И дольше века длится суд…

«Вся атмосфера суда была ужасающей, и это было знаковое событие для всех нас — нам окончательно стало понятно, что с этой властью иметь дело совершенно нельзя, что жить придется, но с полным осознанием, что это за власть», — так спустя 60 лет после второго заседания суда по делу «тунеядца Бродского», на котором было вынесено решение о его ссылке, вспоминает об этом событии Яков Гордин, друг поэта, известный писатель, публицист, главный редактор журнала «Звезда» (с 1991 года совместно с А.Ю. Арьевым).

Создатели фильма «Бродский. Суд» — Антон Алексеевский, исполнительный директор Фонда музея Бродского, и режиссер-документалист Мария Клецкина. О суде рассказывают знакомые и близкие друзья поэта. Кроме того, авторы используют фрагменты записи процесса, сделанной Фридой Вигдоровой, и цитаты из «Диалогов с Иосифом Бродским» Соломона Волкова. После показа фильма на разных площадках он будет доступен на сайте «Полторы комнаты».

— Фильм родился из другого нашего проекта — «Бродский-друзья», — рассказал Антон Алексеевский. — Мы работали над серией интервью для него, и оказалось, что все, кого мы записывали, присутствовали на тех печально памятных заседаниях суда. И мы решили к 60-летию вынесения приговора сделать фильм.

Тогда — только начинающие поэты, историки, лингвисты, теперь — известные литераторы, авторы книг, научных трудов — вспоминают события 60-летней давности, переживая в кадре эмоции и чувства, как оказалось, ничуть не забытые и по-прежнему острые и болезненные.

Евгений Рейн, самый старший из них, рассказывает, что Бродский в последние месяцы перед арестом чувствовал сгущение туч вокруг, но надеялся, что гроза не разразится. Говорил старшему другу, что приходила милиция, и его предупреждали — он должен устроиться на работу со штампом в паспорт. Но думал, что ему ничего особенного не грозит, ведь у него уже заключен договор на серию переводов, есть постоянный заработок, пусть и небольшой… И каким громом среди ясного неба стал для него фельетон «Окололитературный трутень», опубликованный в «Вечернем Ленинграде».

По словам Якова Гордина, после фельетона Бродский написал письмо-опровержение в «Вечерний Ленинград». 

— Настала мрачная осень 1963 года, появилась та самая статья в «Вечерке», — рассказывает Михаил Мейлах, филолог, поэт и переводчик, самый младший из компании друзей Бродского. — Мы шли мокрым ноябрем с Иосифом по Невскому, и где-то возле Елисеевского магазина к нам подбежал Владимир Швейгольц и говорит Иосифу — тебя скоро арестуют!..

Предчувствие неизбежной катастрофы, по мнению Эры Коробовой, искусствоведа, близкого друга поэта, было во всем — в рисунках Бродского, в том, что он начал передавать друзьям папки с ценными для него бумагами. И в том, что за Иосифом на отдалении повсюду следовала машина с пассажирами в штатском.

События разворачивались со стремительностью курьерского поезда: друзья отправили Бродского в Москву, к Ардовым, которые устроили его в больницу, где он лежал до Нового года. А потом ему кто-то «стукнул» про Марину и Бобышева (Марину Басманову и Дмитрия Бобышева, одного из четырех «ахматовских сирот», между которыми вспыхнул роман. — Ред.), и он примчался в Ленинград…

— И вот собрались мы у композитора Слонимского, ждали-ждали, — рассказывает Михаил Мейлах. — Иосиф не пришел, но он был человеком необязательным, и мы подумали — забыл. Не дождались и разошлись по домам. А он не пришел, потому что его арестовали…

Первое судебное заседание проходило в здании Дзержинского районного суда на улице Восстания, в зал мало кому удалось попасть, но несколько друзей просочились через кордоны.

— Довольно быстро все закончилось, люди стали выходить, — рассказывает Константин Азадовский, литературовед, переводчик. — Вышла Фрида Вигдорова, огляделась вокруг, увидела меня, подошла и растерянно спросила: «Костя, ну что же это такое?» Ко входу подогнали воронок, милиционер подал знак и вывели Иосифа — я видел, как он вышел с непокрытой головой, несколько девушек крикнули: «Ося, Ося!»

Затем психиатрическая экспертиза, в марте — второе заседание суда в помещении Клуба строителей на Фонтанке, 22.

— Я пришел заранее, но пройти можно было с трудом, хотя прямого запрета не было, и мы проникли в зал, — рассказывает Михаил Мильчик, искусствовед, эксперт в сфере охраны памятников. — Зал был полон какими-то молодыми людьми, но по лицам было понятно, что их туда отправили насильно, и они явно не понимали, о чем идет речь.

— Там было много рабочих завода, которые говорили, что им обещали не заплатить зарплату, если они не придут на это заседание, — говорит Татьяна Никольская, филолог и литературовед. — В перерывах какая-то дама в коридоре возмущалась — вот есть такой поэт Иосиф Уткин, так почему же Иосиф Уткин может писать хорошие стихи, а Иосиф Бродский не может?

И дальше — оскорбительное поведение судьи Савельевой в отношении адвоката и свидетелей защиты, позволявшей себе откровенные антисемитские высказывания; люди в штатском вдоль стен, выводившие из зала любого, осмелившегося хотя бы прошептать что-то; свидетели обвинения, не знавшие, Бродского и не читавшие ни строчки из его стихов…

Фарс под названием «суд над Иосифом Бродским» многократно описан и пересказан в газетных публикациях, книгах воспоминаний и литературоведческих трудах. Казалось бы, что нового сегодня могут сообщить друзья поэта, пережившие его почти на тридцать лет? Но удивительное дело: время как будто остановилось, и эти глубоко личные, очень эмоциональные, может быть, не всегда точные воспоминания о событиях шестидесятилетней давности как магнитом приковывают внимание к экрану. И не потому, что спустя столько лет воспоминания о тех трагических событиях не стираются и не тускнеют. Точнее — они не стираются и не тускнеют, потому что ничего не изменилось! Ничего! Те же «лернеры» в штатском, дающие любые нужные показания, те же судьи, игнорирующие доводы защиты и просто здравый смысл. Те же «подписанты» всего, чего изволите, и те же бюджетники, отбывающие повинность, где прикажут — в суде, на выборах.