«Надевали наручники и били из пистолетов в затылок»

Позвонил историку Александру Гурьянову, наверное, самому знающему тему эксперту, руководителю Польской исследовательской программы «Мемориала»*. Он устало сказал: «Нечего здесь комментировать. Знаете, в последние годы каждый апрель (к годовщине расстрела? — П. Г.) ФСБ упрямо вбрасывает «новые» рассекреченные документы. Вот и сейчас опять берутся показания «свидетелей», которые те дали еще в сороковых годах — арестованные чекистами. Неудивительно, что они все говорили то, «что надо». Сейчас их воспроизводят снова, хотя вопиющие нелепости видны невооруженным взглядом. Вот «свидетель» рассказывает, что расстрел был в восемнадцати километрах в сторону Вязьмы. А был он строго в противоположной от Смоленска стороне — в шестнадцати километрах на запад… Так ошибиться можно?»

Я не стал спрашивать Гурьянова, чего ж ФСБ такие документы 80 лет скрывала? Позволяла гулять «лживой» версии, бросающей тень на чистейшие, ничем не запятнанные ризы предшественников. Дезориентировала руководителей страны (ладно, Горбачева с Ельциным, их обмануть — сам бог велел, сами обманывались с радостью, так ведь?). А сколько раз Путин с Медведевым «за Катынь» извинялись (мы помним!), голову пеплом посыпали, и что?

Не повод ли от услуг такой «службы безопасности» отказаться, и как можно быстрее? Раз она так последовательно и успешно дискредитирует легковерное руководство? И архивы ее надо бы открыть раз и навсегда, а не по мере возникающей (по мнению держателей архива) надобности — десятилетия спустя? И не секретить все подряд. Например, простой, казалось бы, факт: кто именно «закрыл расследование» по Катыни? Суд еще в 2010-м получил ответ, что Межведомственная комиссия по защите государственной тайны, на которую переводила стрелки прокуратура, на запрос, посланный туда, от этой «чести» категорически отказалась. Инициатор засекречивания был тогда назван. Но он тоже, оказывается, секретен!

Репортаж из Катыни. 1943-й

У меня есть книжка, написанная польским публицистом-эмигрантом Юзефом Мацкевичем, изданная, правда, в 1992 году, в Лондоне, да и перевела ее советская диссидентка Наталия Горбаневская. Предвижу возражение: какая, мол, может быть их словам вера, с их «бессильной злобой» к Сталину и всему, что он делал? Пусть так, согласимся, но почитаем. В книжечке собраны статьи Мацкевича за несколько десятилетий, среди них — «Дым над Катынью», первая публикация в 1947-м, в 10 и 11-м номерах журнала «Львов и Вильно».

Когда совершенно случайно гитлеровские оккупанты наткнулись на захоронение под Катынью, они, естественно, постарались это полной мерой использовать в своей пропаганде. Даже врагов своих для такого дела приспособить постарались. Так среди журналистов, привезенных в Катынь, оказался и Мацкевич. Относительно его симпатий к оккупантам сами оккупанты отнюдь не заблуждались. Поездку Мацкевича после раздумий санкционировали и руководители польского антигитлеровского подполья.

Сделаем все поправки на то, что шла война, и организаторы «эксгумации» преследовали прежде всего свои цели, а не только восстановление справедливости.

«…Трупы, извлеченные из могильных рвов, (немцы) складывали на землю рядами. Из рядов забирали по одному, чтобы произвести осмотр и обыск. Мундиры были в основном в хорошем состоянии, можно было даже разобраться, из какой материи они сшиты, — они только выцвели. Все, сделанное из кожи, в том числе сапоги, на первый взгляд производило впечатление резинового. Поскольку каждое тело, как правило, было словно проклеено трупной жидкостью, липкой, ужасной, вонючей, то о том, чтобы расстегивать карманы или тем более снимать сапоги, не могло быть и речи. Поэтому действовали следующим образом: особо выделенные рабочие в присутствии дежурного делегата Польского Красного Креста разрезали ножами карманы и голенища сапог, потому что в сапогах тоже нередко бывали спрятаны разные предметы. Все находки выставлялись на дневной свет. Все, что могло служить вещественным доказательством, памятью для семьи, указанием при установлении личности или материальной ценностью: личные документы и удостоверения, дневники, записные книжки, письма, фотографии, образки, молитвенники, квитанции, медали, ордена, кольца и т.д., — складывали в специально для этого приготовленный конверт, на котором проставляли очередной номер. Тот же учетный номер затем прицепляли к телу, а тело, если оно не представляло собой особого интереса для медиков, сразу клали в другой ряд.

