Перековка

Прелести каторжного режима

Первая «лагерная» газета «Новые Соловки» вышла, естественно, на Соловках 11 января 1925 года. Фактическим ее редактором стал П.А. Петряев, пишет в своих мемуарах «Неугасимая лампада» участник белого движения, соловецкий узник, бежавший потом за границу, писатель Борис Ширяев (в 1992-м его мемуары наконец были изданы на родине).

Гвардеец Павел Александрович Петряев в 1918 году перешел на сторону Советов, быстро выдвинулся (стал командармом XIII армии), а в мирное время — инспектором артиллерии, но вскоре был «съеден» (говорили, за связь с Троцким).

На Соловках эта подлость имела некоторое оправдание: наивные авторы надеялись на сокращение срока, что для многих равнялось спасению жизни, но фальшь была слишком очевидной и бесстыдной. Однако газету читали и покупали. Цена — 5 копеек в счет «заборной книжки» (на руки деньги не выдавались). Тираж в основном шел на материк, где большинство подписчиков составляли родственники заключенных, они хотели знать хоть что-нибудь о лагерной жизни своих близких. Кое-что, конечно, узнавали.

На Соловках (в газете) читали прежде всего краткую информацию о жизни в СССР и обзор международного положения. Заметно интереснее газеты считался ежемесячный литературный журнал «Соловецкие острова». Его тираж в 500 экземпляров был весь в распоряжении ОГПУ. Пересылка журнала с острова на материк допускалась лишь по особым разрешениям, в то время как газету можно было посылать свободно.

Но ОГПУ он приносил несомненную пользу, пишет Ширяев.

Журнал не только не имел провинциального вида, но внешне напоминал лучшие из старых изданий этого типа. Вышло семь или восемь номеров.

Коэффициент большевистской воли

Но вольницу (если, конечно, так можно выразиться) 20-х годов сменила «настоящая» пресса. И главную газету строительства Беломорско-Балтийского канала — «Перековку» — можно назвать подлинной родоначальницей лагерной печати в СССР.

С первых дней «Перековки» в ней создавался культ лагерника. Власти хотели, чтобы люди не только увлеченно трудились, но и любили свое рабство, славили его при каждом удобном случае. Настоящий лагерник — сильный человек, который думает только о канале, о нормах выработки и общественной работе.

Поражает армейская лексика принудительного труда: «штурмы», «трудовые десанты», «каналармейские подвиги», «фронт работ»…

Лагерная печать становится все более похожей на «свободную». Пугающе похожей.

Первым редактором «Перековки» стал поэт Сергей Алымов. Он работал «со всей душой и талантом»:

Как в руках часового винтовка
Неизменно тверда и чиста,
Так же твердо и ты, «Перековка»,
Никогда не сходила с поста.

Алымов собирал деньги у заключенных на охрану, на постройку эскадрильи имени своего лагеря (на что каждый зэк должен был отдать 160% месячного заработка), называл Беломорканал любимым, считал лагерь «школой переработки тысяч нарушителей».

В 1948 году, после смерти поэта, его матери и детям были назначены персональные пенсии.

Восхищение собственным рабством

В 2009 году в издательстве МГУ вышла тоненькая книжка Аллы Горчевой «Пресса ГУЛАГа». Из нее можно почерпнуть много интересного.

Так, в № 18 за 1934 год «Перековка» опубликовала «Письмо женщин руководителям строительства тт. Когану и Фирину». 

В № 59 от 10 августа 1934 года опубликовано, например, письмо женщины, ударно работавшей и получившей отпуск. Она сообщает, что отказывается от отпуска и не может «на две недели расстаться с любимым каналом». Такого рода писем было в газете очень много: люди освобождаются, но «не хотят» ехать домой, оставить «любимое дело».

Публиковались и письма с воли. Вот в № 62 от 8 сентября 1933 года письмо бывшего заключенного Еремеева: «Ребята! Не сдавайте темпов! Верьте мне, я завидую, что вы на Москанале, а я строю гражданские сооружения!»

Выдуманная любовь к каналу, восторги от преобразования природы, любовь к «славным чекистам» (начальникам, именами которых называют трудовые коллективы) — все эти темы обязательны в любой лагерной газете.

