«Мое дело такое, что мой следователь уволился»

Ваша честь! Многоуважаемый суд!

Мое уголовное дело такое странное и смешное, что оно было возбуждено в аккурат 1 апреля. Мое дело такое странное и смешное, что иногда мне кажется: вот я зайду в зал на новое судебное заседание, и с неба внезапно посыплются конфетти, и все встанут и закричат: «Разыграли! Разыграли!» Мое дело такое странное и смешное, что сотрудники СИЗО-5 широко открывают глаза и восклицают: «Неужели за это теперь у нас сажают?» Мое дело такое, что даже сторонники СВО, которых я встречала, не считают, что я заслуживаю тюремного срока за свое деяние.

И он бросил мое дело, которое сулило ему блестящий карьерный рост и уже принесло звездочку на погоны. Он бросил Следственный комитет и ушел работать в магазин «Военторг». Я безмерно уважаю его поступок и считаю, что мы с ним похожи — мы оба поступили по совести.

Сама статья 207.3 в корне своем дискриминационна, ведь карает она только определенный круг людей — тех, кто не служит в государственных органах. Только вдумайтесь: информация, которую я распространила, очевидно являлась для моих следователей, в отличие от меня, заведомо ложной — тем не менее они распространили ее среди своего следственного отдела, а также среди прокуратуры и судебных органов, оскорбили этой информацией свидетелей-военных и создали повод для огромного общественного резонанса.

И на двух из этих трех лиц, как следует из материалов моего уголовного дела, так называемые ценники вообще не произвели никакого впечатления. Скажите, разве следователи распространяют наркотики среди сотрудников государственных органов, когда хотят доказать вину человека по статье 228? Таких сотрудников самих судили бы по той же статье. Так почему же по 207.3 не судят ни моих следователей, ни моего гособвинителя, а судят только меня?

Если эти пять бумажек настолько страшны, то зачем вообще был затеян этот суд? Для того чтобы мы десятки раз произнесли эти тезисы, которые, по мнению государственного обвинителя, так сильно угрожают общественной безопасности? Но вот мы произносили тексты с «ценников» на протяжении всего процесса. И что? Земля разверзлась из-за этого? Началась революция в стране? Солдаты стали брататься на фронтах? Ничего подобного не произошло. Так в чем проблема?

Государственный обвинитель не раз упоминал, что мое деяние чрезвычайно опасно для общества и государства.

Когда человек поднимает военный мятеж, который нанес нашей стране огромный ущерб, уголовное дело на него возбуждают и закрывают через день. От моего деяния не пострадал никто, а я содержусь под стражей уже больше полутора лет — вместе с убийцами, ворами, совратителями несовершеннолетних и организаторами занятий проституцией. Неужели так называемый ущерб, якобы причиненный мной, сопоставим с этими преступлениями?

Каждый судебный приговор — это послание для общества. Независимо от того, как вы оцениваете мое деяние, вы, вероятно, согласитесь с тем, что я проявила храбрость и несгибаемость характера, я не была лицемерна, я была честна перед собой и перед судом, я поступила в соответствии со своими моральными ориентирами. И вы согласитесь, что они у меня есть, даже если вам лично близки иные. На жаргоне следователей посадить человека в СИЗО называется «взять в плен». Так вот, я не сдалась и не согнулась в условиях плена, под угрозой травли, болезни и голода.

Что наше общество и государство может разрушиться от пяти маленьких бумажек? Неужели это действительно то, что вы хотите сказать людям во время кризиса, нестабильности, депрессии и стресса?

Мой процесс широко освещается в России и в мире, за ним следят десятки тысяч, а то и сотни тысяч людей, о моем процессе пишутся книги и снимаются документальные фильмы. Так что независимо от того, какой приговор вы вынесете, вы войдете в историю. Возможно, вы войдете в историю как человек, который меня посадил, возможно, как человек, который меня оправдал, возможно, как человек, который принял нейтральное решение и дал мне штраф, условный срок или срок «по отсиженному». Все видят и знают, что вы судите не террористку. Вы судите не экстремистку. Вы судите даже не политическую активистку. Вы судите пацифистку.

Я пацифистка. Пацифисты существовали всегда. Это особый род людей, которые считают жизнь наивысшей ценностью из всех возможных. Мы считаем, что любой конфликт можно решить мирно. Я не могу убить даже паука, мне страшно представить, что можно лишить кого-то жизни.

Да, я считаю, что жизнь священна. О да, жизнь! Если отбросить всю мишуру этого мира типа денег, власти, славы, положения в обществе, в сухом остатке есть только она. О да, жизнь! Она упряма, она настырна, она невероятна, трогательна, удивительна, сильна. Она зародилась на Земле, и пока мы не нашли ей аналогов даже в далеком космосе. Она может пробиться сквозь асфальт, разрушить камни, она из маленького росточка может превратиться в исполинский баобаб, из микроскопической клеточки — в гигантского кита. Она населяет вершины, прячется в Марианской впадине, существует в арктических льдах и в жаркой пустыне. Самой совершенной ее формой является человек. Человек — очень разумная форма жизни. Это жизнь, которая может осознать саму себя. Осознать собственную смертность. Правда, чаще всего мы не помним об этом и живем так, как будто будем жить вечно. Но на самом деле жизнь человека скоротечна. Она ничтожно коротка. Все, что мы можем, — это продлить краткий миг блаженства. Все живущие хотят жить. Даже на шеях висельников находят следы царапин от ногтей. Это значит, что в самый последний момент они очень хотят выжить.

