«Слава богу, что военные есть»

Предисловие. Об общей судьбе

«Те люди, у которых есть дубины и оружие, диктуют волю всей Украине. А мы с вами кто, мы быдло? Или те, кто имеет право решать, как жить? Сегодня мы говорим: нам надо здесь же избрать городского голову — раз, пусть он формирует исполнительный комитет — два, милиция подчиняется городскому голове — три, создаются отряды охраны общественного правопорядка — четыре <…> И мы хотим сказать: «Мать Россия, смотри на своих детей», — 23 февраля 2014 года на площади Адмирала Нахимова в Севастополе состоялся митинг, собравший, по разным оценкам, от 10 до 30 тысяч человек. Он прошел под российскими флагами и стал ответом традиционно лояльного России Севастополя на события в Киеве, где накануне Евромайдан смел президента Януковича. Спустя 23 дня, 18 марта, в Георгиевском зале Кремля был подписан договор о вхождении Крыма и Севастополя в состав РФ.

А через восемь лет и восемь месяцев в том же Георгиевском зале был подписан другой договор — касающийся «ДНР», «ЛНР», Запорожской и Херсонской областей. И в это время люди в Крыму тоже массово собирались, но только не с флагами на городских площадях, а в очередях на выезд с полуострова. Они уезжали от частичной мобилизации. Автомобильные пробки у Крымского моста растягивались на пять километров.

Роман писателя-шестидесятника Василия Аксенова «Остров Крым» оказался пророческим. В нем полуостров в 1920 году фантастическим образом не вошел в состав СССР — благодаря случайному выстрелу из корабельного орудия, разрушившему лед Чонгарского пролива под наступающей Красной армией. Из-за этого Крым начал развиваться своим, вестернизированным путем, превратившись в процветающее демократическое государство.

Однако значительная часть его населения оказалась одержима идеей «общей судьбы» с Советским Союзом, тем более что ее продвигали многие представители элиты и популярная газета «Русский курьер».

Главный герой — идеолог «общей судьбы» Андрей Лучиков — хоронит убитую советскими войсками возлюбленную и узнает, что убит и его отец. И только тогда осознает, насколько он заблуждался насчет СССР и к чему привела его безумная идея.

Десять лет назад Россия тоже вошла в Крым войсками. Но взрывы пришли сюда лишь после начала специальной военной операции. Взрыв на военном аэродроме в Новофедоровке, взрывы на складе боеприпасов в Джанкойском районе, атаки дронов на Севастополь…

До начала СВО было и хорошее. С 2014 года Россия многое сделала на полуострове, особенно в инфраструктурном плане — это трудно отрицать. Был построен Крымский мост и четырехполосная трасса «Таврида», проходящая от Керчи до Севастополя. Был построен новый аэропорт в Симферополе, 30 школ и 44 детских сада.

«Новая газета» рассказывает, каким подходит Крым к своему десятилетию в России.

Часть I. Сланцы и берцы

Военный туризм

Никогда, кажется, 37-тысячный Джанкой не жил так широко, как последние два года. Неприметный районный центр, транзитная станция на пути к крымскому побережью, был известен лишь молочной продукцией и дынями — туристы скупали их прямо на перроне. Но это было в прошлой жизни, а в феврале 2022 года ситуация изменилась, и город вдруг стал стратегически значимым, ведь в 30 километрах от него проходит граница с Херсонской областью.

В Джанкой хлынули военные, его улицы заполнились армейскими ЗИЛами и бронетранспортерами, и никого здесь уже не удивляет, что на светофоре за Solaris или «Грантой» может стоять тягач, перевозящий танки, гаубицы и боевые машины пехоты.

Военные ведут себя весело: катаются по городу, сидя на броне, шумно пируют в шашлычных. Но по нынешним меркам все прилично: нельзя сказать, что местные в страхе — даже напротив, они нашли в происходящем свою выгоду: в конце концов еще никогда в Джанкое не было столько людей с зарплатой от 204 000 рублей.

