Комментарий · Общество

Самое слабое звено

Западный мир, куда входит и Россия, уязвим перед вызовами архаики. Зато теперь мы хотя бы простимся с некоторыми «либеральными» иллюзиями

Роман Шамолин, антрополог, специально для «Новой»

Петр Саруханов / «Новая газета»

За последние годы мы становимся очевидцами двух значительных и очень неприятных сдвигов, которые происходят в политическом и этическом пространстве западного мира, к которому относится и самая восточная его часть — Российская Федерация.

Первый сдвиг связан с пробуждением архаических, национально-центричных и субкультурных сил, которые строятся на отрицании идей глобальной человеческой цивилизации.

Второй сдвиг связан с растерянностью и неопределенностью в отношении, которое демонстрируют люди и институты глобальной цивилизации перед этими архаическими силами.

В целом и 20, и даже 30 лет назад можно было заметить, что западный мир в лице своих политиков и общественных деятелей уже не слишком озабочен некогда определяющими его идеями: гуманизмом, просвещением и эволюционным развитием. Сделавшиеся мейнстримом постмодернизм, гедонизм и реал-политик — это вообще не про идеи. Тогда, в спокойные времена, это и не вызывало особенной тревоги. Но теперь времена изменились. Пробудились и вышли из тени исторические силы, которые желают реставрировать то, что, казалось бы, давно в западном мире изжито: 

родоплеменные ценности, авторитарный вождизм, субкультурный и национальный фетишизм и — как способ для реализации всего этого — прямое насилие.

А западный мир, уже изрядно расслабленный в своем условном «постмодернизме», оказался в положении весьма уязвимом.

***

Особое место в этих процессах заняла Российская Федерация. Будучи в плане идей и ценностей самым слабым звеном западного мира, она и сделалась тем центральным плацдармом, на котором стала в ускоренных темпах возрастать и захватывать влияние архаическая реставрация.

Закончив с советским проектом в начале 90-х годов прошлого века, Российская Федерация безоговорочно приняла, как ей это хотелось видеть, западный, либеральной проект во всем его объеме, без тормозов. Но принято оказалось то, что было на самой поверхности и что в самом западном мире переживало кризисный, «постмодернистский» период. Оказались отлично усвоены релятивизм в политике, гедонизм в потреблении и общая постмодернистская относительность в морали. Однако без внимания остались те вещи, что находились у западной цивилизации в основах не меньше чем с античных времен: просвещение, гуманизм, социально-гражданский прогресс. Собственно, ушедший советский проект в каком-то смысле даже больше соответствовал этим вещам, чем освободившаяся от всякой идеологии постсоветская действительность.

А дальше с Российской Федерацией произошло то, что, наверное, и должно происходить со страной, в которой отсутствуют идеи, ценности и большие проекты, — она ушла к истокам коллективной психики, т.е. к хаосу. Ушла на психологическое и смысловое дно. И на этом дне стала собирать все, что может оправдать и объяснить подобное положение. 

Так из обрывков исторических мифов, подсознательного оккультизма и не сдерживаемого критическим мышлением пафоса возник феномен «русского мира».

***

Можно ли найти во всем происходящем за последние годы хоть какое-то положительное зерно? Да, несомненно. И оно прежде всего — в избавлении от иллюзий.

Первая иллюзия: общество способно к развитию в силу одних лишь законов рынка, которые сами по себе вытянут на должный уровень всякую надстройку, без каких-либо общих идей и утопий. Но мы увидели, что в отсутствие эволюционных идей и утопий люди, экономически ориентированные и даже вполне преуспевающие, не становятся обществом ответственных и мыслящих граждан, но весьма легко скатываются в приспособление к самому архаичному патернализму и несвободе.

Вторая иллюзия: общество способно к развитию на основе суверенитета, на базе своих исторических и национальных особенностей, которые обеспечивают ему «особый» путь. Но мы увидели, что если идти в обход интернациональных, универсальных идей, принципов и прав, без ориентира на «глобалистскую» проблематику, это приводит к невероятному сужению горизонтов, к оторванности от самой идеи человека, на место которой встает обезличивающая идея «нации» и разрушительная идея «национального величия». В итоге все это приводит к очевидному антигуманизму.

Третья иллюзия: демократия, т.е. добровольное волеизъявление большинства населения страны, есть главный критерий общественного прогресса. Однако мы увидели, что фактическое большинство являет собой плохо образованную, некритичную и мотивированную весьма краткосрочными материальными интересами массу. 

Сознание этой массы управляется по большей части инстинктами, эмоциями и инерцией привычек, не имея ни политической, ни моральной субъектности.

Таким сознанием легко овладевает всякий харизматический лидер, который сведущ в искусстве манипуляции. И массы покорно и с удовольствием следуют за ним, а демократия становится легитимной основой для самого очевидного автократизма. Впрочем, об этом свойстве «демократических» обществ говорил еще Аристотель.

Список опровергнутых иллюзий можно, конечно же, продолжать. Но куда важнее то, что смогут предложить им в альтернативу те люди, что еще не отказались считать себя субъектами истории и свободными умами. И возможно, как раз в силу того, что Российская Федерация со своим абсолютным государством и архаическим рессентиментом оказалась на сегодня самым антигуманитарным звеном, самым слабым звеном западного мира, у российских сторонников «идеи человека» больше всего оснований говорить о «гуманитарной революции» и чувствовать острую в ней нужду.