Спросите у человека, которому только что удалили раковую опухоль, что такое жизнь и как она ценна. Сегодня ученые и медики всего мира бьются за то, чтобы увеличить продолжительность жизни человека и найти лекарства от смертельных болезней. <…> Были 20-й, 21-й год, эпидемия коронавируса, мы потеряли своих пожилых близких — бабушек, дедушек, наставников, учителей. Мы пережили столько боли, тревоги и траура, и только мы стали вставать на ноги, начали жить <…>. Теперь мы теряем людей молодых. Опять смерть, опять горе, опять боль. <…>

Государственный обвинитель верит в совсем другую правду, чем я. Он уверен в существовании так называемых натовских прихлебателей или в том, что все независимые СМИ финансируются из-за рубежа. Но разница между нашим прокурором и мной заключается в том, что я бы никогда не посадила его в тюрьму из-за этого.

Мне жаль, если я кого-то обидела своим поступком. Мое заключение в СИЗО, где я общалась с очень разными, непохожими на меня людьми, позволило мне понять, что каждый человек верит в свою правду. То же самое касается и отношения к СВО. И это большая трагедия, что не все мы разделяем одну правду и не принимаем правды друг друга — это порождает раскол в обществе, разрушает семьи и разъединяет близких друг другу людей, повышает уровень агрессии, умножает вражду на земле и все больше отдаляет нас от долгожданного мира. Я не погрешу против истины, если скажу, что каждый человек в этом зале желает одного и того же — мира.

Мы — это все, что есть друг у друга. И у меня есть любимые люди, которые дороги мне больше всего на свете. Они приходят в этот зал, и им небезразличны моя жизнь, здоровье и свобода. Они не хотят, чтобы меня посадили. Меня ждет дома пожилая мама, сестра, любимая девушка, которой поставили страшный диагноз — рак. И я пока не знаю человека, кроме государственного обвинителя, который хочет, чтобы меня посадили.

Правда, я думаю, что и государственный обвинитель в глубине души не хочет этого. Мне кажется, что он пришел в прокуратуру, чтобы сажать реальных преступников и злодеев — убийц, насильников, совратителей несовершеннолетних. А все оказалось совсем иначе: нужно сажать тех, кого надо посадить, — и это залог продвижения по карьерной лестнице. Это сложившаяся система. Давайте хоть теперь не делать вид, что это не так. Я вас не виню. Вы заботитесь о своей карьере, о стабильном положении в будущем, чтобы обеспечить свою семью, дать ей хлеб и крышу над головой, поставить на ноги своих будущих или уже родившихся детей. Но о чем вы будете им рассказывать? О том, как вы посадили в тюрьму тяжело больную женщину за пять маленьких бумажек? Нет, несомненно, вы будете рассказывать о других делах. Наверное, вы утешаете себя тем, что вы просто делаете свою работу. Но что вы будете делать, когда маятник качнется в другую сторону?

Это исторический закон: либералы сменяются консерваторами, консерваторы — либералами. После естественной смерти одного политического лидера приходит другой, с противоположным курсом, и первые становятся последними, а последние — первыми. Вам покажется это странным, но я вам сочувствую.

Я не боюсь не сделать блестящую карьеру, показаться смешной, уязвимой или странной. Мне не страшно быть непохожей на других. Возможно, поэтому мое государство так боится меня и мне подобных и держит меня в клетке, как опаснейшего зверя.

Но человек человеку не волк. Просто злиться друг на друга из-за разных позиций легко, а любить друг друга, пытаться понять и находить компромиссы — очень трудно. Так невыносимо трудно, что порой это кажется просто невозможным, — в такие моменты насилие или принуждение кажутся единственным выходом. Но это не так! Необходимо учиться любить и решать конфликты при помощи слова — это единственный способ выкарабкаться из того кризиса морали, в котором мы оказались.

Ваша честь! Своим приговором вы можете подать всем пример — пример того, как конфликт можно решить при помощи слова, любви, милосердия, сострадания, а не при помощи принуждения к так называемой правде посредством уголовного срока. Это станет большим шагом к уменьшению злобы, к оздоровлению и примирению общества.

Ваша честь! Я понимаю, что для вас это просто работа, рядовое дело, трудовые часы и большое количество бумажной волокиты. Наверное, среди этой рутины, как и при всякой работе, замыливается и забывается истинное. Но истина заключается в том, что вы обладаете великой властью: вершить человеческие судьбы. В данном случае в вашей власти моя судьба, мое здоровье, моя жизнь и счастье моих близких. Я верю, что вы распорядитесь этой властью мудро.