако одной из главных можно уверенно считать нехватку врачей и, как следствие, невозможность ранней диагностики.

Проблему признают не только на местном, но и на федеральном уровне. В мае 2024 года тему медицины в Курганской области в ходе прямой линии с губернатором Вадимом Шумковым затронул сам Владимир Путин: 

Ну а что же не сказать об этом дефиците? Уже несколько лет подряд Курганская область занимает первые места в антирейтинге регионов с острейшей нехваткой врачей. В ходе пресс-конференции в декабре прошлого года губернатор Вадим Шумков сообщил, что дефицит кадров в медицинских учреждениях области составляет около 1000 специалистов.

«Это от переутомления»

Чтобы понять, можно ли судить по Редути в целом о ситуации со здравоохранением в Курганской области, я отправился в другой район — город Петухово, расположенный в 180 километрах от областной столицы. Петухово — небольшой транзитный городишко на пути в Казахастан, с численностью населения немногим больше 8 тысяч человек.

Петуховская ЦРБ — это большое трехэтажное здание, с косметическим, сделанным на скорую руку ремонтом фасада, а внутри — увешанное выцветшими на солнце плакатами с призывами пройти диспансеризацию, бросить пить, отказаться от аборта, а также чтить 9 Мая. Вокруг больницы в кустарниках утопают несколько заброшенных полуразрушенных хозпостроек: бывшее инфекционное отделение, обтянутые колючей проволокой гаражи автотранспорта, лишенное крыши бывшее здание морга. Зато во дворе, прямо напротив здания больницы, поверх старого, еще советской кладки асфальта краской размечена вертолетная площадка.

У этой площадки я и встречаю Егора, молодого человека лет 20–22. Как выяснилось, Егор приехал сюда из расположенного неподалеку Лебяжьевского района: к счастью, не в качестве пациента, а чтобы встретить свою бабушку.

— К нам в Лебяжку, может, съездишь? Вот там охренеешь! У меня по весне проблема была: внезапно начали обе руки отниматься, я не могу ничего с ними сделать. Пошел к нам в больницу, в Лебяжку. Короче, сначала к терапевту: объясняю ситуацию, так и так. Она мне: иди к хирургу… Я говорю: к хирургу-то зачем? Че мне, руки собираются отрезать? — Нет, просто проконсультируйся с ним, что делать. Ну ладно, прихожу к хирургу. Он мне: душ холодный поможет, это от переутомления. Я говорю, да как так? Я несколько лет на тренировки хожу, занимаюсь спортом — ни разу руки не болели, а сейчас просто за один день обе тупо отниматься начали. Он такой: «Да-да, так бывает». Ну я сходил, постоял в душе — никакого результата. Ладно, понятно. Поехал я в Курган, попал на прием — и оказалось, это у меня обострение псориаза. Выписали лекарства, я пропил — и все прошло.

Спустя пару минут на крыльце показалась пожилая женщина в бежевой жилетке — бабушка Егора, Надежда Викторовна, которую он и приехал встречать. Озадаченные выражение лица, всклокоченные волосы и бессильная усталость в глазах.

— Мне 70 лет, перенесла ковид с осложнениями: долбануло по сердцу. Но кардиолога у нас в Петухово нет, есть только в Макушино (населенный пункт в 45 километрах от Петухово. — Ред.). Потому что оптимизация прошла: еще года два назад нашу Петуховскую больницу объединили с Макушинской, часть врачей теперь здесь, а часть там. Вот и ЛОРа нормального у нас теперь нет, только Людмила Федоровна (ЛОР. — Ред.) осталась. Но ей уже под 80, она и так на работу с палочкой ходит. Поэтому приходится записываться на прием в Курган: там хоть через месяц-полтора, но попадешь.

Единственное, чем утешает себя Надежда Викторовна, так это то, что в медучреждениях хотя бы работает электронная очередь, которая дает уверенность (пусть и отдаленную), что долгожданный прием врача все же состоится. Тут, главное, освоить технологию.

Из санитарок в уборщицы

В Петухове, в отличие от Звериноголовского, мне все же улыбнулась удача, и я пообщался не только с пациентами, но и с врачом. На этого доктора нас вывела одна из пациенток Петуховской ЦРБ. Прежде она и сама тут работала, сохранила связи — вот и поделилась контактом местного «доктора Хауса», который всегда скажет правду-матку. Хоть и анонимно.

Мы договорились встретиться «на перекуре» в небольшом сквере, неподалеку от самого лечебного учреждения. Когда-то, еще в советское время, здесь, у проходной поликлиники, был сад с беседками и лавочками для посетителей. Сегодня остались лишь густые, практически непролазные кусты, одна узкая деревянная скамья да старое оцинкованное ведро, используемое персоналом в качестве мусорного бака и пепельницы. Далее я привожу слова медика с минимальной редактурой, лишь исключив из монолога некоторые имена и ненормативную лексику:

«В Курганской области все очень тяжело, особенно с узкими специалистами. Люди до 8 месяцев ждут очереди по записи. Конечно, вынуждены обращаться в платные структуры, но ценник там ужасный. Там одно обращение к гастроэнтерологу около 850 рублей выходит. И это не считая дорогу из села. Для повторного приема нужны анализы — и они тоже сдаются платно. Ряд медицинских услуг для некоторых слоев населения из отдаленных поселков становится недоступным. Даже если люди нуждаются в неотложной помощи. Гастроэнтерологи, эндокринологи — этого всего в сельской местности нет.

