Репортажи · Общество

Пункт безвременного размещения

Беженцы из Украины до сих пор живут в лагерях в Ростове и Таганроге. Репортаж «Новой»

Анастасия Егорова, корреспондент

Жилая комната пункта временного размещения беженцев в Таганроге. Фото: Анастасия Егорова / «Новая газета»

Часть 1

Ростов

В Ростове действует четыре пункта размещения беженцев. Они расположены в гостиницах и пансионатах. Сейчас сюда приезжают беженцы из Авдеевки, Марьинки, Горловки и Бахмута, очень редко из Мариуполя. Многие из них маломобильны, нуждаются в постоянной медицинской помощи и лекарствах.

В городе действует центр волонтерской помощи, гуманитарный склад, куда ростовчане приносят одежду, детские вещи — игрушки, коляски, предметы первой необходимости — постельное белье и посуду. Волонтеры собирают средства на экстренные нужды беженцев: в октябре будут делать закупку одеял, а одной из семей собрали деньги на похороны бабушки и перевозку ее праха в родное село для захоронения. Также беженцы получают здесь разовые продуктовые наборы по прибытию и могут оформить заявку на закупку лекарств.

«Сын "выкричал" нам комнату»

Евгения живет в Ростовском пункте временного размещения беженцев уже 600 дней, ее вместе с двумя детьми эвакуировали из Горловки 22 февраля 2022 года. На гуманитарный склад к волонтерам приходит за детским питанием для младшего сына и просит собрать средства на обогреватель — гостиница, в которой расположен их ПВР состоит из деревянных летних домиков, зимой их топят, но в осенние месяцы, пока отопление еще не включили — внутри очень холодно. Евгения рассказывает:

— Когда нас увозили, младшему был всего месяц. Мужа сразу мобилизовали в войска «ДНР», а я с двумя детьми попала сюда. Сначала нас поселили в общей комнате в первом ПВР, с двумя другими семьями. Сын очень много плакал. Соседи жаловались. Он никому спать не давал, не только мне. Так, считай, выкричал нам отдельную комнату. С тех пор мы живем втроем там. Я в декрете, до сих пор кормлю грудью. Чтобы продолжать получать декретные выплаты, мне нужно ехать в Горловку переоформлять все документы и на один день выйти на работу. Потому что фирма, где я работаю, перешла в подчинение российской компании. И теперь нужно все оформлять заново. А из ПВР меня не отпускают, говорят, что если уеду, то потеряю место. Мы там каждый вечер отмечаемся.

Муж Евгении находится в больнице в Подмосковье, после ранения ему ампутировали ногу. Она ждала, что его отпустят к ней еще в августе, и она сможет оставить с ним детей, чтобы поехать домой разобраться с документами, но его не выписывают уже второй месяц:

— Его ранило 5 февраля этого года. Первую операцию по ампутации делали в Горловке. Сделали плохо, неправильно сформировали культю. Потом отправили в Москву. Из-за этого сейчас ему не могут там подобрать протез, потому что форма обрубка неправильная. Врачи предлагают новую операцию, чтобы можно было потом восстановиться и заново пройти реабилитацию и ходить с протезом. А он отказывается. Очень устал. Меня к нему отпустили только один раз из ПВР, на неделю, когда только ранило…

Женя прерывается, чтобы перестать плакать. Полуторагодовалый сын обнимает ее за ногу. Муж Жени перешел в подчинение Министерства обороны РФ в январе этого года, до этого он был мобилизованным в армии «ДНР». Меньше чем через две недели его ранило. Из-за этого он получает выплату по ранению, не как российские военные, а всего 28 тысяч рублей в месяц. После госпитализации в Подмосковье даже эта сумма перестала приходить на счет регулярно. Чтобы решить проблему с выплатами ему тоже нужно ехать в Горловку с документами:

— К нам в ПВР приходил местный прокурор, я ей рассказала о том, что меня не отпускают, говорят, что лишат места, а у меня такие проблемы. И мужу тоже нужно ехать, а как он без протеза туда попадет, один без меня…

Прокурор меня выслушала и сказала, что раз у меня так много проблем, может мне стоит вернуться и жить по прописке в Горловке. Я плакала, когда мужу это рассказала, а он рассмеялся, говорит: «Представляешь: я без ноги поеду, сам, под обстрелы. Тут уж точно дальше не убегу, если прилетит».