Цены на посуточную аренду квартир (а армейские часто снимают их, чтоб отдохнуть) взлетели в разы: если раньше за «однушку» можно было отдать и 800 рублей, то теперь самые скромные предложения начинаются с 2500. По всему городу открылись магазины спецодежды, и их продавцы говорят, что проблем с продажами нет: за день, бывает, «поднимают» 150 тысяч рублей, да и в среднем — 60–70 тысяч. Появились даже приличные кафе с московскими меню и ценниками.

И люди воодушевились: буквы Z рисуют на стенах домов, ими обклеивают автомобили — эти наклейки, к слову, в отличие от многих других городов, в Джанкое не исчезли.

— Слава богу, что военные есть, — говорит мне владелец одной из шашлычных. — Ребята приходят и отдыхают. Бизнес идет.

Военные заменили в городе туристов и за скобками здесь решили оставить новости:

• В результате взрыва в Джанкое повреждены два дома и ранен ребенок.
• При детонации боеприпасов в Джанкойском районе есть пострадавшие.
• Жителей сел под Джанкоем эвакуируют из-за атаки дронов.

— Конечно, большинство поддерживает [происходящее], ведь Джанкой действительно ожил. В разговорах с коллегами и друзьями я слышу, что они понимают: это оживление — нездоровое. Но для многих сейчас появилась возможность хорошо зарабатывать, и люди пытаются успеть это сделать. А обстрелы — обстрелы происходят не так часто, чтобы город жил в страхе: раз в месяц-два. Это в первые дни спецоперации на выезд выстраивались очереди, а сейчас фронт отодвинулся, мы в тылу. Да и разве у нас есть выбор, поддерживать или нет? — говорит мне один из местных жителей.

Пока на пляж не «прилетит»

А вот туристическим городам: Ялте, Алуште, Феодосии, Евпатории — жаловаться есть на что. Снижение турпотока ощущается с 2022 года. По сравнению с безмятежным 2021-м, количество отдыхающих уже в первый год спецоперации снизилось на 30% — с 9,5 млн до 6,53 млн человек. А в 2023 году — упало еще на 20%, до 5,2 млн.

Впрочем, местные отельеры бодрятся.

— По сравнению с 2022 годом, 2023-й действительно был слабее. Но нельзя сказать, что он был плохим. Снижение спроса чувствуется зимой, весной, в октябре и ноябре. А летом у нас стопроцентная загрузка, — говорит владелец гостиницы в Евпатории. — При этом нужно понимать, что в низкий сезон и цены ниже, основную прибыль мы всегда получаем летом, поэтому без куска хлеба, даже с маслом, никто не остается. Я и по текущим бронированиям вижу, что сезон-2024 будет нормальным — на июль и август уже почти нет мест. Если не произойдет какой-то катастрофы, будем жить.

Под катастрофой он, конечно, понимает интенсификацию боевых действий. И на вопрос, как в гостиничном бизнесе относятся к происходящему, отвечает уклончиво: «Конечно, хотелось бы, чтобы скорее все закончилось. Но раз надо — значит, надо. Будем держаться». Что именно «надо» и почему — объяснять отказывается. Впрочем, держаться ведь действительно все еще можно: количество туристов снизилось, но оно — отнюдь не нулевое. И

И рядом с наваленными на песок мешками, которые некоторые СМИ почему-то называют оборонительными укреплениями, продают — как 10 и 20 лет назад — горячую кукурузу.

Я и сам был свидетелем этого отчаянного отдыха в Новофедоровке в августе 2022 года, когда ВСУ атаковали местный военный аэродром. Взрывы тогда были слышны всему поселку, в ближайших к аэродрому домах выбило окна. Но лишь на два дня люди встрепенулись и многие — даже поехали с западного побережья Крыма куда подальше. А уже на третий — их места заняли другие, Новофедоровка вновь наполнилась туристами.

«Да, взрывы были, но они были где? В паре километров отсюда. Пока на пляж не «прилетит», я останусь здесь. Спросите у любого: тут море теплое, а пиво — холодное, и огонь вообще. Все сюда за этим и приехали», — объяснял мне предприниматель из Москвы Андрей, который и после обстрела продолжил привычный отдых.

Тем более что, как ни крути, Крым теперь действительно бюджетное направление: раньше его легко заменяла Турция, а теперь, когда доллар под 100 рублей и многие страны прекратили авиасообщение с Россией, только билеты до Анталии и обратно будут стоить столько же, сколько полноценный отдых на полуострове.

