7 октября в 6.30 мы с женой проснулись от сигнала тревоги в наших телефонах. Это было странно: никаких специальных приложений для безопасности мы себе не ставили. Потом выяснилось: в Израиле эта услуга зашита в обязательный пакет.
В течение получаса стало ясно, что все серьезно, хотя главная беда — на юге.
Страшные подробности выяснились в тот же день: мой здешний товарищ Михаэль разместил в Фейсбуке* пост о том, как по телефону координировал свою дочь и ее друзей, которые были на том самом музыкальном фестивале, — автомобильные навигаторы уже не работали, а на блокпостах стояли уже не наши, а они.
Каким-то образом он угадал безопасный маршрут, дал им все правильные повороты, и ребята выбрались.
Пока разговаривал с дочкой, покрылся сединой.
Что же это происходит? Вышло так, что, уехав от одной ***, мы попали на другую…
Мир сошел с ума?
Через неделю, уже насидевшись в бомбоубежище, да и после того, как наша армия опомнилась и стала грамотно отвечать, я позвонил своей старой подруге в Норвегию.
Мы с ней дружим всю жизнь, потому что ее отец был дипломатом и в начале 60-х работал в Москве. Анна-Мари всегда была открытой общительной девочкой и ходила в советский детский сад, жалуясь родителям только на то, что воспитатели каждый день ее переучивали с левой руки на правую.
Потом они жили в Израиле — это важно, а в конце 70-х ее отца снова направили в Москву. Наша общая юность прошла очень весело и беззаботно.
Но и после этого мы почти каждый год виделись — то у нее, в Южной Норвегии, то у меня в Москве. Я знал всех ее мужей, она — моих жен…
В этом своем звонке я почти в шутку спросил, не ходит ли она сегодня на демонстрацию «в защиту ХАМАС», и был реально ошарашен ответом:
— Сережа, ты ничего не понимаешь. После стольких лет унижения и подавления религиозной самости палестинцы имеют право на такую реакцию, как седьмого октября!
Я потерял дар речи, и просто положил трубку.
Потом долго думал и понял, что