Живой человек, даже если жизнь его протекает в таких примитивных условиях, какие существовали в советских лагерях, пользуется массой разнообразнейших мелочей. Это всякие там зубные щетки, расчески, спички, портсигары, какие-то коробочки, табак, сигареты, карандаши, бритвенные лезвия, зеркальца, кошельки — да что там еще… все это, жалкое, покорежившееся, наполовину сгнившее, уже не приходит мне на память… У одного в моем присутствии достали даже коробочку презервативов с отчетливым фабричным клеймом, и этот стыдливый, интимный предмет его жизни, выставленный на всеобщее обозрение здесь, в этом кошмарном лесу, в смраде и смерти, перед лицом беспрецедентной трагедии, — у человека, череп которого был пробит пулей навылет, казался чем-то поразительно человеческим на фоне этого бесчеловечного преступления. Среди массы вещей были польские банкноты, уже вышедшие из обращения, то есть никакой цены не имеющие… Все это немедленно выкидывалось долой, в лес, на его травянистый покров из земляничных листьев, вереска, черники, на мох, под кусты можжевельника.

Но вместе с этим выкидывали еще кое-что: газеты.

Правда, как в заключении Международной комиссии экспертов, так и в позднейших отчетах секретаря Geheime Feldpolizei Фосса и доктора Бутца справедливо отмечены даты найденных при останках газет, однако газеты здесь не учтены в той степени, в которой заслуживали как вещественные доказательства для расследования загадки:

Когда было совершено преступление? А следовательно: кто преступник?

Несколько газет были сохранены как экспонаты, остальное выкинуто в лес. Но в большинстве случаев это не были целые газеты. <…> Так вот этих-то газетных клочьев, наряду с целыми газетами или их большими обрывками, было разбросано по лесу — как не имеющих ценности — масса.

Нагнувшись, я ворошил палочкой эти клочья, пропитанные трупной вонью. И я тоже не сразу обратил подобающее внимание на обрывки газет. Только когда я потом отправился на место, где доктор Водзинский проводил обыск трупов, когда раз и другой из кармана трупа извлекали при мне газету, третий и пятый раз, и каждую с датой: март-апрель 1940 года, — я понял убедительную силу факта. «Глос радзецкий», советская газета, издававшаяся по-польски, особенно часто попадалась среди других, на русском языке, газет… Сегодня я могу подтвердить показания некоторых пленных о том, что в лагеря военнопленных в 1940 году эту газету засылали в больших количествах… Даты же не возбуждали сомнений. Тут я должен отметить, что всякие печатные материалы сохранились в могилах лучше всего. <…>

Газета, даже вражеская, — для пленного тот источник информации, до которого он особенно охоч. Поэтому хранение старых газет было бы полной нелепицей и чепухой, особенно по сравнению с такими важными событиями, какие приносил каждый день идущей мировой войны. А уж тем более — по сравнению с началом советско-германской войны, которая могла прямо повлиять на судьбу польских пленных… А как бытовой материал: для упаковки, стелек, цигарок — бумага истерлась бы и изорвалась, не выдержала бы такого промежутка времени. Да, старых газет они хранить не могли. Должны были бы иметься новые. Но таких, с более поздней датой, не было ни одной.