Гуманитарный склад в пункте временного размещения беженцев в Ростове. Фото: Анастасия Егорова / «Новая газета»

«Все приезжают с разной позицией — мы ни о чем не спрашиваем»

Координатор волонтеров Наталья отвечает примерно за все в центре — помогает оформлять заявки на лекарства, рассказывает новеньким, где померить теплую одежду, подбирает коляску на складе для мамы с ребенком, успокаивает другую девочку, играющую на полу, выдает детям сок и киндер-сюрпризы, разбирает сумки с одеждой, только что принесенные местными жителями. Рассказывает:

— Люди, конечно, стали уставать. В 2014 году по-другому относились, больше энтузиазма было, охотнее вовлекались, собирали всем миром. Но и чувствовали себя по-другому. Сейчас людям хочется закрыться, не знать, что происходит, кто виноват, почему эти люди здесь. Ну, и долго регулярно большинству помогать сложно. Обычно это порыв — сделал, почувствовал себя хорошо и хватит. Но местные продолжают приносить вещи, детское тоже несут.

Ведь многие бегут вообще без всего. Или летом, например, их вывезли, они в чем были, в летнем — а ни куртки, ни ботинок ребенку нет. Постельное белье многие просят. С лекарствами тоже проблемы, очень много заявок на лекарства обрабатываем.

Мы ни о чем не спрашиваем — все приезжают с разной позицией, кто-то ненавидит, кто-то верит, что через месяц все закончится, и он домой поедет, а кто-то рад, что в России оказался. Мы такие вещи не обсуждаем с ними. Для нас все они — люди, которым нужна помощь.

«Я пошла в ломбард и заложила все украшения, которые мы с собой увезли. Даже крестик»

Юлия Александровна в Ростове с марта 2022 года. Они живут вместе с мужем в одном ПВР, а ее дочка и мама получили комнату в другом. Вся семья живет на две пенсии: бабушкину и мужа, который получает пособие по инвалидности. Итого — 27 тысяч рублей на четверых. Дочь смогла поступить в Ростове в платный колледж, семестр стоит 70 тысяч рублей. Каждый месяц семья откладывает 10 тысяч, чтобы в конце семестра смочь заплатить за новый. Живут на оставшиеся. К волонтерам Юлия приходит за лекарствами, и заниматься с психологом. Уже в Ростове ей пришлось сделать операцию: из-за стресса обострилось хроническое заболевание и начался абсцесс на глазу.

— Чтобы сделать операцию в частной клинике, я просто пошла в ломбард и заложила все украшения, которые мы с собой увезли. Свои и мамины, все, даже крестик. В поликлинике мне сказали, что делать нужно срочно, иначе будет заражение крови и абсцесс пойдет в мозг. Но сказали, что они такое не делают, дали адрес, где за деньги сделают. Чтобы не платить за стационар, я сразу после наркоза поехала домой, в ПВР, на лавочке отсиделась немного и пошла.

Вот теперь девочки помогают лекарствами, не знаю, как бы без них. Тут один рецепт на 7 тысяч, это половина того, что мы на еду в месяц тратим на всех. А Елена, психолог, которая тут работает, — она чудо сделала для меня. Было ведь так, что я не могла утром встать, не знала где силы найти, зачем. Мы о многом с Еленой говорили, и она меня, собрала что ли. Я снова плакать научилась, но и силы нашла.

Дома, в Харцызске, у семьи Юлии был свой автосервис. Юлия работала администратором, а муж механиком. Но в 2021 году семейный бизнес пришлось продать:

— Нам несколько раз намекнули, что СТО нужна для машин военным. Пришлось продавать, быстро и дешево. За сколько сказали. Этот сервис — это все что у нас было, мы туда все силы вгрохали. А муж и здоровье — строились тоже сами, он упал с крыши и сломал спину, с тех пор — инвалид. А потом нам во двор прилетело, и теперь у нас и дома нет. Только дочка.

