С десяти утра у подсудимых Жени Беркович и Светланы Петрийчук началась апелляция на арест в другом зале Второго Западного окружного военного суда. Но на этот раз по видеосвязи выступали не они, а судьи Военного апелляционного суда — режимного объекта подмосковной Власихи (туда, даже если доедешь ногами, все равно увидишь только видеосвязь). А в это время в коридоре Второго Западного военного суда ждут люди из посольств Чехии, Германии, Франции, Швейцарии, США. Кто-то кому-то объясняет, что это формальность. Пресс-секретарь суда поправляет назидательным тоном: «Ничего не формально, а ходайствовали-выслушали-заявили-постановили, все по закону. Продлят, кто ж из-под суда отпустит. Вот посудят и тогда…»

Съемка на телефон по-прежнему карается и удаляется, а профессиональной камерой пресс-служба суда признает только камеру большую, пусть даже это «мыльница». Что новейшие смартфоны снимают лучше — для суда пусть останется тайной.

…Женщин проводят по коридору. Подошедший активист получает от приставов на охране порцию «шуток»: «Что вы сюда пришли опять? В театр бы билеты лучше купили». Нет, клянусь, не лучше.

Доказательство — люди театральные и прочие «тонкие», которые обычно встречаются на самых острых культурных событиях, сегодня здесь. Политика к ним пришла сама.

На контрасте отвыкших от гаджетов, сосредоточенных и совсем с виду не уставших женщин в «аквариуме» особенно заметно, как рьяно мы пыримся в телефоны, как озабоченно хмуримся. Лишь бы отвести глаза. Все последние двадцать лет у нас было очень-очень много личных дел. Поэтому теперь очень много судов.

Спрашивают адвоката Бадамшина: «Сегодня до упора?» — «До победного!» Начинается допрос актрисы Натальи Горбас, сыгравшей в спектакле «Финист». Прокурор Денисова ерничает: «Надеюсь, вы успели на премьеру в прошлый четверг?» Горбас — актриса театра Ермоловой, но большую часть времени проводит сейчас в суде.

Наталья рассказывает, что училась на параллельном курсе с Женей, та позвала ее в читку пьесы в 2019 году…

Так же и всем кажется, что достаточно было с самого начала посмотреть видеозапись спектакля — и никакой «деструктологии» от эксперта уже не понадобится. Но судья спектакль смотреть не хочет, а расспрашивает.

Судья: Какого персонажа вы играете?

— Марьюшку, которую на протяжении всего действия спектакля допрашивает судья. Это история про одиночество, недолюбленность, боль, о том, как с обманом можно попасть в страшные истории».

— Про вашу героиню чуть подробней: знакомится, не знакомится, уезжает?

— Ей в интернете написал человек, с которым она говорила про жизнь и футбол, он звал ее к себе, говорил, приезжай — будешь зефир готовить.

— Она уехала?

— Она собиралась уехать и не уехала, ее поймали на границе, и ей в конце… Вменяют? Озвучивают приговор? — тут Горбас замялась.

Судья Массин помогает:

— Можете назвать, какой приговор?

— Нет, я не помню.

— Соответствует ли приговор из спектакля приговору Варвары Карауловой?

— Не знаю.

— Считаете ли вы, что в указанном спектакле пропаганда терроризма?

— Нет, этот спектакль антитеррористический, чтобы спасти девочек-мальчиков — людей — от попаданий в Сети.

В комментариях к трансляции народ отмечает, что разговор идет по канве обвинительного заключения.

Судья подчеркнуто любезен. К допросу переходит защита.

Адвокат: Какая цель спектакля, вы обсуждали?

— Конечно, это пьеса про то, как легко попасть в беду и как этого не делать, и как увидеть маячки, которые могут напрячь в общении по интернету.

— Хотели бы повторить судьбу героини?

— Нет, не хотела бы.

— Режиссер ставил задачу играть конкретного человека?

— Нет, это выдуманная девочка. У разных персонажей разные отсылы, разные монологи, которые наши девочки (актрисы. — Н. С.) придумывали сами.

— Вы видели атрибутику религиозную у Беркович дома?

— Нет, никогда не видела религиозных символов и предметов.

— Ваш костюм был олицетворением религии?

— У меня был придуманный художницей спектакля парик с косами и длинное платье, платок я никакой не надевала. В конце я снимала парик и оставалась в ночнушке достаточно короткой, прикрывающей выпуклые и нет части моего тела.

Дальше спрашивает Женя Беркович.