Следовательно, датировка этих газет, найденных при останках, если смотреть с точки зрения здравого смысла, честно, — вне всякого сомнения дает датировку убийства: весна 1940 года. <…>

…Евреи в списках катынских жертв, публиковавшихся немцами! Множество еврейских фамилий! Просматривая эти списки, я сказал немецкому офицеру с таким оттенком язвительности, какой только мог себе позволить:

— Гм, а евреев-то порядком…

— Да-а-а, конечно… но только надо ли это подчеркивать?

И я ничего не подчеркиваю. Я попросту констатирую. Кто видал вблизи ослепленную, бешеную — можно сказать, с пеной на устах — гитлеровскую антисемитскую пропаганду, которая с абсолютным, безоговорочным упорством отождествляла большевизм с еврейством, только тот может себе представить, как трудно было той же самой гитлеровской пропаганде публиковать десятки еврейских имен и фамилий в списке катынских жертв!

<…> И все-таки сами немцы это публикуют. Вывод отсюда может быть только один. А именно: если бы немцы хоть каким-то способом подделывали катынские документы, как утверждает советское коммюнике, то нет никакого сомнения, что в первую очередь они утаили бы еврейские фамилии. 

И не могли это сделать из-за чересчур большого числа свидетелей, которых сами же пригласили…

<…> В двух километрах от Козьих Гор, в поселке Грущенка, немцы устроили на веранде одного из домов выставку катынских экспонатов — в застекленных витринах, как в музее. Типичные предметы и состояние их сохранности в могилах мог видеть каждый. Рядом с документами, погонами, банкнотами, квитанциями, знаками различия, орденами и массой разных других предметов лежали письма. Немецкая пропаганда умела организовать такие показы в своих политических целях. Сегодня это уже далеко от сути дела и ни в чем ее не меняет.

Однажды у меня потекли настоящие слезы — настоящие, т.е. не от трупного смрада и не от спасительного дыма костров, а именно там, на веранде дома в Грущенке.

Это было на третий день нашего пребывания. Мы вернулись из Козьих Гор. За чистым стеклом витрины подгнившие листки, расправленные кнопками, с крупными, разборчивыми буквами: письма детей отцам».

Кто стрелял?

Я подсчитал: в этом веке я опубликовал 11 материалов о расстрелах польских офицеров в 1940 году — из них шесть в «Новой». Так получилось, что я бывал во всех трех местах — и в Катыни, и в харьковских Пятихатках, и в Медном под Тверью.

Что еще напишешь «в связи со вновь открывшимися обстоятельствами»?

Думаю, в этом и состоит замечательная «дебютная идея» тех, кто постоянно вбрасывает «новые факты», принципиально не желая отвечать на все ранее заданные вопросы. А чтобы что-то возразить, надо опять же пересказывать всю историю сначала. Чем ставишь себя в положение повторяющего, как попугай, одно и то же. Что неприятно и неубедительно.

И все же.

Итак, в августе 1939 года Молотов и Риббентроп подписали в Москве договор и секретные протоколы к нему, что дало возможность Германии напасть на Польшу с Запада, а СССР — совершить «Освободительный поход» с Востока и занять территории, населенные в том числе украинцами и белорусами.

Но эти попытки были пресечены, армия обезоружена и рассортирована по лагерям НКВД, в структуре которого было создано специальное Управление по делам военнопленных, которое возглавил капитан госбезопасности Сопруненко. Потом часть пленных была переведена для участия в стройках социализма в восточных районах, часть передана немецким союзникам, часть бесследно исчезла. Сталин (к тому времени поляки стали уже нашими союзниками в войне с Гитлером) в 1941 году нагло врал их премьеру, что пленные сбежали — в Маньчжурию (!). Как я уже сказал, — бесследно.

В 1943-м немцы объявили, что случайно обнаружили массовые захоронения под Катынью (Смоленская область) именно этих пленных. СССР объявил все это измышлениями геббельсовской пропаганды, и даже пытался протащить гибель поляков (обвинив в ней немцев) на Нюрнбергский процесс. Не вышло, свидетели оказались слабоваты, врали и путались.