И это при том, что сейчас наблюдается рост сахарного диабета, который на начальной стадии еще можно обратить назначением лечения.

А недавно отправляли девочку с инфекцией в Курган. И оказалось, что на всю область осталось только два инфекциониста, один из которых находится в отпуске. Она приехала из деревни и вернулась несолоно хлебавши… Ей сказали приезжать в конце августа, но попадет она или нет, это тоже вопрос. Потому что ведь из Курганской области в Курган все едут. А у нее ситуация уже очень тяжелая. 

Уборщица — это та же самая санитарка, она так же работает с пациентами — но теперь не получает за это никаких льгот, и премии по закону им тоже не положены. Они же не медицинские работники теперь. Все остается на усмотрение главврача. Да даже если и медицинские работники начинают бороться за свою зарплату в судебном порядке — этих людей подвергают жесточайшим «репрессивным мероприятиям». Поэтому никто ни во что уже не верит. Единственное, что хорошо: ситуацию пусть и немного, но выправляют фельдшера. Они приходят на первичный прием, на терапевтические участки. Курганский базовый медицинский колледж довольно качественно их готовит. Доходит до того, что в некоторых случаях фельдшер может даже подменить доктора, пока тот находится в отпуске. Но, к сожалению, так получается далеко не везде.

С техническим обеспечением ситуация не лучше. Новое оборудование приходит — но на него так же нет специалистов. Приходится ждать обучения кого-то из уже работающих, но некоторые, и такие случаи есть, выучившись на специальность, либо уходят в частные клиники, либо уезжают в Тюмень, где зарплаты выше».

Провальная оптимизация

Оптимизация отечественной медицины — это, конечно, отнюдь не курганское ноу-хау. Оптимизация в нашей стране стартовала в 2010 году, в бытность Татьяны Голиковой министром здравоохранения, а Дмитрия Медведева — президентом.

Одной из целей оптимизации было заявлено именно повышение зарплат сотрудникам медицинской сферы — об этом в своей программной речи в 2012 году говорил и новоизбранный президент Российской Федерации Владимир Путин (в историю эти обещания вошли как «майские указы»). Предполагалось, что «неэффективные» (а по-русски говоря, дорогие для государства) многопрофильные лечебные учреждения на селе будут закрыты, а людей в отдаленных районах будут обслуживать специалисты первичного звена. Которые будут оказывать неотложную помощь и проводить простое лечение, а в более тяжелых случаях станут направлять в более крупные, хорошо оснащенные клиники.

Однако, несмотря на то, что число лечебных учреждений действительно было сокращено, никакого роста зарплат медработников не случилось. Да и хорошо оснащенных и доступных при этом клиник житель села так и не увидел. По данным Общероссийского народного фронта, на январь 2024 года каждый пятый фельдшерский пункт в ряде российских регионов оказался закрыт.

«Оптимизацию» признали неудачной сами же ее идеологи. Еще в 2019 году на тот момент вице-премьер России Татьяна Голикова сказала в эфире у Соловьева: 

Так что положение дел в Курганской области не является чем-то из разряда вон — оно лишь дополняет общую картину в российской медицине.

В отражении

Для того чтобы понять, является ли сам статус периферии проклятием для медицинской отрасли, мы решили взглянуть на ситуацию с другой стороны границы. Интересно, а как там все у соседей, в Казахстане?

Из Петухова в Петропавловск, как и в прежние, еще советские времена, курсируют электрички, да и проходящие насквозь поезда дальнего следования останавливаются в Петухово едва ли не каждый час. На одном из таких поездов я и отправился в столицу Северо-Казахстанской области — город Петропавловск, который находится в 270 километрах от Кургана. Оттуда я планировал доехать до какой-нибудь сельской клиники.

Свой визит, как и в случае с российскими учреждениями здравоохранения, я заранее не согласовывал, а точку для посещения я выбирал по принципу примерно равной (в сравнении с Петуховом и Редутью) удаленности от облцентра. Мой выбор пал на поселок Пресновское Жамбыльского района Североказахстанской области в 140 километрах от Петропавловска.

Пресновка, как называют ее местные, такая же провинциальная столица приграничного района, как и российское Петухово. Здесь живут около шести тысяч человек. До обретения Казахстаном независимости находящийся здесь водозабор снабжал водой не только окрестные села — две нитки водопровода уходили отсюда на север, в Россию, в соседний Макушинский район Курганской области. Однако в Пресновском водопровод и сегодня работает, как и прежде. А в Макушинском воды давно нет.