Правда, с момента обстрела Новофедоровки наметилась тенденция: весь 2023 год лидерами по количеству отдыхающих были не привычные Ялта или Алушта, а курорты восточного побережья Крыма — наиболее удаленные от зоны боевых действий: Феодосия, Судак, Коктебель и даже Керчь, которая раньше большой популярностью среди туристов не пользовалась.

Однако уже в этом году, 4 и 5 марта, в Керчи и Феодосии слышали взрывы. Власти заявили об атаке беспилотников. 26 декабря по порту Феодосии, расположенному рядом с городским пляжем, был нанесен ракетный удар. Всего с 24 февраля 2022 года Крым пережил уже более 30 массированных воздушных атак, большая часть из которых пришлась именно на приморские города, где, по крымской специфике, часто есть не только туристическая, но и военная инфраструктура.

Часть II. Дети революции

Сегодня местные власти не любят вспоминать, но в марте 2014 года, готовясь к референдуму, Верховный совет Крыма давал жителям 10 гарантий при переходе в состав России.

Первая звучала так: «Главный принцип будущего присоединения: жители Крыма ничего не должны потерять даже в мелочах, приобретя при этом много новых возможностей. Выиграть в главном, не потеряв ничего ценного!»

Читаю новости: «Часть жителей Красногвардейского района Крыма будет эвакуирована после детонации на складе боеприпасов в результате атаки беспилотников»; «Атака беспилотников на Феодосию — повреждены 40 домов»; «Житель крымских Сак погиб под обстрелом из «Хаймарс».

Впрочем, если вспомнить, десятая гарантия звучала так: «Свободное сообщение Крыма с другими областями Украины должно сохраниться. Жители Крыма по-прежнему смогут ездить к своим родственникам и друзьям, проживающим на территории Украины. Россия не собирается пересматривать добрососедские отношения с братским украинским народом».

Месяц назад, 12 февраля, мне пришло письмо от старого радетеля за российский Крым Анатолия Лося. Он писал, что нынешние власти не хотят реабилитировать его соратника Семена Клюева, еще при Украине осужденного за требования присоединить полуостров к России. Много таких историй прошло через меня за время работы в Крыму: романтики, стремившиеся под крыло «настоящей Родины», после 2014 года ужасались тому, как она их приняла.

Клюева-то просто не хотят реабилитировать, а Алексея Чалого, возглавившего «крымскую весну» в Севастополе, — технично лишили всех должностей и отправили на задворки истории. Где он сейчас? Лидера керченского восстания Константина Ерманова и вовсе посадили на 11 лет — якобы за торговлю наркотиками, хотя зачем это успешному предпринимателю и городскому депутату, открыто критиковавшему главу Крыма Сергея Аксенова, — непонятно. Сам он вину не признавал и настаивал, что просто был «неудобен».

Они и унаследовали Крым, и стали делить его, по меткому выражению спикера Госсовета республики Владимира Константинова, «как пирог». Окружение самого Константинова получило строительный рынок, окружение главы республики Сергея Аксенова — часть строительного рынка и торговые площади в крупнейших городах, приближенные вице-премьера Крыма Виталия Нахлупина получили контракты на строительство дорог. Потом эти люди стали «есть» друг друга и Нахлупин отправился на 8 лет в колонию за взятки.

Севастопольского романтика Алексея Чалого окончательно сбросили с должностей при губернаторе Овсянникове. А потом правительство Овсянникова «потеряло» 2 миллиарда рублей, выделенных на строительство очистных сооружений, и он тоже был отправлен в отставку. Недавно Овсянникова задержали в Лондоне по подозрению в финансовых махинациях. Оказалось, у него есть там свой дом.

«Все, за что я люблю Крым, у меня забирают»

И все-таки сложно отрицать, что 10 лет назад многие крымчане были воодушевлены. И это касалось не только старшего поколения. Татьяне Н. к февралю 2014 года едва перевалило за 20. Она работала копирайтером в одном из севастопольских агентств.

