— Когда 7 октября я отправился на юг в полк, у родных, конечно, была паника. Ничего не понятно, все неизвестно. Но надо было ехать. Такие дела, никуда не денешься.

— Когда ты туда попал, какой ты увидел Газу? На что она похожа?

— Похожа на какой-то сюрреалистический фильм. Как будто находишься внутри картины постапокалипсиса. Пустынно, никого нет. Вдруг пробежит собака или кошка. Иногда появится верблюд. Руины домов. Людей нет. Но несмотря на это, нет ощущения пустоты. И странное чувство, словно кто-то на тебя постоянно смотрит, а каждая развалина, каждый куст — это опасность. На самом деле так оно и есть. У ХАМАС имеются теперь камеры, и они из туннелей под землей могут видеть, что происходит снаружи, и наблюдают за нами.

— Но с обычными людьми в зоне боев все-таки приходится сталкиваться? Не с военными — с мирным населением: с женщинами, с детьми?

— До нас они не доходят, но мы их видим на расстоянии нескольких километров. Когда определяется время гуманитарного коридора, они позволяют себе подходить немножко поближе. И видишь, как люди идут обратно к себе домой или несут какие-то мешки с вещами. И кстати, никогда не можешь знать точно, что там, в мешке. Может, мешок с одеждой, а может, со взрывчаткой, которую они переносят с одного места на другое. В большинстве случаев определить невозможно, и приходится ничего не делать.

— В смысле?

— Нам приходится не стрелять. Не стрелять, даже если мы уверены, что в другой раз они вернутся с оружием и будут стрелять в нас.

— И как вы определяете, кто террорист, а кто мирный житель?

— Это серьезная работа. Например, по одежде невозможно определить. Военной формы у них нет. Невозможно определить и по оружию. Между позициями они передвигаются без оружия. Оно ждет их в конечных точках, в схронах, на месте.

— В бою какая у тебя задача?

— Я координирую огневые атаки. Проще сказать, прикрываю огнем наш полк — танки, пехоту, спецподразделения. Рассчитываю и направляю удары авиации, артиллерии, ракеты и так далее. Я лично двигаюсь между пунктами и штабом полка. В каждом батальоне есть офицеры, которые работают со мной. У нас есть высокоточная техника, инструменты, которые дают нам возможность видеть на расстоянии и сверху, что происходит.

— В операции в больнице «Аш-Шифа» вы тоже участвовали?

— Неважно, где мы работаем. В секторе Газа всюду есть люди, которые не связаны с боями. И люди в больнице, и беженцы, которые бегут из зоны боев на юг по гуманитарным коридорам. Нам говорят, когда и в какие часы открываются коридоры, и что там будут идти люди. Значит, в это время мы стараемся или вообще там не находиться, или держимся на особом расстоянии безопасности. В этих обстоятельствах мы стреляем только при прямой угрозе жизни наших солдат. А если район открыт и свободен от людей, то стреляем более агрессивно.

— Как вы координируете удары, чтобы не попасть по своим?

— Вблизи наших войск мы стреляем, когда поступает приказ от батальонов, которые участвуют в бою. Войска на передовой решают, как близко к ним и куда именно можно ударить. Мы знаем, куда направляются наши войска, и тогда в зависимости от оружия, которое мы используем, рассчитываем, на каком расстоянии от расположения войск надо нанести удар. Важно сказать, что в большинстве случаев бой с террористами происходит на очень близком расстоянии. Это сотни и даже десятки метров. И вот тут крайне сложный момент — координация ударов вблизи наших войск.

— Как технически осуществляются эти атаки? Сначала авиация наносит удары?

— В зависимости от того, какую миссию выполняют войска. Куда они должны дойти и что сделать. Сначала определяется, с какими силами противника они встретятся и на каких позициях. В зависимости от этого идет подготовка вместе с войсками. Нужна ли особая подмога, или они сами справятся.

— Что нужно, чтобы армии двигаться дальше на юг и вглубь сектора Газа?

— Не надо спешить. Относительно успешная операция — это до сих пор результат того, что мы не спешим. Мы не торопились заходить внутрь. Использовали авиацию и другие средства, чтобы подготовить поле боя.

— Товарищей приходилось терять на этой войне?

— На самой войне — нет, но в «черную субботу», 7 октября. — да.

— Как долго продлится война? Что в армии говорят? Как ты сам чувствуешь?

— Армия готовит себя к худшему варианту, что это будет длиться еще очень долго и в ближайшие недели не закончится. Но я резервист, и все мои подчиненные — резервисты. Для нас это довольно сложная ситуация.

— Цель операции — ликвидация ХАМАС и освобождение заложников. Какие у вас инструкции на случай, если вдруг будут обнаружены заложники?

— Если мы получаем информацию, связанную с заложниками, то в дело вступают специальные части. Они работают в таких районах, где могут быть заложники или есть какой-то их след. А дело наших боевых расчетов — работать на дистанциях безопасности.

— Какие у ХАМАС сильные и слабые стороны?

— Сильные стороны.

• Во-первых, они готовы на все и готовы идти очень далеко. Хотя не все. В последнее время мы видим некоторые признаки того, что некоторая часть из них уже решили себя поберечь. Но большинство выполняет все приказы своих командиров.
• Во-вторых, туннели дают им преимущество в передвижении. Они вырыли целый подземный город. Их не видно. А если и видно, то обычно при таких обстоятельствах, когда по ним невозможно стрелять.
• В-третьих, у них есть немало современного оружия.

А их минусы в том, что в прямой схватке они всегда хуже, чем израильские солдаты. В любом ближнем бою они проиграют.

— Ты сказал о шахтах, туннелях. Каковы особенности действия армии в таких районах?

— Шахты и туннели находятся везде. Они повсюду. Это, если честно, в каком-то смысле поражает. Это самый тяжелый аспект в бою. В густонаселенных районах шахты выходят напрямую в дома. Террористы передвигаются под землей. Вот ты видишь, как он высунулся с автоматом из окна и стреляет по нашим ребятам, а через минуту он исчез под землей и выйдет через несколько километров на поверхность в другом здании.

— Расскажи о своих однополчанах.

— Все очень разные. Это пестрая компания людей из разных слоев израильского общества. Но все пришли воевать и сделать свою работу как можно лучше. Все понимают, как важно то, что мы делаем. И я думаю, что в каком-то смысле

— Как раз те, кто не подлежит призыву, собирают в тылу помощь для армии. А реально вам какая помощь и поддержка нужны?

— Не могу сказать, что чего-то специфического не хватает. Спокойствие в тылу не помешало бы.

— Слишком волнуемся все?

— Да. Слишком много смотрите роликов, читаете новостей. Я в то утро 7 октября увидел несколько роликов нападения на кибуцы, и они у меня до сих пор перед глазами. Есть одно, о чем я хочу попросить людей: перестаньте смотреть эти видео. Нам потом жить надо. А эти зверства из головы не выходят.

— А когда война закончится, какие планы? Что ты сделаешь первым делом?

— Щенка возьму.

— Какой породы?

— Дворнягу. Есть такая собака лохматая. И выглядит так, будто ее только что постирали.

Израиль