Секретный свидетель «тыкал», но знал «испанский стыд»

Женя Беркович очень бледная, до зеленого, запрокидывает голову к стене. Но здоровается, держится перед залом. Переговаривается с адвокатом Орешниковой, та встает, в дверях говорит что-то прокурору Денисовой. Денисова спрашивает Беркович: «Вам плохо?» Надевают наручники на Свету и Женю, выводят из зала, пресса остается щелкать и рисовать адвокатов, наконец-то никому не мешают приставы и прокурор. Я думаю, эта сцена — метафора нашего общества: мы друг друга поддерживаем и свидетельствуем, а повлиять ни на что не можем.

Судья Массин входит, начинает заседание, объявляет причину задержки (был занят зал), из-за плохого самочувствия Беркович подсудимые в конвойке, им вызвана карета (увы, бригады скорой), заседание отложено. «Поскольку рассмотрение уголовного дела без подсудимых невозможно, заседание отложено до установления возможности подсудимой Беркович в силу состояния здоровья продолжить участие в судебном заседании».

Адвокаты не говорят ничего про симптомы и результат осмотра врачей. Вспоминают, что Елена Эфрос — мама Жени — нам рассказала, что дочь ей писала о том, что плохо переносит поездки в суд. Кто-то поясняет:

Приходит муж Жени — он сегодня вызван свидетелем защиты. В коридоре появляется Света Петрийчук (сегодня — в голубом брючном костюме), придерживает Женю рукой, но вроде она уже в силах. Женя — в необыкновенной кремовой блузке жатого шелка с объемными рукавами, и не видно татуировки, копирующей знак «хрупкое» — винный бокал и надпись fragile. Наверное, она не знает и о появлении фестиваля-перформанса «хрупкий» в этом году, и о его запрете в СПб.

14.11. Судья Массин открывает заседание, спрашивает Женю о самочувствии. — «Удовлетворительное». Вкрадчиво предлагает, чтоб «легче дышалось», выгнать из зала слушателей и прессу. Решают, как же технически засекретить анонимного доносчика, который после запроса на Петровку с прошлого заседания таки явился в суд.

Что-то судья постановил про заклеить показания в конверт, опечатать и приобщить к делу. Оказывается, письмо счастья в конверте — это только анкетные данные доносчика. На придумывание, как бы технически обстряпать эту анонимность, выделяется час! Аноним получает от судьи нейминг «Никита». На проходе кричат приставы, как на плацу: «Во двор или к Фемиде!» Статую Фемиды в центре суда здесь постоянно называют «памятником» богине правосудия. Читаем комменты к адвокатской трансляции, гадаем — кто таинственный свидетель.

Наконец все на своих местах (как быстро, однако, мы все приняли в том самом общеупотребительном сейчас психологическом смысле предлагаемые обстоятельства). «Никита» прибыл в здание суда. Судья уходит его допрашивать. Из двух плазменных экранов — над «аквариумом» и над нами — появляется звук и знак перечеркнутой иконки «видео».

Прокурор Денисова первая пробует расчехлить эту технологию:

— Никита! Вами была произведена видеосъемка.

— Да, была!

Над нами разносится непередаваемый голос — громозеки, инопланетного гуманоида, трансформера? Не голос, а звук. Ближе всего этот голос подходит роботу Вертеру, если бы он взял матюгальник. Слушаем, что говорит.

Видеозапись была сделана в марте 2023 года, он ее и отнес в полицию. «Где и по какому адресу?» — в ответ бульканье, разбавленное словом «осень». Осенью 2019 года он видел читку «Финиста» на фестивале «Любимовка» — догадываюсь. Искажение сигнала слишком сильное, а девочкам за стеклом и слушателям в зале не слышно вообще ничего.

Адвокат Карпинская: «Я возражаю на ваши действия». Судья: «Пояснения по существу показаний вы будете давать в прениях. Это ваше субъективное восприятие происходящего».

После читки он был на обсуждении. А также подслушал (или был участником) некоего разговора между Юрием Шехватовым, Евгений Беркович и Светланой Петрийчук — якобы они говорили о публикации видео, и «Юра, у которого был доступ», выложил видео на сайте «Любимовки». На вопрос прокурора, кем была осуществлена съемка, «Никита» четко произносит название компании, которая выполняла техподдержку. «Снимала еще девушка от «Любимовки».