— Те дни я встретила готовой «нашисткой». Я родилась и выросла в Крыму, и он действительно представлял собой клуб любителей России, — рассказывает она. — Мама растила меня одна, и она смотрела на Россию как на любящего отца, потому что при Украине нам не то чтобы хорошо жилось: Крым был периферией — особого внимания ему не уделялось, развития не было, зарплаты были низкими. Чего уж там — и нам, и знакомым нашей семьи часто приходилось жить впроголодь. Мы следили за событиями на Майдане, и я болела совсем не за Украину. Сейчас думаю, какая же была дура…

23 февраля на площади Нахимова в Севастополе прошел большой митинг с российскими флагами. Татьяна была там.

— Мы тогда выбирали «народного мэра». И с трибуны предложили проголосовать за Алексея Чалого. Вся площадь подняла руки, а я — единственное, что сделала правильно — не подняла: просто потому, что не знала этого человека. На референдум тоже не ходила, потому что у меня не было прописки. А 18 марта на той же площади Нахимова снова было много людей: все смотрели трансляцию подписания договора о присоединении к России. И был смешной момент: перед выходом на площадь я смотрела какой-то грустный сериал, и он меня настолько пронял, что я плакала. Мы вышли на площадь с парнем, я реву, он меня обнимает, и нас крупным планом снимает какой-то фотограф. А потом этот кадр был в СМИ с пафосным заголовком наподобие «крымчане плачут от счастья». Хотя я просто сериал посмотрела.

Последующие дни, по словам Татьяны, превратились для Севастополя в «наркотическую эйфорию».

— Я жила в центре города и видела постоянные гулянья. Люди толпами ходили с триколорами, их вывешивали буквально из каждого окна. Да и у меня были такие же настроения. Я была счастлива, что сейчас начнется новая жизнь, что у мамы будет высокая пенсия. И, надо сказать, это действительно произошло: наша жизнь сначала улучшилась. Я сужу по продуктовому набору: при Украине мама не могла купить даже хорошей колбасы, а при России она начала себя баловать и даже мне помогать финансово — настолько выросла пенсия.

При этом некоторые знакомые Татьяны, по ее словам, прихода России не приняли и уехали в Украину. Они разругались и перестали общаться. Лишь спустя годы она станет писать им, но будет получать ответы: «Тань, мы заметили, что ты все поняла, но прошлого уже не вернуть».

Сама Татьяна начала замечать, что что-то идет не так, в 2015 году. Она вспоминает, что ее задела симферопольская история, где целый жилой массив признали незаконным и снесли без компенсаций местным жителям, чтобы компания, контролируемая близкими людьми главы Крыма Аксенова, могла построить там многоквартирные дома.

— А потом началось растаскивание самого Крыма: нашей земли, наших пляжей. Заповедные леса стали отдавать сомнительным людям вроде бывшего министра обороны Украины Павла Лебедева, его компании вырубали можжевеловые рощи и строили там жилье.

А февраль 2022 года довел разочарование до крайности. В день начала спецоперации Татьяна собрала вещи и уехала сначала с полуострова, а потом и из России.

— Сегодня мои знакомые разделились на два лагеря: многие тоже уехали, а часть — благополучно «за», и мы с ними разругались, — говорит она. — Они также продолжают свой путь «в Россию», только теперь — с [боевыми действиями]. Они получили того отца, которого ждали, только он оказался ни черта не нежным. Они живут по принципу: бьет — значит, любит. Я вижу, как много из Крыма уехало молодых людей, которые могли бы двигать полуостров в будущее. И вижу, что остался совок, которому комфортно в прошлом. Только совок, этот мост и люди с триколорами…

Эволюция от Тэтчер к Пиночету

Один крымский знакомый, также в 2014 году вдохновленный приходом России, уехал с полуострова — из родного дома — еще до спецоперации. А после ее начала — эмигрировал из страны вовсе. Мы разговорились с ним об очаровании и разочаровании Россией, и он выдал монолог, который стоит, наверное, привести целиком, чтоб не соврать.