Гуманитарный склад в пункте временного размещения беженцев в Ростове. Фото: Анастасия Егорова / «Новая газета»

Часть 2

Таганрог

Группа волонтеров в Таганроге тоже собирает гуманитарную помощь для беженцев. Местные жители приносят на гуманитарный склад теплую одежду, постельное белье, детские вещи, посуду. Все беженцы, прибывшие не более 6 месяцев назад, могут получить здесь разовый продуктовый набор, комплект предметов личной гигиены и оформить заявку на закупку лекарств. У многих возникают проблемы с оформлением российских документов, потому что МФЦ в регионе не справляются с нагрузкой. Очереди на сдачу отпечатков пальцев для получения паспорта растягиваются на многие месяцы. Без паспорта и полиса ОМС попасть к врачу и получить лекарства невозможно, а многие препараты не выдают даже если документы в порядке. Их просто нет в наличии в государственных аптеках.

Гуманитарный склад в пункте временного размещения беженцев в Таганроге. Фото: Анастасия Егорова / «Новая газета»

«Человек держится за идею дома — места, где все было по-старому»

Вместе с волонтерами работает психолог Жанна. Она начинала помогать беженцам в составе службы МЧС, а теперь сотрудничает с волонтерами. Жанна рассказывает:

— Многие беженцы не хотят уезжать из южного региона, потому что хотят быть ближе к дому. Несмотря на то, что сейчас вывозят уже в основном тех, кому вообще некуда вернуться. Их дома разрушены. Люди держатся за мысль о возвращении. Это механизм, которым психика защищается от невозможности контролировать реальность. Человек держится за идею дома, как места, где все было по-старому, где у него была привычная среда, социальные связи, родные люди, место в обществе, дело в жизни. Когда человека выбрасывает из этого, никакое рациональное понимание, что возвращаться некуда, психика не воспринимает.

Легче эту трансформацию, конечно, переносят более молодые люди. Тяжелее всего тем, кому больше 50 лет. Люди, бросающие целую долгую жизнь, часто не справляются с адаптацией и пытаются заглушить потерю алкоголем или запрещенными веществами. Мы много сталкиваемся сейчас с этими проблемами. Детям же свойственно уходить от реальности, где они ничего не могут контролировать, в видеоигры. Если родители остаются с ними и сами, в целом, справляются, ребенок переносит происходящее легче, но все равно это очень травмирующий опыт. Травмированная психика ассоциирует себя с вымышленным героем и полностью погружается в игру, где может контролировать действия и среду, это приносит временное облегчение.

Многие родители, сами находясь в состоянии травмы и шока, не видят, что происходит с детьми.

В постсоветском обществе, к сожалению, все еще очень стигматизированное отношение к психологической помощи. И люди часто не идут за ней для себя, и не понимают, что в ней нуждаются их близкие. Это наше пресловутое: «Я же не псих».

Основная наша работа здесь на месте в том, чтобы оказать человеку первую помощь — снять острые симптомы, тяжелые эмоциональные состояние, дать какие-то базовые инструменты, как справиться. А дальше уже там, куда беженцев отсюда перевозят для долгосрочного проживания, их принимают наши коллеги для регулярных сессий. Мы пока наладили регулярную работу для долгосрочной помощи с теми, кто давно здесь находится. Они уже или снимают жилье и планируют интегрироваться и оставаться, или с теми беженцами, кто получил места не в транзитном, а в обычном ПВР.

Читайте также

Воронежская мэрия призвала сдаваться Горожанам предложили подзаработать на сдаче в аренду своего жилья беженцам

* * *

В Таганроге действует два ПВР, но находятся они в одном здании гостиницы «Таганрог». Номера гостиницы распределены между теми беженцами, кто находится в Таганроге давно, многие живут здесь больше года. Но места для постоянного размещения быстро закончились.

На первом этаже в трех помещениях бывшего спортивного зала организован второй ПВР — транзитный. Изначально этот пункт был рассчитан на то, что люди будут проводить в нем несколько дней или недель, максимум, а дальше их будут распределять в другие ПВР на территории России. Из-за проблем с логистикой и организацией этих процессов многие остаются в нем на несколько месяцев.

Весной и летом 2022 года волонтеры и психологи службы МЧС дежурили здесь посменно круглые сутки. В помещениях, рассчитанных на 400 человек, размещалось в пиковые периоды и 500, и 600.

В трех небольших помещениях с кафельными полами плотно расставлены десятки железных коек, многие из кроватей многоярусные. Люди хранят вещи в проходах и под кроватями, сушат одежду на поручнях. Неиспользуемые кровати составлены друг на друга в углах.

