Колонка · Общество

Уворачиваясь от слова

Власть оказалась в смысловом шпагате, потому что пропагандистские шаблоны мешают адекватно реагировать на ситуацию

Елена Панфилова, обозреватель «Новой газеты»

Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»

— Все, что угодно, но только не ***!..

Приятная ухоженная дама предпенсионного возраста нервно сжимает руки у груди и просительно смотрит в пространство. За пару минут до этого она довольно бодро обрисовывала теми же руками в том же пространстве шар, сообщая заинтересованным слушателям, что в скором временем вся планета Земля должна стать «русским миром».

Но вот под конец очередной встречи наших традиционных ежемесячных фокус-групп звучит вопрос: «А чего вы боитесь прямо сейчас?» — и наша собеседница, до этого вполне бодро описывавшая, как правильно надо денацифицировать и демилитаризировать, впадает в панику перед перспективой оказаться внутри слова на В.

А я в очередной раз попадаю в чертовски затруднительное положение, поскольку мне надо понять самой и рассказать другим, как обстоят дела с отношением россиян к тому, что происходит сегодня в стране и у ее западных границ, как меняется это отношение и к чему, собственно, оно прикладывается — к эвфемизму СВО, или к чему-то большему. И рассказать я это должна, не используя слово из пяти букв, потому что если я его вдруг напишу, то может прилететь дорогой редакции от цензуры.

Таковы нынче правила игры, и, как все больше кажется, именно такими они были придуманы не только и не столько для того, чтобы зарепрессировать как можно больше людей (хотя с этим делом правоприменители тоже явно вошли во вкус и раздают за это самое слово сроки направо и налево). Введенное в марте 2022 года наказание за использование слова на В, кроме всего прочего, поставило заглушку на его свободное циркулирование в общественном и медийном пространстве, сделав так, 

что по сути то, что это слово описывает на практике, как бы есть, а в широком, массовом понимании, что это именно это, а не «боевые действия» или «военные столкновения», — нет.

У множества моих коллег, работающих и пишущих из России и о России сегодня, это одна из самых больших профессиональных сложностей — написать о ***, не используя слово.

У наших же респондентов на фокус-группах этой проблемы нет. Но есть другая: в их головах последние два с половиной года описываются чем угодно, но только не запретным словом. Их так приучил телевизор, выдрессировала пропаганда. Вернее, может, они даже порой и используют это слово, но не ощущают свою реальность связанной с его содержанием, таким, каким описывались события в учебниках истории. Именно потому они раз за разом говорят нам, что боятся того, что может случиться ***. И сдерживаешься, понимая, что истинный смысл происходящего старательно вымарывался из их личного и общественного сознания, сдерживаешься и спрашиваешь дальше про что-то другое важное.

Например, про то, насколько все происходящее сказывается на повседневной жизни обычных людей. Ведь об этом постоянно просто завывают Z-журналисты и блогеры той же раскраски. Их бесит, что люди берут да надевают лучшее и выходят прогуляться с семьей или друзьями теплыми летними вечерами, посидеть в кафе или нанести визит в театр на что-то развлекательное, потанцевать на веранде или просто отдохнуть в парке на скамейке. Просто живут. А то, что происходит в Украине, происходит далеко, и это что угодно, но не то, чего они боятся. На жизни подавляющего большинства россиян происходящее сказывается

растущими ценами и исчезающими товарами, спорадическими короткими разговорами про негодяйский Запад, который гадит, и невозможностью поехать на этот же Запад туристом, а вовсе не постоянно присутствующим холодком на спине, который должен возникать у встревоженных граждан в период боевых действий. 

Или эти встревоженные граждане хорошо маскируются.

Курск. Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»

Но потом происходят события в Курской и Белгородской областях (да, все, что там происходит в эту последнюю августовскую неделю, руководитель страны в основном называет именно так — «события»), и власть совместно с пропагандой обнаруживают себя в чудовищном смысловом шпагате. С одной стороны, по факту это теперь не та специальная военная операция, какой она изначально задумывалась, сколько ни фильтруй официальные новости из регионов, где происходят «события». Сарафанное радио разносит по долам и весям всякое тревожное про срочников, про бегущих из своих домов семьи.

С другой стороны, в этот момент власти вроде и надо людям что-то такое сказать, чтобы они ну как минимум возмутились, мобилизовались, встали стеной и все такое-прочее, но нельзя. Потому что тогда как раз и получится то слово, да еще и применительно к нашей территории, а у нас же спецоперация. Поэтому и вызвали на выручку очередной эвфемизм в виде «режима КТО», но что-то подсказывает, что даже бодро зачитывающие в телевизоре новости пропагандисты не очень в эту конструкцию верят. Во всяком случае, Z-публика на него откровенно порыкивает.

А люди — да, они, конечно, некоторые возмущены и встревожены, особенно те, кто либо сами живут в приграничных регионах, либо те, у кого там есть родственники, или те, кто оттуда родом. Это естественно — быть взволнованным и возмущенным, быть в ярости, когда туда, где ты родился и вырос, приходят люди с оружием и приезжают танки. Не так ли? Люди мобилизуются, но пока мобилизуются в основном лишь вербально, посылая проклятия на головы всех причастных к возникновению «ситуации» в социальных сетях и на форумах. Перейдет ли эта вербальная мобилизация в деятельную — хороший, даже отличный вопрос. Ведь от ответа на него напрямую зависит, начнут ли люди понимать, что происходит не то, о чем им говорят.