— Я был вдохновлен. Я знал, что такое Россия в реальности, но у меня появилась надежда, что теперь, под влиянием неизбежных санкций, правящий класс РФ будет вынужден перейти от сырьевой модели экономики к индустриальной, развивать наукоемкие производства, чтобы заместить хотя бы часть западной продукции. И что для этого ему неизбежно придется перезаключить «общественный договор» с населением страны — ведь в новых условиях оно перестает быть обузой экспортной трубы и становится главной ценностью экономики. А значит, думал я, правящему классу придется больше делиться с населением национальным доходом: повышать зарплаты, больше тратить на образование, медицину, социалку. И это обеспечит стране «мягкую социальную революцию сверху», переход от жесткой неолиберальной модели капитализма к социал-демократической — как в Польше и Чехии.

Это была жестокая позиция по отношению к моим украинским друзьям, которые пережили в 2014 году сильнейшую травму. Но как человек, выросший в Крыму и проживший на полуострове к тому моменту в общей сложности более 30 лет, я не понаслышке знал о настроениях земляков все эти годы и об их отношении к Украине как государству. У меня не было и нет сомнений, что большинство из них искренне проголосовали за присоединение к России в марте 2014-го. Конечно, есть международно признанные границы. Но извечную дилемму о территориальной целостности и национальном самоопределении не разрешил пока никто в мире. В конце концов, что такое территория, если не люди?

Но получилось ровно наоборот:

Сверхэксплуатация во всех сферах занятости превратилась в гиперэксплуатацию — это связано, конечно, не только с Крымом, как раз в этот период начался бум платформенной занятости в такси, в онлайн-ритейле и подобных сферах. Но именно после Крыма Путин провел пенсионную реформу, а работодателям разрешили переводить работников с трудовых контрактов на мнимую «самозанятость». Гражданские свободы стали сворачивать еще больше. Недовольных этим стали преследовать и бить еще сильнее. И в Крыму я увидел все это на практике. Причем в ежедневном режиме, имея возможность наблюдать эволюцию режима от условной Тэтчер к Салазару, а теперь уже и к Пиночету.

И в известной степени руки для этого развязал именно Крым. Я не считаю, что полуостров был [присоединен] именно для этого. Мне кажется, Путин, помимо стремления сохранить и умножить личную власть, одержим и идеей возвращения Украины в лоно Российской империи времен Александра III. Но природа режима, как я понимаю сейчас, такова, что по мере экспансии он будет деградировать социально: от гротескного диккенсовского капитализма к феодальным и даже рабовладельческим формам. Что мы ярко наблюдаем сейчас.

Часть III. Гонимые

Путь прадеда

Отдельной страницей в новой истории полуострова стало преследование крымских татар. Репрессии против коренного народа Крыма продолжаются все десять лет. Не проходит двух недель без задержаний, обысков, судебных заседаний по уголовным делам, возбуждения новых уголовных и административных дел. Это — месть за нелояльность: крымские татары изначально не приняли приход России. 26 февраля 2014 года, за день до высадки в Крыму российских войск, у парламента республики в Симферополе произошли столкновения сторонников РФ и Украины. С каждой стороны было около 6000 человек. Основу группы с украинскими флагами составили именно крымские татары. Принять Россию они не могли, потому что помнили, как с ними поступил другой жесткий режим — сталинский.

Всего, по данным правозащитников, с 2014 года были похищены 44 крымских татарина, шестеро погибли или были убиты неизвестными. За десять лет Крым стал лидером по числу политических заключенных, обогнав регионы Северного Кавказа, даже печально известную Чечню. При этом из 181 политзаключенного (по состоянию на 2023 год) на полуострове 116 — крымские татары.

Но и среди ужасных историй есть наиболее ужасные.

11 марта 2020 года в дом историка Шукри Сейтумерова на окраине Бахчисарая пришли вооруженные люди.

— Около 5.10 утра собака истошно залаяла. И было понятно, что она лает на человека, — вспоминает он. — Я вышел на улицу, зашел в сарай, включил свет — все тихо. А собака смотрит в сторону забора. Подошел — вроде и там никого.

В 6 утра на улице раздался шум. Сейтумеров вышел и увидел сотрудников ФСБ, открывающих калитку его дома.

— Я зашел назад, говорю: «К нам гости». Они стали стучать. Я попросил их немного подождать, чтобы мы могли одеться, но один из них стал дергать окно. А дом у меня старый, окно трухлявое — оно упало и разбилось.

Сейтумеровы открыли дверь, первым вошел следователь. Он спросил, дома ли Осман, средний из троих сыновей историка.