Инфраструктура района не только поддерживается на достойном уровне — но и продолжает совершенствоваться. Так, в 2023 году в этом шеститысячном поселке был открыт дворец спорта, а в текущем 2024 году планируется запустить целую ледовую арену.

Вдоль тротуаров тут проложены велосипедные дорожки, идет строительство парка развлечений. Не для того, чтобы привлекать туристов, — а просто для самих жителей. После увиденного в Курганской области от масштабного строительства в казахстанском приграничье в буквальном смысле берет оторопь.

Но моя цель — не любоваться достопримечательностями: я приехал сюда, чтобы понять, как обстоят дела в местной медицине.

Выкрашенный в слепящий белый цвет комплекс зданий местной больницы находится на окраине поселка. Ухоженный сквер, беседки, остановка у въезда и припаркованный у главного корпуса больницы голубой автобус. Найти внутри заведующую не составило особого труда. Навстречу вышла невысокая приветливая девушка на вид около 28–30 лет.

Ергикюль Суюндикова, будучи заместителем главного врача, узнав о цели моего визита, без каких либо излишних формальностей тут же предложила мне экскурсию по больнице.

— Это у нас районная больница, здесь есть четыре отделения: поликлиника, хирургия, детская консультация и дневной стационар. Пока у нас некоторый дефицит кадров: нам не хватает кардиолога, кроме того, нет дерматовенеролога. Но остальные есть все. По врачам мы более или менее укомплектованы. Мы здесь даже операции проводим — в хирургии, на третьем этаже, экстренные и плановые. Но наш хирург сейчас находится в отпуске, и пока что временно мы пригласили другого, из Костанайской области.

— Но как же вы обходитесь без кардиолога и дерматовенеролога? — делано изумился я, словно не из Петухова приехал, а из швейцарской клиники.

— Для таких случаев у нас стоит комплекс телемедицины, — ничуть не смутилась заведующая. И в качестве подтверждения своих слов Ергикюль предложила зайти с ней в кабинет.

Небольшая комнатушка 4 на 6 метров, в ней — офисный стол, кушетка, возле которой стоит странный аппарат: средних размеров тележка на колесиках с установленным поверх нее моноблоком с большим экраном. На полочке ниже — держатели с хитроумными медицинскими приборами.

— При необходимости, если у нас не хватает какого-то врача, мы связываемся со специалистом удаленно. Можем связаться с соседним районом и даже с Петропавловском. Но это бывает редко и в каких-то уж очень тяжелых случаях.

Ергикюль Суюндикова рассказала мне, что Североказахстанская область стала пилотным проектом министерства здравоохранения Республики Казахстан и правительства Франции по запуску системы телемедицины. Телекоммуникационные комплексы Limstar заработали во всех районах СКО с весны 2024 года, что уже позволило существенно сократить очереди к врачам и вывело на новый уровень качество диагностики.

— Пациент может единожды съездить в крупную клинику, но ему не нужно будет ездить туда три-четыре раза. Все дальнейшие консультации он благодаря проекту сможет получить здесь, по месту жительства. И уже после всех исследований также здесь он сможет получить заключение — и дальнейшее лечение, — говорит заведующая.

То, что я видел в Пресновском, — это часть совместного проекта Франции и Казахстана по развитию телемедицины. В рамках этого проекта в больницах Северо-Казахстанской области было установлено 16 телемедицинских комплексов, специалисты, работающие с ними, прошли обучение.

Выбор Северо-Казахстанская области для эксперимента был обусловлен именно тем, что это один из самых малонаселенных районов в стране: согласно данным республиканского агентства статистики, в СКО проживает чуть более 520 тысяч человек. Из-за аграрного характера региона большая часть здешних жителей сконцентрирована преимущественно в селах. Как и в российском Зауралье, прежде для получения медицинских консультации жителям приходилось преодолевать расстояния в десятки и даже сотни километров.

Как пояснили «Новой газете» в посольстве Франции в Республике Казахстан, за первые полгода в Северо-Казахстанской области зафиксировано на 25% больше медицинских обследований, чем прежде. Заявлению дипломатов вторят и слова замглавврача Пресновской больницы Ергюль Суюндиковой, которая призналась в нашем разговоре, что 

Сейчас французы активно рассматривают вопрос по запуску таких же систем в Кыргызстане и Узбекистане. Телемедицина стала ответом на растущую нехватку врачей в сельской местности. (Не нужно, кстати, думать, что удаленность населения от современной медицины — это только российская или казахстанская проблема. В самой Франции, как сказали мне в посольстве, телемедицинских комплексов установлено более 500). По данным французской дипмиссии, затраты на установку 16 комплексов в районных и окружных больниц в СКО и обучение специалистов обошлись правительству Франции в 650 тысяч евро, то есть около 65 миллионов рублей — сумма более чем подъемная даже для скромного бюджета Курганской области. (По информации ТАСС, в 2024 году финансовые поступления в медицину Курганской области составили более 16 миллиардов рублей). И пусть с февраля 2022 года РФ взяла решительный курс на конфронтацию с Западом, но, кажется, побочными жертвами этого стали пожилые жители удаленных российских деревень и поселков.