Женя говорит, что не слышно совсем ничего, очень терпеливо говорит. Судья слышал только часть сказанного свидетелем. Поскольку происходит явная и очевидно уже неприличная по меркам военного суда кринжатина… Изначально было ощущение, что голос свидетеля не просто шифруется-изменяется, он будто через некую программу деконструируется — фраза дробится, и слова, как пиксели, «блюрятся» и переставляются местами. Перестарались. И, видимо, что-то подкрутили — голос стал просто металлическим.

Два часа слушать робота — это испытание. Даже недомогание и слабость Жени, кажется, отступили перед этим металлом с реверберацией — она стала выдавать свою фирменную эмоциональную мимику в ответ роботу. А мы, не обладая ее артистизмом, на буквах не будем даже пытаться воспроизвести ни интонации, ни тембр, ни незабываемый «спеллинг» робота, который за два часа просто уморил суд и себя самого.

А ведь именно его вещественный донос — диск с записью — вместе с лингвистической экспертизой и стал сутью обвинения. (Печально уже известный свидетель Карпук с его постами во «ВКонтакте» скорее нужен в этом деле как красный флажок.)

Итак, что мы узнаем за эти два с половиной часа разговора с роботом.

«Никита» «был участником фестиваля Любимовка» — неизвестно, волонтером или зрителем. Второй раз говорит, что вообще «работал там». На вопрос судьи Массина, каким образом публикуются читки, и возражение Карпинской, каким образом посмотревший читку свидетель может это знать, сам «Никита» ответил: «Да, могу, потому что я сам принимал участие в работе фестиваля». Он рассказывает про форму подачи заявки на участие на сайте «Любимовки», но не может сказать, каким из двух возможных способов он попал на фестиваль и был ли участником команды. Путается в важном — кто вел обсуждения читок («Женя Казачков». Наверное, все-таки Юра и Олжас), кто был арт-директором «Любимовки» в 2019 году — перечисляет просто имена драматургов. Но точно называет компанию-организатора трансляции, вот только трансляция случилась годом позже — в 2020-м, в пандемию.

Называет банкет (финальную вечеринку фестиваля) «фуршетом». И непонятно, как оказался там, если он зритель (значит — участник). Впечатления от увиденного заставили его поделиться с Петровкой, 38, но не сразу. «Девушки, главные героини, представлены жертвами. И они ни в чем не виноваты. И у каждой есть своя предыстория. Их унижали, притесняли в правах. Это происходило в России. И из контекста следует, что виноваты российские институты государства и общества. Уехав к Финистам, которые не оправдали ожидания, оказались не любящими и заботливыми мужьями, они сожалеют и раскаиваются. А если бы они оказались любящими, то девушки с удовольствием участвовали бы в терроризме. И участвовали в джихаде».

Он не может рассказать подробности о своем участии и об обсуждении пьесы, потому что боится преследования: «театральная среда такая эмоциональная», а также как работник театра «боится за свою карьеру».

Карпинская: 

— «Вам кто-то когда-то угрожал?» 

— «Да, случалось». 

— «А Беркович и Петрийчук?» 

— «Нет, никогда. Я работаю в театральной сфере и знаю отношение к данному вопросу. И боюсь за свою карьеру…» 

— «Я правильно понимаю из вашего ответа, вы боитесь за свою репутацию?» 

— «Не только за репутацию. И за карьеру. И за финансовое состояние. И, возможно, за здоровье и жизнь. Дело резонансное. Люди могут реагировать совершенно по-разному». 

— «Какие люди угрожают вам?» 

— «В настоящий момент никто не угрожает».

После читки он поделился душевными терзаниями и сомнениями со своим другом-мусульманином с Северного Кавказа. «Мы с ним обсуждали эту пьесу. Я решил снять, чтобы показать ему спектакль, поскольку он сам не мог прийти». И в декабре 2022 года тоже пошел на спектакль (в Боярских палатах) по приглашению (но боится сказать, чьему). И снял спектакль на телефон. Что это за моменты спектакля — «Никита» отказался уточнять. Но объяснил, что «не выполнил монтажную нарезку». С телефона запись удалена, он ее перебросил в компьютер и с компьютера записал на диск, который и отнес в правоохранительные органы после того, как друг убедил его, что «это будет правильным поступком. Мы много общались на эту тему. Решение принял я сам. Но он оказал влияние».

