Указ о беглых крепостных

«Закон о негодяях» — так в парламентских дебатах депутаты Госдумы называли проект только что принятого в третьем чтении закона, позволяющего конфисковывать «орудия преступления» и извлеченную с их помощью прибыль у политических оппонентов — в основном тех, кто придерживается открытой антивоенной позиции, но также «вредит родине» иными разнообразными способами.

При обсуждении проекта в первом чтении депутат Светлана Разворотнева с невинной улыбкой попросила его инициатора Ирину Яровую уточнить: «Людям, замеченным в высказываниях… трудно будет вменить… назначить серьезное наказание» (если для распространения «фейков» достаточно смартфона). Как же быть?..» — «Этот вопрос имеет не праздное значение, — ответствовала Яровая. — Если кому-то интересно, подойдите потом в рабочем порядке».

Попробуем перевести этот обмен шифровками на язык определенности, каким, по идее, должен быть сформулирован закон. Разворотнева спросила: «А можно будет сразу квартиру и машину отобрать или дом, что уж мелочиться?» — «Не задавайте идиотских вопросов, — сказала Яровая. — Если ты в самом деле такая дура, я тебе в коридоре все объясню».

Это сговор, но не между депутатами. Постараемся понять, между кем и кем.

Еще в декабре 2022 года, когда Вячеслав Володин впервые высказал в телеграме аналогичную инициативу, сенатор и доктор юридических наук Андрей Клишас объяснил ему, что конфискация имущества за неимущественные преступления будет противоречить Конституции РФ.

Чтобы преодолеть это своеобразное вето, потребовался год, и, вероятно, окрик сверху, триггером для которого могла стать хоть «голая вечеринка».

Инициатор политического решения остался за контуром его легального оформления. Он адресовал свое никак не задокументированное послание в первую очередь полицейским органам, а Думе лишь постольку, поскольку первым для выполнения команды «фас» до сих пор не хватало инструментов. Депутаты, пытаясь сохранить конституционное выражение лица, сделали вид, что конфискации будут подлежать только «орудия и средства преступления» и полученный в результате доход. А разрыв между принятым законом и той практикой, ради которой он был задуман, по умолчанию должны будут заштопать судьи.

Что-то такое еще до принятия закона уже было придумано, намекнула коллегам Яровая в ходе приведенного выше диалога. Но это изнанка, пищеварение и несвежее белье — зачем об этом при народе? Судьи тоже услышат это «zzz… неспроста», на то они и независимые у нас.

В концепции, подробно описанной нами в заметке «МТМ: машина тоталитаризма модернизированная», мы назвали это сборкой, которая каждый раз собирается под конкретную задачу из различных элементов, вроде бы не имеющих отношения друг к другу. В этом случае, помимо судебного усмотрения, «сборка» будет состоять из элементов уголовного и гражданского кодексов, которые подчиняются разным целям и правилам, и в правовом поле их вроде бы невозможно вот так соединить. Но если кому-то будет очень нужно, понятливый (от слова «понятия») судья выкрутится и найдет способ это сделать.

Закон все же не пошел дальше конфискации «орудий и средств преступления» и полученных в результате него денег или имущества. Но присутствует и оговорка: если по прошествии некоторого времени уже невозможно идентифицировать «те самые» деньги и имущество, то взамен них может быть конфискован эквивалент.

Это существенно расширит судейское усмотрение, включая те уголовные дела, которые были возбуждены до вступления закона в силу. По идее закон не будет иметь обратной силы, и за «преступления», совершенные до его появления, конфискация не должна будет применяться. Но если поступит указание, судьи могут и выкрутить что-нибудь вроде «длящегося преступления» — когда, например, «дискредитирующая» публикация была сделана давно, но продолжает быть невесть кому доступной где-то в Сети.

Можно представить и так:

Это, конечно, очень кривая и окольная с точки зрения нормального права логика, но применять конфискацию будут судьи, специализирующиеся не на гражданском, а на уголовном праве, у них и подходы другие — может прокатить.

По ряду статей закон оговаривает, что конфискация применима лишь в случаях, когда преступление совершено «из корыстных мотивов или по найму». Это не только не обнадеживает, но настораживает — как сигнал к действию. В случаях с журналистами «по найму» сработает автоматически, а в случае с блогерами скорее всего будет действовать «презумпция печенек Госдепа», которую еще в 2011 году провозгласил президент, а его слово и есть закон.

Это не первый прецедент «сборок» такого рода. В заметке «ЕКЛМН — единый кодекс легитимного массового насилия» в октябре 2022 года мы подробно описали, как Гражданский кодекс в репрессивных целях был применен для отъема помещения, принадлежавшего обществу «Мемориал»*. 8 апреля 2019 года не укладывавшаяся в ГК его комбинация с законом «О контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам» была использована Красногорским судом МО для лишения всего имущества, включая дом, уже находившегося под стражей бывшего главы бывшего Серпуховского района Александра Шестуна. Это решение (оно исполнено) касалось также имущества десятков других лиц, подчас даже не знакомых с Шестуном: в частности, жемчужина района — парк в районе деревни Дракино — отошел во владение прокремлевского спортивного функционера Умара Кремлева.

Для этого перечень статей УК, допускающих конфискацию в дополнение к другим видам уголовного наказания, в процессе рассмотрения проекта был существенно расширен (смотри публикацию на ту же тему за 22 января).

…Сразу после одобрения проекта в третьем чтении председатель комитета думы по госстроительству и законодательству Павел Крашенинников пояснил журналистам (цитируем по «Интерфаксу»), что конфискация может осуществляться как «вид наказания» и как «мера уголовно-правового характера». «Как мера — это когда конфискуется сам предмет преступления и полученные деньги, а как вид наказания — это советская история, и мы к ней не хотим возвращаться».

«Советская история» временно закончилась с принятием УК РФ в 1996 году — в нем конфискация имущества вообще не была предусмотрена (хотя орудия преступления на практике могли изыматься и уничтожаться как вещественные доказательства). Глава 15.1 о конфискации имущества появилась в нем лишь спустя 10 лет — в 2006 году. Статья 104.2 о конфискация денежных средств или иного имущества взамен предмета, подлежащего конфискации, — в 2012 году. Не будет ошибкой сказать, что процесс возвращения конфискации шел параллельно с идеологическим процессом «советизации» российского общества.

Сильно «недружественные» страны Европы, однако, сопротивляются изъятию замороженных российских активов для поддержки Украины — чисто правовые соображения пока перевешивают политические интенции.

Скорее она обеспечивает некоторую независимость — до тех пор, пока человеку есть на что жить.

С этой точки зрения большинство граждан РФ, если не все, — крепостные. Соответственно те, кто, использовав конституционное право свободы передвижения, после 24 февраля 2022 года уехал за рубеж, — это «беглые». Их жизнь надо сделать невыносимой, даже если их не удастся вернуть. Ну, хотя бы сорвать злобу на них.