В 1991 году 19 августа тоже было понедельником. День, как и полагается понедельнику, получился тяжелым. А те, кто считает, что с понедельника начинается новая жизнь, оказались правы. Прежней после этого дня она уже точно не была.
Впрочем, начало чего-то нового — это еще и конец чего-то старого. 19 августа 1991 года стало началом конца (или почти уже концом конца) Советского Союза. ГКЧП окончательно добил эту чашку, склеить которую стало уже совершенно невозможно.
Для меня-то это еще и во многом личная история. Моя любимая шутка на эту тему, которую я сам же и придумал: «Кто ваш отец? — Мой папа придумал либретто к «Лебединому озеру». Впрочем, о личном долго распространяться не хочу, кто хочет — может погуглить. Но эмоционально было очень непросто: твой отец как бы пособник путчистов, а ты — сторонник Ельцина, демократии и защитников Белого дома.
Мы с мамой и сестрой сидели ночью на кухне. В открытое окно был слышен гул — не так далеко от нашего района, по Кутузовскому проспекту к Белому дому шли танки. На кухонном столе стоял приемник, а из него говорил единственный «живой» голос того времени — «Эхо Москвы», которому как раз в те дни исполнилось два года. Тогда я, конечно, не мог даже представить, что через полтора года сам приду на «Эхо» и проработаю там без одного месяца 30 лет, до марта 2022-го.
Тогда мы вообще всё представляли себе не так, как оно в итоге вышло. Совсем не так. Мне было 19. И нам казалось, что вот теперь-то все точно изменится. Что перед нами открываются какие-то фантастические перспективы.
В 19 лет жизнь впереди вообще кажется долгой и яркой, а дорога широкой и длинной. Но мы, перестроечные подростки, как-то сразу пропитались «духом перемен», которых требовали не только наши сердца.
Я думал про бабушку и деда, вся жизнь которых от и до прошла при советской власти и к концу этой жизни наступило нечто вроде прозрения. И возникли страшные вопросы: мы что же, зря прожили эти годы? Не в то верили и не за то боролись? И поколение родителей, в котором революционной романтики было точно на порядок меньше, а кухонных анекдотов про Брежнева и советскую власть на сто порядков больше, — оно тоже встретило горбачевскую гласность с ускорением и новым мышлением в возрасте около пятидесяти, когда лучшие годы, как ни крути, тоже прошли.
Но нам-то было по 19 лет! Мы еще даже вуз не закончили. Старт взрослой жизни для нас совпадал со стартом «нормальной» жизни для страны! Так мы думали. Но, как говорил классик, «пройдут годы — а они пройдут, Киса»…
Сегодня я — ровесник моих уже покойных ныне родителей, какими они были в 1991 году. И, как ни крути, лучшие годы все равно уже прошли. И я смотрю по сторонам и понимаю, что сейчас мы даже не в той точке, где были в августе 1991-го.
Что мы вернулись куда-то еще глубже, уже совсем в наше детство. В котором из телевизора голосами советских дикторов нам рассказывали про «вашингтонских ястребов» и «израильскую военщину», а противостояние с Америкой и НАТО было таким, что про ядерную войну говорили вовсе не гипотетически.
Путч ГКЧП провалился потому, что и сам ГКЧП и его лидеры были совсем уж карикатурны и бестолковы. Но не будем забывать, что это были не самозванцы, а ближайшее окружение Горбачева и высшее руководство страны чуть ли не в полном составе. Что, увы, так же ярко характеризовало не только ГКЧП, но и СССР.
Сейчас трудно представить, чтобы танки, гул которых слышался в моем окне, дошли до Белого дома, но так и не рискнули по нему стрелять. Не решились раздавить гусеницами людей на баррикадах (но мы помним тех троих ребят, которые погибли в тоннеле на Садовом кольце!). Впрочем, и людей, пришедших «защищать демократию», безоружных, подчас немолодых и не слишком крепких — тоже представить себе невозможно. Никто никуда и ни за что уже не выходит. А танки стали решительнее. Впрочем, решительными они стали гораздо быстрее, и уже через два года охотно палили по тому же Белому дому, пускай его новые защитники безоружными и не были.
Но путч ГКЧП и его провал показали две важные вещи. Армия не готова стрелять в народ. А народ становится именно народом, переставая быть просто населением. Тогда это было так. И кажется невероятно далеким не только потому, что прошла треть века.
Сейчас создается ощущение, что ГКЧП если и не победил, то не так чтобы и проиграл. Социологи к очередной годовщине расскажут вам, как год от года снижаются симпатии к Ельцину и растут симпатии к путчистам — тем бесцветным, дерганым людям, оказавшимся неспособными даже «чижика съесть». А сами мы увидим, что народ снова превратился в население.
И вообще распался на отдельные человеческие атомы, безразличные ко всему, в том числе к своей собственной судьбе. А ностальгия по СССР — такому, какого в реальной жизни не было вовсе — сильна, как никогда.
И кажется, что все это не просто надолго — навсегда. И опять вспоминаются бабушка с дедом, которые так почти до самой смерти и прожили при советской власти…
Но вспоминается и другое. Это рассказ Владимира Кара-Мурзы-старшего. Володя же всегда был диссидентом, а перестройка для него была моментом настоящего восторга. Но даже в августе 1991 года Союз, КПСС казались вещами незыблемыми. И вот он рассказывал, как в выходные накануне ГКЧП они собрались с друзьями на шашлыки и обсуждали судьбы страны, глядя за какие-то далекие горизонты: «Могли ли мы тогда себе представить, что уже завтра в стране будет путч? А что через четыре дня в стране запретят КПСС?»
Когда кажется, что все навсегда и все безнадежно на этой прямой, бесконечно серой дороге — возможно, уже через секунду вас ждет крутой поворот. 33 года назад именно так и произошло.