Наталья рассказывает, что проект «Дочери СОСО» придумали в 2018 году, все началось со спектакля «Считалка», который был про один день жизни девочек на фоне грузино-абхазского конфликта, и «одна там молится и переживает».

— Скажи, там какие-то верования?

— Она христианка — девочка, которую я играю, у нее крест. В сложные моменты она молится, целует крест, просит бога помиловать папу.

Прокурор Денисова играет скулами.

Горбас рассказывает про пространство Боярских палат и про мизансцену раздачи зефира (это — важный момент, сейчас станет ясно почему):

— Длинный коридор из кирпичных комнат. В следующей комнате перед тобой стоят 4 или 5 рядов стульев, потом лежит палас, на котором мы играем спектакль. Лежат подушки. И еще один ряд стульев. Мы работаем в центре, в этой «кишке», между рядами стульев. Мы не ходим между рядов, между зрителями. Но внутри между правой и левой частью все занято актерами. Про зефир. Такая ироничная смешная подача. В течение всего монолога я хожу с большим подносом, раздаю зефир, охватываю весь зал, иногда протягиваю руку.

Женя:

— Оценочный вопрос, но профессиональный. Велика ли вероятность не заметить, что ты раздаешь зефир?

— Одну зефиринку иногда обратно уношу — весь зефир разбирают. У меня очень громкий монолог.

Если в видеозаписи такое можно и не заметить, то вживую пропустить невозможно.

— Что это за «маячки» в спектакле, о которых вы говорили, которые должны были не дать девушке попасть в беду?

— «Маячки», которые могут напрягать при общении с человеком в Сети. Что Финист пропал в какой-то момент переписки на 4 года, потом резко стал говорить о религии, сказал, что она должна принять ислам. И все это под прикрытием «я тебя люблю, я о тебе забочусь».

Дальше начинается про продажу билетов. Дело в том, что свидетель обвинения Карпук на допросе заявил, что купил билет перед спектаклем: «на входе в самом СТД», «где касса, входишь справа», «там девочки на входе какие-то стояли».

«Кассы там (в Боярских палатах. — Н. С.) нет. Там при входе нельзя купить билет. Девочки все на сцене. А администраторы в основном парни, — разъясняет свидетель. — Постковид и билеты разлетались достаточно быстро (в интернет-продажах. — Н. С.)». Это 2021 год.

— Платки были в этом спектакле? Инструкция?

— Да, я зачитывала, как завязывать платок в колонии. Марьюшке дают срок, и она зачитывает инструкцию, как правильно завязывать платок.

Прокурор вопросов не имеет.

Адвокат Орешников спрашивает о благотворительной деятельности Беркович.

— Мы как «Дочери СОСО» ездили в хосписы, взрослые и детские, давали там концерты. Был благотворительный фонд «Ты не один», а кто Женя там по должности, я сказать не могу. Есть ее друг в Санкт-Петербурге из ПНИ, к которому она ездит, навещает. Я знаю ее как человека благотворительного.

— Героиня, когда начинает общаться по интернету, понимает, что это террорист?

— Она чувствует себя одинокой, никому не нужной. Родители ею не занимаются. Папа нашел одну жену, потом другую. У мамы другие дела. Она очень подавлена, одинока, ранима — и за это цепляется человек, который ей пишет. И, возможно, не один ей пишет человек. И пытается ее в этом положении эмоциональном раскрутить. И она думает, что она кому-то нужна.

— Они обрели счастье в своих поисках?

— Какие-то героини в моменте находятся в промежуточном состоянии. Но никому ничего хорошего эти истории не принесли. У одной умирает ребенок. Она не может устроиться на работу. По другой понятно, что ничего хорошего ее там не ждет. Никто не встречает свою любовь в этом спектакле.

…Следующая свидетель — композитор Ольга Шайдуллина.

— Мы с Женей сделали много спектаклей, сделаем еще больше. Познакомилась после «Считалки». Мы дружим семьями, ездили вместе отдыхать с детьми, с моей дочерью и ее детьми. С ней очень интересно работать композитору, она великий режиссер.

Может ли быть искусство профилактикой. Женя не религиозная, нет, не имеет отношения к исламу.

Орешникова спрашивает о роли музыки в спектакле:

— «Аты-баты», «Реченька» — какой смысл?

— Собственно, вы спектакль видели? В данном случае музыка нужна, чтобы усилить эмоциональное напряжение. К финалу, по нашей задумке, погребальная зацикленная мелодия «Аты-баты» найдена для выражения безысходности, отчаяния, трагедии.