В 1990-м (через 50 без малого лет свирепых отрицаний!) Советский Союз впервые признал свою ответственность за Катынский расстрел. В 1992-м Ельцин передал полякам копии некоторых документов по этому делу; прокуратура России начала уголовное расследование.

При Путине расследование было прекращено — «по причине смерти основных его фигурантов». Публичные же упоминания самого слова «Катынь» вновь трактуются как неприличные. Считается, что старое поминать могут только враги России, в бессильной против нее злобе, а кто старое помянет, тому глаз вон, берегите зрение. Было и было. Будто своих мы мало поубивали. Сейчас снова не стесняются повторять многократно опровергнутое вранье: фашисты их убили.

Что же (или кто?) вынудил советских (сталинских) и российских руководителей к признанию очевидного для всего мира факта?

Берия написал Сталину предложение о расстреле пленных польских офицеров: «В лагерях для военнопленных, содержится всего 14 736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков… Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами Советской власти, НКВД СССР считает необходимым… дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек… рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела… Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения…»

На письме размашистые подписи тех, кто расстрел санкционировал: Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна. Еще двое одобрили предложения НКВД путем опроса — Каганович и Калинин. 5 марта 1940 года решение было оформлено как постановление Политбюро № П13/144.

Бумагу эту до 1990-го хранили в кремлевском сейфе, ее «не существовало». Потом ее исследовали специалисты-графологи, их вердикт: стопроцентный подлинник.

Дальше — дело техники. Из лагерей пленных перевезли в тюрьмы Харькова, Смоленска и Калинина (Твери).

Существуют видеозаписи допрошенного в начале 90-х бывшего начальника Калининского УНКВД Токарева. «Из камер поляков поодиночке вели в «красный уголок», то есть в ленинскую комнату. Там сверяли данные… Надевали наручники, вели в приготовленную камеру и били из пистолетов в затылок. Вот и все…» В расстрелах участвовали около тридцати человек, руководил казнью присланный из Москвы начальник комендантского отдела НКВД СССР Блохин.

Перед первым расстрелом, вспоминает Токарев, 

Затем 5‒6 машин увозили тела к месту захоронения в окрестностях села Медное. Это рядом с дачами УНКВД, с одной из моих двух дач. Место выбирал Блохин. Он же привез из Москвы двух экскаваторщиков…»

А начальник Калининского УНКВД посылал в Москву ежедневные короткие шифровки. Типа: «Исполнено 343»… «Исполнено 212»…

Оппоненты возражают: старика Токарева запугали! Заставили говорить бог весть что! Не знаете, что ли, как это у нас делается?..

Отчаянное заявление, кстати. Пытали, конечно, генерала Токарева прокуроры. Иголки под ногти совали, не иначе.

В 1959 году тогдашний председатель КГБ Шелепин написал (от руки) совершенно секретную записку Первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву. Шелепин просил разрешения уничтожить все учетные дела на расстрелянных поляков: «Для Советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности…» Шелепин подчеркивал, что «расконспирация проведенной операции» грозит «нежелательными для нашего государства последствиями. Тем более что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия… все ликвидированные там поляки считаются уничтоженными немецкими оккупантами…»

«Официальной версии» мы твердо придерживались, повторяю, до Горбачева.

Записка Шелепина тоже сохранилась. Тоже, как признано, подлинная, против этого не возражал и сам (тогда еще был жив) Шелепин; его специально опрашивали.

Тоже, наверное, пытали.

Ясная нравственная оценка

Из выступления премьер-министра России В. Путина 7 апреля 2010 года на мемориальном комплексе жертв политических репрессий «Катынь».

«…Нас собрала сегодня здесь общая память и скорбь, общий исторический долг и вера в будущее. Мы склоняем головы перед теми, кто мужественно принял здесь смерть, чьи устремления, надежды, таланты были безжалостно растоптаны… Этим преступлениям не может быть никаких оправданий. В нашей стране дана ясная политическая, правовая, нравственная оценка злодеяниям тоталитарного режима. И такая оценка не подлежит никаким ревизиям».