Есть общее помещение столовой, где три раза в день дают горячую еду, общий душ и туалет. Административный блок, где дежурят сотрудники МЧС и Росгвардии, они принимают новеньких и следят за порядком. Посменно приходит фельдшер. Есть телевизор, на нем бесконечно крутят новости с «России-1», правда, с выключенным звуком.

Сейчас в ПВР живет около 130 человек, многие из них не встают с кроватей, нуждаются в постоянном медицинском уходе. Несколько раз в месяц их группами увозят в другие ПВР, вглубь России. О том, когда и куда человек уедет, он зачастую узнает в день отправки.

Двор пункте временного размещения беженцев в Таганроге. Фото: Анастасия Егорова / «Новая газета»

«Когда у нас забрали дом под минометную точку, нас заперли в погребе…»

На втором ярусе кровати, плотно завешенной ветошью, сидит лицом к стене молодая седая женщина. Слушает, как мы разговариваем с ее соседкой. Та рассказывает о муже, который лежит рядом: «Вова больше не встает. Когда у нас забрали дом под минометную точку, нас заперли в погребе. Он, дурак, возмущаться стал. Так они его прикладом в спину приложили несколько раз. Вся черная спина была. Больше и не встает с тех пор — четыре грыжи теперь».

Вдруг, так и не оборачиваясь на нас, седая женщина начинает громко рассказывать:

— Раньше было хорошо — начинается обстрел, его слышно. Все дома сидят. Мы вот в подвале прятались. Всегда ясно было — сначала шум, потом прилет будет. А весной стали стрелять тем, что не слышно. Муж соседки моей, в Мариинке, Сеня, сказал ей однажды: «Людка, вроде тихо, сбегаю в сад, виноград подвяжу, не то пропадет». И пропал — только воронка осталась там, где он из подъезда вышел.

А когда к нам прилетело, я Юленьке голову мыла. Воды то давно в Донецке нет. А что привозят несколько раз в неделю, по пять рублей за литр отдают. Вот и мылись редко. Но я согрела воды, мыла из кувшина в тазик переливая.

Взгляд женщины не двигается со стены, а руки все повторяют одно и тоже движение — будто перебирают волосы. Она замолкает. Ее соседка по двухъярусной кровати шепотом объясняет мне, увлекая к выходу:

— Они жили на первом этаже панельного дома. Когда случился прилет, потолочная плита раскололась и задавила ее дочь прямо на ее глазах. Юле было 4 года. Она всегда одинаково рассказывает про это, не плачет, только ни на кого не смотрит и руками все теребит.

* * *

Собираясь выходить, на крайней койке у выхода замечаю бабушку. На вид около 80 лет, подсаживаюсь к ней. Антонина Петровна из-под Авдеевки, в ПВР недавно, до последнего не хотела уезжать. Старший сын погиб в 2014 году. Дочь уехала в Западную Украину с внуками в прошлом году, разругалась с матерью, потому что та не хотела бросать дом. Несколько недель назад ее почти принудительно эвакуировали:

— Дочечка, ну куда я поеду? Ведь там мой дом, там похоронены мои покойники, там у меня животина была, огород. От дома остался только один угол и погреб. Но я уж как-нибудь, когда разрешат вернуться. Накрою брезентом, как соседи, чтобы в пробоину в крыше не лилось.

Набор средств гигиены для беженцев. Фото: Анастасия Егорова / «Новая газета»

Под соседней койкой в контейнере жалобно мяукает кошка. В ПВР пускают с мелкими домашними животными. Волонтеры рассказывают, что прошлым летом здесь жили 600 человек, многие из них были лежачие больные, у других с собой были собаки и кошки, их размещали в маленьких контейнерах и под кроватями. Волонтерам приходилось закупать и привозить много лекарств от аллергии, потому что ни людям, ни животным некуда было деться.

На черном мохеровом свитере Антонины Петровны очень много рыжей кошачьей шерсти. Спрашиваю:

— Вы тоже забрали с собой кошку?

Антонина Петровна замолкает — отворачивается на минуту, потом говорит:

— Маруся пряталась со мной в погребе во время обстрелов. Но я не доглядела один раз, она выбралась наружу. Автоматная очередь…

* * *

У ворот на выходе с территории на лавочке сидит парень чуть старше меня. К краю лавки прислонен костыль. У него сильный тремор рук, в руках книга. Ремарк «На Западном фронте без перемен»…