— Осман спустился, ему дали постановление о возбуждении уголовного дела, и мы начали читать, — рассказывает Шукри-агъа. — Там говорилось, что его подозревают в терроризме из-за якобы причастности к «Хизб ут-Тахрир» (исламская политическая организация, признанная в России террористической). И были фамилии других подозреваемых. Так я понял, что они пришли и к моему старшему сыну, Сейтумеру, который живет отдельно от нас.

У всей семьи Сейтумеровых забрали телефоны и контролировали каждое их действие.

— Мне разрешили выйти во двор и накормить скотину, но при этом постоянно наблюдали, чтоб я не сделал чего-то лишнего, — рассказывает Шукри-агъа. — Пользоваться компьютером было нельзя, компьютер забрали. Понятыми были два молодых парня, которых силовики привезли с собой. Когда я сказал: «Почему вы привезли своих людей? Давайте я позову соседей» — мне отказали.

Происходящее заметили соседи и позвонили адвокату Эмилю Курбединову, который часто занимается делами о преследованиях крымских татар, — тот приехал. Сотрудники ФСБ долгое время отказывались пускать его в дом.

— Его пустили только к 10.30, когда обыск длился уже больше четырех часов. Следователь заканчивал писать протокол. Эмиль подошел, посмотрел, что там написано. Сказал, что все замечания мы оставим отдельно.

— Мне плохо при обыске стало, пришлось скорую вызывать. Медики сделали какой-то успокаивающий укол и уехали, — добавляет супруга Шукри Сейтумерова Лиля Абдурахмановна.

После обыска, длившегося почти пять часов, Османа Сейтумерова увезли в управление ФСБ в Симферополе. На следующий день суд заключил его и его брата под стражу. Всего в их «ячейке «Хизб ут-Тахрир», по версии следствия, оказалось пять человек. Лишь одного из них не арестовали, потому что его на момент обысков не было в России.

— Я читал документы уголовного дела. В его основу легли показания двух скрытых свидетелей, показания оперуполномоченного Артыкбаева (бывшего сотрудника Службы безопасности Украины, перешедшего в ФСБ. — И. Ж.) и показания имама мечети Тахталы-джами. Есть также две записи разговоров в мечети, сделанных гражданином Латвии, бывшим священнослужителем РПЦ, который принял ислам. Эти записи были сделаны в 2017 году. На одной из них разговор идет о Судном дне. На другой — о трагических событиях в Сребренице, где в 1995 году произошло убийство 8 тысяч боснийских мужчин. Эксперты из Башкирии, изучавшие эти записи, почему-то решили, что говорить о событиях в Сребренице как о преступлении против мусульман — могут именно члены «Хизб ут-Тахрир». И за это моих сыновей задержали.

29 октября 2021 года Южный окружной военный суд приговорил Османа Сейтумерова к 14 годам лишения свободы, его брата Сейтумера Сейтумерова — к 17 годам. Двум другим «участникам ячейки «Хизб ут-Тахрир» Рустему Сейтмеметову и Амету Сулейманову дали 13 и 12 лет лишения свободы соответственно. Приговор устоял в апелляции.

Сыновья Шукри Сейтумерова, как бы трагично это ни звучало, сегодня повторяют путь своего прадеда Мустафы Муртаза — имама-настоятеля бахчисарайской мечети Тахталы-джами. В 1938 году его вместе с другими религиозными деятелями задержали по обвинению в контрреволюционной деятельности — якобы он хотел отторгнуть Крым от СССР в пользу Турции. Его посадили в то же СИЗО, в которое в 2020-м отправили его правнуков. И через два месяца после задержания — расстреляли.

В 1991 году государство признало, что никаких преступлений Мустафа Муртаза не совершал.

Уже после моего отъезда из Бахчисарая у Шукри Сейтумерова задержали и третьего сына — Абдулмеджита. Вместе с ним — еще пятерых человек. Основания — те же: якобы участие в террористической организации. Всем им грозит до 20 лет колонии.

Следователь сказал: «Может, вы его убили?»

Мухтара Арисланова похитили 27 августа 2015 года. Девять лет семья не знает ничего о его судьбе.