Как все-таки виртуозно Владимир Владимирович построил свою речь, ни разу не назвал тех, кто совершил это преступление, избежал упоминания Сталина, Политбюро, Берии, НКВД! Но не будем придираться. Он все-таки сказал: дана ясная нравственная оценка. И оценка эта не подлежит ревизиям.

А тогдашний президент Медведев в том же 2010-м прямо рубанул в интервью польскому журналисту: «Вина Сталина в расстреле польских офицеров под Катынью не подлежит сомнению».

Что же сейчас ТАСС распространяет исторические изыскания ФСБ? Зачем? Гурьянов сказал мне, что «с апреля 1990-го это, кажется, первое заявление ТАСС по Катыни».

Вообще, по «позиции» российских властей относительно Катынского расстрела можно безошибочно судить о сегодняшних отношениях с соседями. Если извиняются и клянутся, что на прошлом надо поставить самый заметный крест, — значит, дело мирное и дружелюбное. А нет — в ходу возвращение к «новым фактам», якобы свидетельствующим о гитлеровском следе в совершенном преступлении.

Значит, как в Твери, будут сносить мемориальные доски, рушить памятники и «забывать» о собственных извинениях, будто и не было их. Значит, со всей Земли начнут собирать (на наши деньги!) разнообразных жуликов, проводить с ними конференции, издавать их «исторические расследования», ничего общего не имеющие с действительностью, и рекламировать их со всей мощью государственной пропаганды.

Когда в 2010-м погиб в смоленской авиакатастрофе президент Польши с сопровождающими его лицами, он летел как раз в Катынь, где вместе с тогдашним российским премьером Путиным должен был «поставить наконец жирную точку» под историей с расстрелом польских офицеров. В конце концов, почему нынешние руководители обязаны отвечать за то, что натворил когда-то Сталин с товарищами? У нас совсем другая, как говорят, Россия.

Оказывается, не другая. Да, летел в Катынь Лех Качиньский вовсе не для того, чтобы со злорадством посмотреть на Россию, вставшую перед убитыми поляками на колени и посыпающую свою повинную голову пеплом. Не такое уж это и приятное зрелище, уверяю вас, как почему-то предполагают авторы невероятно многих комментариев, заполонивших интернет, преисполненных ненавистью, безграмотностью, отвратительным злорадством и вызывающих именно то чувство СТЫДА за соотечественников, имеющих доступ в Сеть и так дурно этой возможностью воспользовавшихся.

После чтения интернета хотелось прополоскать глаза и вымыть руки. И приходилось думать, что вся та пропаганда, которая помойными ведрами изливалась на наши бедные головы так долго, в чем-то достигла поставленных заказчиками целей.

«…Это недвусмысленный сигнал всем русофобам на планете. Особенно полякам. Прекратите свою политику или вас похоронят с почестями, или по частям <…>. Шоу еще много будет, они еще не поняли, что Катынь — это место жертвоприношения, все равно как гробницу Тутанхамона вскрыть — накроет всех. А вообще профессионализм ФСБ на высоте, ликвидация банды русофобов — и никаких улик…». «Избавлять мир от нечисти — извечная забота русского народа». «Мужики! Собаке Качиньскому собачья смерть! Давайте лучше о футболе!» «То, что Сусанин не доделал, доделал Бог! Сколько можно полякам топтать Смоленщину, начиная с XVII века!» «За что боролись, на то и напоролись». «Мрачный символизм авиакатастрофы вот в чем: польским воякам приходит рано или поздно конец на российской земле. Так было в Смуту, в том числе и под Смоленском… 

Страшно подумать, что бы сейчас было понаписано в интернете — на фоне декларируемой из каждого утюга нашей исторической правоты и неправоты всех остальных. На фоне потери приличия и ответственности — за то, что делаем и что уже сделали.

В следующий раз оправдываться будет еще сложнее. Может даже, и не удастся оправдаться.

* Организация внесена Минюстом РФ в реестр «иноагентов» и ликвидирована по решению суда.