Если «Перековка» была переполнена показным фанатизмом и энтузиазмом, воспевала лагерный быт и призывала гордиться самим званием «лагерник», то газеты для заключенных 40–50-х годов резко изменились. Они старательно обходят армейско-лагерную лексику, заменяют само слово «лагерник», «заключенный» на более деликатное «охраняемый», навязчиво пишут об удобствах быта, хороших условиях для получения образования и профессии, высоких заработках арестантов, полезных и интересных культурно-воспитательных мероприятиях.

Миф о том, что заключенные все теснее сплачиваются вокруг партийной и профсоюзной организаций, которые относятся к людям бережно и не только защищают их от вредителей и шпионов, от ошибок и разочарований, но и меняют их к лучшему, перековывают, возятся с ними, как с неразумными детьми, очень живуч. Много заметок о том, как подошел чекист к заключенному, поговорил с ним — и тот исправился, стал трудиться с энтузиазмом.

В заметках заключенные не уставали благодарить чекистов за индивидуальную работу «с нами, преступниками».

Газета «Перековка» издавала свою библиотечку. Это были отдельные выпуски в виде книжечек, в которых публиковались рассказы, стихи, очерки заключенных писателей и поэтов. Всего таких выпусков было 16, но только два из них сохранились в московских архивохранилищах: «Поём о канале» (Сб. стихов. Изд. КВО Дмитлага НКВД СССР, 1936. 3 200 экз.), и «Новая Волга» (Сб. стихов лагерников — строителей канала Москва — Волга. Изд. КВО Дмитлага НКВД СССР, 1936. 3 200 экз.).

На этих изданиях стоял гриф «Не подлежит распространению за пределами лагеря».

Вот, например, «не подлежащие распространению» строки лагерного поэта Акима Сердюкова.

Я вижу хаос первозданья 
И слышу четкий звон лопат, 
Что в трудовом соревнованье
Канал величия творят.

Я сам ударник и строитель,
Стою на новом берегу,
Страны чудес законный житель,
Я не отдам ее врагу.

О том, что при строительстве канала погибли тысячи заключенных, даже в «библиотечке «Перековки», естественно, не писали. По официальным данным, во время строительства канала в БелБалтлаге умерло 12 300 заключенных. Неофициальные же оценки начинаются с 50 тысяч, доходя до 86 тысяч.

Зато к концу войны, в 1945 году, газета Норильсклага напечатала заметку о том, как чертежница боролась за ремонт карусельного станка. «Она проявила большевистскую настойчивость, дошла на самого высокого лагерного начальства, но добилась поставленной цели». Этот шедевр журналистского творчества был рекомендован политотделом для перепечатки всем лагерям, стройкам и колониям НКВД. 33 лагерных издания его перепечатали.

Лагерная печать мало отличалась от газет, издающихся в стране. Такое впечатление, что все делались с одной матрицы, менялось только название. Но главная мысль всегда оставалась неизменной: убедить массы в необходимости бесчеловечной жизни и принудительного труда для великой цели.

В предисловии к книжке Горчевой легендарный декан факультета журналистики Ясен Засурский написал:

«Я рекомендую прочитать эту работу каждому историку советской печати советского общества — она поможет понять механизм несвободы, не преодолев которую невозможно добиться свободы, свободы личности и действительной человечности».

В 1988 году я опубликовал в «Известиях» большой материал о районке из крохотного карельского поселка Пряжа, которая выступила против избрания «согласованного» на самом верху председателя райисполкома. Газета не только разоблачила весь «избирательный механизм», все многочисленные нарушения на конкретных выборах, но и нарисовала впечатляющие картины жизни, пошла против всесильного тогда райкома, более того — целиком поддержанного республиканской властью.

Газета тогда, как это ни покажется странным, победила. Перестройка!

***

Лет десять назад в Петрозаводске я рассказал об этом случае на семинаре редакторов районных газет, и ко мне в перерыве подошла девушка, нынешний редактор той самой пряжинской газеты, поблагодарила, сказала, что даже не представляла, что «такое может быть». Заодно рассказала, как может и бывает… Сейчас она каждый выходящий номер предварительно носит в эту самую администрацию, «согласовывает».

Я спросил, откуда она в газету попала. Была, говорит, специалистом в районной администрации, бросили на газету.