— На момент похищения ему было 45 лет, он работал тренером по дзюдо в селе Константиновка, — рассказывает сестра Мухтара Нурфие Каракаш. — В тот день около 18 часов вечера мне позвонила его жена Наиля. Она сказала, что не может дозвониться до Мухтара с 12 часов дня. Что он должен был сходить в магазин и пополнить счет мобильного телефона. Она сказала, что Мухтар позвонил, чтобы уточнить, дошли ли деньги на телефон, и после этого пропал со связи.

Естественно, мы с мужем сорвались и поехали к нему домой. Мы опрашивали работников магазина, они подтвердили, что рыбу и арбуз Мухтар купил. После полуденного намаза он должен был встретиться с одним человеком и поехать в Марьино — смотреть земельный участок. Но туда уже не приехал.

В тот день мы объехали и обзвонили все морги и больницы. Но нигде его не было. Я позвонила в полицию. Там на удивление быстро отреагировали — даже не сказали, что нужно «подождать три дня». Организовали поиски и выделили собаку, но возле магазина она так и не смогла взять след.

Она сказала, что якобы полицейские вели двоих мужчин, но второй — когда Мухтара запихивали в машину — убежал и сел в белую Lada Priora. И за ним никто не стал гнаться. То есть это был какой-то подставной человек. Похитили его в промежуток с полдвенадцатого до полпервого дня. Там были камеры наблюдения на супермаркете и аптеке, но нам посмотреть записи не дали.

Естественно, я рассказала об этой девочке полиции. Полицейские сказали, чтоб я ее привела. Ее отец согласился, и вместе с ней пошел в участок. Но после того, как они там побывали, они позвонили мне и попросили их больше не беспокоить. Я не знаю, почему…

Через неделю после пропажи Мухтара, после многих моих ходатайств, было возбуждено уголовное дело о похищении человека. В Следственном комитете при этом о расследовании ничего не рассказывают. Постоянно говорят: «Это тайна следствия».

Наше дело ведет следователь Мартынюк. Он изъял все документы на дом Мухтара, его паспорт, загранпаспорт. Когда я спросила у него, что с документами, он ответил: «У вас какие-то корыстные цели? Может, вы его убили, чтоб дом забрать?» Следователи приходили к нам в дом, говорили: «Мы тут сейчас плитку будем разбирать — может, вы его под пол замуровали». Я говорю: «Разбирайте, давайте вот прямо сейчас начнем». Они осмотрели обои ультрафиолетом — проверяли на наличие следов крови. Но ничего не обнаружили.

Единственное, через некоторое время после похищения меня вызвал следователь Мартынюк и сказал, что есть записи, на которых видно, как мой брат идет рядом с Залесским рынком в Симферополе, и за ним ведут слежку два человека: один высокий, лет 35 на вид, в кепке, другой — постарше, лет 40, пополнее. Они были одеты по гражданке и везде мельтешили возле него. Но что это за люди — нам так и не сказали. Все на этом. С 2015 года их найти не могут.

Нурфие говорит, что не знает, за что похитили ее брата, но отмечает, что своего категоричного мнения по поводу России и Крыма Мухтар никогда не скрывал. Хотя и не выступал с трибун, не был публичным лицом.

Сейчас расследование дела о похищении Мухтара Арисланова приостановлено. Следователи говорят, что не могут найти достаточного количества улик.

— Единственное, что нам остается делать сегодня — не давать о нем забыть, — замечает Нурфие.

Часть IV. Возвращение СМЕРШа

С началом спецоперации появились и новые поводы для преследований. Только за первые месяцы 2024 года крымские суды вынесли 52 решения по делам о дискредитации российской армии, а всего с начала боевых действий таких решений в Крыму было вынесено 612.

Охоту на тех, кто выступает против боевых действий, на полуострове ведет не Центр «Э» и не ФСБ, а добровольческое объединение, взявшее название «Крымский СМЕРШ». Его участники публикуют данные противников спецоперации в соцсетях и отправляют заявления в полицию.

Один из примеров работы «Крымского СМЕРШа»:

За восемь дней до публикации видео в телеграм-канале «СМЕРШ. Севастополь» появилась фотография Волошина и скриншоты с его страниц в соцсетях с видеозаписями Максима Каца* и других оппозиционных блогеров. Модератор канала призвал читателей писать в отношении Волошина заявления о совершении преступлений в МВД и «пожелать ему всего хорошего».