Он пошел в приемную Петровки, 38, и там «написал объяснительную и передал ему (очевидно, оперативнику Лисукову, допрошенному на прошлом заседании 6 июня) диск, попросил о конфиденциальности». Он не читал, что с его слов записал оперативник, и подписал этот документ не глядя.

«Никита» называет Женю на «ты». Адвокат Бадамшин спрашивает, почему запись спектакля сделана в новогодние праздники, а отнести ее в органы «Никита» решился только в марте?

«Вы ошибаетесь. Запись я делал до Нового года. До передачи прошло, может быть, четыре-пять месяцев. Это не так просто — прийти к правоохранителям. Надо быть уверенным в том, что ты делаешь. Сформировать позицию. Что повлияло на меня — со мной происходили разные вещи. Переживания. Гражданская ответственность. Совесть меня мучила».

Бадамшин:

— «А какие моменты либо фразы вас задели, которые пропагандируют радикальный ислам?» 

— «У исламского государства* есть лозунг — не жить в унижении. На протяжении всего спектакля женщины терпят унижение от государства, от общества. Они подвергаются насилию. Девушки совершенно не виноватые». 

— «А какие фразы позволили сделать такие выводы?» 

— «Ситуации менялись. На читке были одни, на спектакле другие. Ситуации хрестоматийные. Люди узнают и делают соответствующие выводы. Зрителей подталкивают». 

— «Какие моменты вас привлекли? Помните ли вы концовку?» 

— «Да, я присутствовал, давайте только без эмоций»… 

Карпинская: 

— «А герой начинает раскаиваться в начале или в конце? 

— «Она не раскаивается вообще». 

— «Чем заканчивается спектакль?» 

— «Я затрудняюсь ответить». 

— «В спектакле героиня играла Варвару Караулову?» 

— «Нет, это собирательный образ». 

— «Вашему другу-мусульманину не понравилось, как готовился халяльный торт?»

— «Вы шутите сейчас? Да, думаю, этот момент задел его. Но я не уверен, что ему показывал». 

— «Какие моменты вы ему показывали?» 

— «Я не помню детали, я смотрю более 50 спектаклей в год. Тут приравнивают Российскую Федерацию и Исламское государство*. Что отношение к женщине и тут, и там очень похоже. <…> Я комплексно рассматриваю произведение, а не выбираю какие-то куски. Я показывал некоторые моменты, поскольку он разбирается в исламе и может дать свои комментарии».

«Никита» рассказывает, что его «задевал в целом посыл спектакля».

— «Так какая ваш главная претензия к спектаклю?» 

— «Террористки показаны как жертвы на протяжении всего спектакля. Что в России женщинам плохо. Женщины живут в унижении, без любви. Направленный посыл — вот здесь, в России, плохо, плохое отношение к женщине, она живет без любви. Именно с этим посылом к террористам женщины обращаются, и это не отвергается, не критикуется, а подтверждается: женщины живут тут повсюду в женском непонимании, без любви». 

— «В спектакле присутствуют террористы?»

— «Нет».

— «Кто такой Финист?» 

— «Герой сказки». 

— «А в спектакле?» 

— «Боевик». 

— «Почему?»

— «Потому что девушки называют его своим «ясным соколом». То ли Омар, то ли Карим. Это собирательный образ».

Защитница Елена Орешникова: 

— «Если в художественном произведении присутствует негативный герой, то значит ли, что его действия оправдываются?» 

— «Я с вами тут не соглашусь. В «Финисте» негативный персонаж остается негативным. В «Финисте» подмена понятий».

«Еще пучок вопросов». — Женя Беркович, кажется, вновь в силах — от ярости ли? 

— «Откуда вам известно, кто именно договаривался?» [О выкладывании записи читки] 

— «Я не могу сказать, это на меня выведет. Ты ее отобрала». 

Женя задает вопросы. Что травмировало его в пьесе. Смутил ли его общий посыл. 

«На обсуждении вы высказывались?» 

— «Нет, у меня были сложные противоречивые чувства. Боюсь, что меня б осмеяли. Или я бы показался дураком». 