— Лингвисты или психологи могут оценивать музыку?

— Нет.

— Интерес к радикальному исламу замечен? В исламе музыка, молитвы — используются в спектакле?

— Нет.

Теперь Женя спрашивает:

— Задача спектакля пропаганда и оправдание терроризма?

— Нет, наоборот, профилактика и обличение всего ужаса.

Бадамшин: Какие мотивы, темы музыкальные использовались?

— Несколько цитат как народные песни использовались, это работа с фольклором как метафорой. Абсолютная цитата — «Реченька». Ближе к финалу «Реченька» работает как оплакивание.

— В какой момент?

— В момент приговора.

— Чего вы хотели добиться вместе с режиссером, когда «Реченька» играла во время приговора?

— Трагедийности, безысходности. Использование музцитат подчеркивает смыслы. Спектакль — это не просто пространство слова и текст, это — синтетический вид искусства, в котором работает все: и нотка, и петелька на костюме, чтоб оставить эмоциональный отпечаток…

— Эмоциональный отпечаток того, что так делать нельзя, достаточно убедителен, — говорит судья Масиин. — К чему тут… (Плохо у них с эмоциями все-таки.)

— Чегора (музыкальный термин для погребальной музыки. — Н. С.) — заупокойная история, густое погружение во мрак. А на сцене происходил в этот момент ритуальный хоровод, который превращается из хоровода праздничного в хоровод обреченности — это после приговора…

У Светланы Петрийчук нет вопросов. И у прокурора.

— Выражу общее настроение, — произносит судья. Все затаились. — Душно.

Женя протирает руки влажной салфеткой, потом обмахивается ею, как веером.

Я думала, это ученицы Жени или поклонницы, — не колятся. У одной, говорит, практика. Подростки с УПК в руках не уходят от охраны, требуют председателя суда. Приставы орут на детей. Мне кажется совершенно естественным, что группа поддержки Жени и Светы сокрушительно юна и напориста. «Постоянная слушательница» вздыхает на выходе: «В следующий раз принесу кимоно и буду прикрывать тех, кого не пускают». Сегодня рекордное число переодевалось перед входом — как в пляжную раздевалку. Лето.

В суды можно с 16 лет. В коридоре не первый день две совсем юные девушки: одна оканчивает школу и хочет быть журналистом, вторая уже учится на детского онколога и трудится в хосписе. Второй все восхищаются, первую все отговаривают. Первая верит в смену времен, вторая с кулоном «милосердие» на груди говорит: «Журналистом быть сложнее. Эмоциональные качели. А у нас (в детской онкологии) сразу все понятно, что будет».

Коллега подсказывает, что закончились свидетели обвинения. Но прокурор вызывает на допрос еще одного — детского психолога Алису Колесову, она обследовала дочерей Жени. Адвокат Карпинская ходатайствует о закрытии допроса. Все согласны и выходят.

Карпинская поясняет после: «Она написана в обвинительном заключении и как свидетель обвинения, и как свидетель защиты. Сейчас ее пригласило обвинение. Да, она не знает обвиняемых, она не видела спектакль. Речь идет только о состоянии детей, в котором они находятся без значимого взрослого. Закрытое заседание, потому что медицинские документы и личные данные детей. Никаких других закрытых заседаний не будет».

Елена Эфрос — мама Жени — стоит рядом со статуей Фемиды, к которой всех от дверей зала отгоняют приставы.

На выходе Елене Михайловне еще приходится утешать камеры:

— Суд, по моему мнению, зашел в тупик, причем давно… Есть слабая надежда, что судейские это тоже сейчас поняли, поэтому затягивают, но может быть, это и не так. Я не знаю. Идет топтание на месте и ходьба по кругу, чего они хотят вытоптать — я не знаю.

— Как там Женя?

— Женя выглядит прекрасно, защищает себя хорошо. Линия защиты, которую они выработали с адвокатами, кажется умной.

— Как вам показания Карпука?

— Я не была. То, что я читала, это смешно. Такое ощущение, что человек читает с листа текст, написанный кем-то другим, и не очень понимает. Может быть, он не очень грамотный — ну, в школьном смысле этого слова. То, что он актер… он себя очень сильно скомпроментировал таким плохим знанием роли.

— Жене дают звонки?

— Достаточно редко, и она использует их, чтобы связаться с людьми, кто не может прийти в суд или написать письмо, например, ее 90-летняя бабушка или ее дети. Мне она звонит изредка. Всем рекомендую ФСИН-письмо. Прекрасный сервис.