Подобных видео с извинениями, записанных после доносов СМЕРШа, сотни. При этом юридически нынешний СМЕРШ никак не оформлен. Единственное публичное лицо организации — крымский блогер Александр Талипов. На канале «Соловьев Live» его называют своим обозревателем.

Талипов — не случайный человек. После «крымской весны» он был советником вице-премьера Крыма Михаила Шеремета. Сегодня Александр занимается не только преследованиями несогласных с СВО, но и активно помогает фронту, организуя сборы на беспилотники, прицелы, рации, тенты, дождевики, печки-буржуйки и даже микроволновки для военных.

В августе 2022 года мы говорили с Александром в Феодосии, и я спросил, не хочет ли он отправиться на передовую сам.

«Вы знаете, я думаю, что каждый должен находиться на своем месте, — сказал он тогда. — Я как офицер запаса в любой момент готов выполнить свой долг перед Родиной. Но я задавал такой вопрос военным, которым помогаю. Они говорят: «Ты делаешь намного больше здесь, на своем месте».

Часть V. «Главное, что живой»

Но набор в российскую армию для участия в боевых действиях крымчан не обошел. 34-летнего Экрема Таирова мобилизовали в октябре прошлого года. В военкомате Белогорского района якобы намекнули: или на передовую, или — думай сам. Его супруга Екатерина была беременна третьим ребенком, и из-за этого в начале частичной мобилизации — в сентябре 2022 года — мужчине даже сказали, что полученная им повестка недействительна: расти, мол, детей, многодетный отец. Но потом передумали.

— Когда в сентябре ему сказали, что он может идти домой, мы были очень счастливы, — вспоминает Екатерина. — Экрем совсем не рвался туда, на спецоперацию, мы четыре года надеялись, что у нас появится еще один ребенок. Наконец я забеременела, и вдруг…

По словам женщины, после второй повестки, полученной 13 октября, события развивались стремительно: медкомиссия будто бы прошла формально, а на принесенную ею в военкомат справку от гинеколога о том, что она ждет третьего ребенка и срок беременности составляет больше 22 недель, ей ответили: «Эта бумага роли не играет».

В СМИ в это время депутат Госдумы Нина Останина заявляла ровно обратное — она-де договорилась с Минобороны об отсрочке для отцов двоих детей, в чьих семьях ожидают рождение третьего.

— Мужа забрали на следующий день после медкомиссии. Я пошла писать жалобу в прокуратуру, ездила в воинскую часть в Севастополь, куда его прикрепили. Писала главе Крыма Аксенову. Но отовсюду получила отказы: мне говорили, что у нас не трое детей, а я лишь беременна третьим, и это не считается. А ведь Экрем на тот момент уже фактически был единственным кормильцем в семье: я ушла в декретный отпуск.

Таиров с супругой работали в психиатрической больнице в Белогорске: он охранником, она медсестрой. Там и познакомились. До января Экрем еще оставался на полуострове — в Севастополе, где проходил подготовку. А потом — уехал «за ленточку».

— Охранял новые территории, — говорит Екатерина. — На какой он линии, я не знала. Звонил редко. Я продолжала попытки достать его оттуда: подавала новые заявления в военкомат, указывала, что есть директива Генштаба об отсрочке для отцов троих детей…

Правда, вскоре после того, как Екатерина в очередной раз потребовала вернуть мужа, депутат Госдумы Останина заявила, что директива об отсрочке — лишь рекомендательная: захочет военком — вернет отца детям, не захочет — не вернет.

— Но ведь есть примеры, когда отпускали: я знаю такие случаи в Севастополе и Феодосии. А чем мои дети хуже? — возмущается она.

Впрочем, помощь депутатов Екатерине, кажется, не понадобится. Уже после нашего разговора, 6 марта, она написала мне, что Экрем вскоре будет комиссован с передовой: после очередного «прилета» у него случился инсульт.

— Главное — живой, а что рука не работает — это ерунда, — говорит женщина.

И с ней сложно не согласиться.

* Признан Минюстом «иностранным агентом».