— «Да, дураком лучше позже, чем раньше. Вы помните, где вы сидели?» 

— «Нет, это укажет на меня». 

— «Вы настолько известная персона в театре?» 

— «По вашему мнению, девушки показаны жертвами чего?» 

— «В каждой биографии приведены различные примеры. Абьюз. Насилие». 

— «Главная проблема в том, что девушки показаны жертвами насилия?»

— «Да, это тоже есть».

— «Но это пока не уголовная статья». 

— «Вы показываете это для оправдания террористической организации. Это уже проблема».

После этого свидетель с непривычки, видимо, совсем «поплыл». Не смог ответить ни на один вопрос Светланы Петрийчук. Ксения Карпинская гневно говорит о том, что свидетель отказывается от дачи показаний. Но и судье удается добиться не многого от этого надежно защищенного свидетеля. Тот даже не вспомнил, читал ли и подписывал ли свой донос: «Я доверяю сотрудникам правоохранительных органов». «Я в театре работаю, — продолжал он о главном: своем страхе. — Порой бывают личности истероидные, могут с ножом напасть. Я не хочу рисковать». — «В театре настолько трудная обстановка? Что, это обыденно, что кто-то на кого-то может напасть?» — удивляется судья Массин, видимо, после вдохновенного допроса двух историков театра, дюжины актрис и Вениамина Смехова, представляющих себе атмосферу закулисья иначе.

«Никите» разрешили покинуть здание суда.

…Каким-то образом у прокурора Денисенко (вот бы кто выдержал атмосферу закулисья) еще остается энтузиазм ходатайствовать о запросе в Минкульт и ООО «Театральный агент» с проверкой нарушения авторских прав «Любимовки». Бадамшин возражает: это выход за пределы 252 УПК. Куракина поддерживает: ходатайство не обосновано. Света Петрийчук (до чего щедрый человек) сразу поясняет, что никак не работает с указанной конторой и никаких показаний «театральный агент» дать не сможет. Женя тоже никогда не находилась с ними в отношениях. «Более того, ни РАО, ни это не является государственным органом. И ничего не докажет». Судья как будто не услышал и отвечает: все это они расскажут в ходе допроса.

Прокурор зачитывает из пятого тома, записанные 4 мая 2023 года показания свидетеля Горина, администратора «Боярских палат». Он бы, говорит, не работал там, если бы увидел в спектакле признаки экстремизма.

Доказательства обвинения закончились, со следующего заседания выступает защита. Анонс на четверг: исследование письменных доказательств защиты и два свидетеля, ожидавшие весь сегодняшний судный день в коридоре, — опытный российский судебный лингвист-эксперт Баранов и муж Жени Беркович Николай Матвеев. Всего защита планирует пятерых свидетелей и допрос обвиняемых. Про просмотр видеозаписи тоже заявили…

…На улице льет дождем июнь. Сестра Петрийчук и актер, ведущий блога «Любимовки», уходят под одной курткой. А многие и просто идут сквозь ливень. Как говорили в этой ситуации герои сказки «Чипполино» — когда есть большая беда, маленьких не замечаешь. 

Ксения Карпинская комментирует без зонта: «Секретным свидетелем может быть лицо, которому угрожают либо физически, либо ему поступали угрозы. Как мы видим, этому человек угрозы не поступали, единственное, о чем он печется, — о своей репутации. И карьере. Получается, каждый свидетель может сказать: «Я переживаю о своей карьере», — и оказаться судебным свидетелем, и нести такую вот ерунду. Конечно, это незаконное действие… В соответствии со статьей 3307-308 УПК, свидетель не может отказываться от дачи показаний, он это подписал суду. Если он согласился быть свидетелем — он должен отвечать на поставленные вопросы. Это определенная профанация, вы же понимаете».

А мы все гадаем: это сведение счетов в театральной среде или все-таки оперативный сотрудник (как это мы явственно слышали в показаниях секретного свидетеля «Арнольда» с чуть менее измененным голосом в «маяковском деле» поэтов Камардина, Штовбы и Дайнеко). По речи — это не актер, не режиссер, скорее администратор театра — тогда какой такой карьерой он рискует? А для «эшника» он все-таки естественно называет Женю на «ты» и слишком осведомлен о театре. 

* Организации признана судом террористической.