«Женская колония — это место, где обесценивается все»

«Здравствуйте, Зоя! Очень рада была вашему письму. Я читала о споре между А. Солженицыным и В. Шаламовым и очень много об этом размышляла, более того, эти мысли настолько поглотили меня, что, сама того не заметив, я провела опрос среди наших осужденных, к чему вернусь позже. С одной стороны, если очень цинично, то, пожалуй, заимствуя фразу у кого-то из сотрудников, скажу, что «точка зрения зависит от точки сидения».

Успев увидеть в заточении очень многое, понимаешь, что если человек постоянно голоден и загружен изнурительной работой, не имеет ни минуты свободного времени, то, возможно, кажется, что время летит быстрее, но человек не будет задумываться ни о чем, кроме как о первостепенных бытовых нуждах. Солженицыну сиделось легче, чем Шаламову, отсюда и возможность порассуждать о мире, душе, судьбах Родины. Ведь даже пишут они настолько по-разному. Шаламов жестче и, на мой взгляд, более реалистично, без отступлений.

У здешних сидельцев спрашивала и у дневальных, и тех, кто движется ближе к начальству и, соответственно, к работе на «блатных» работах, — всем ближе позиция Солженицына. Тем же, кто измотан работой или к кому система крайне несправедлива, — ближе Шаламов.

Но что же сделать, чтобы система, заточенная только на то, чтобы ломать и вкладывать в голову бессмысленное и беспрекословное подчинение ей же, дала сбой? Нужно иметь выдержку, мудрость, терпение и спокойствие. Тогда человек сможет разглядеть все уязвимости этой системы.

«ШИЗО нужно воспринять, как аскезу»

Например, из опыта многократного пребывания в ШИЗО я поняла, что этот период штрафного изолятора (когда многие в первые часы начинают выть и истерить) нужно просто воспринять, как аскезу, читать молитвы или мантры (в соответствии с верой); отсутствие нормальной еды — как пост. И тогда можно столько увидеть в глазах представителей администрации: они, когда открывается дверь, ждут встречи с подавленным, испуганным, растерянным, готовым на все, лишь бы выйти из изолятора, а видят спокойного, умиротворенного человека. И что происходит? Они сами теряются, кто-то злится: дескать, что это такое — мы человека наказываем, а он, отдохнувший, как на курорте.

Так что если ШИЗО, то мой совет осужденным: обязательно прочитать «Чудо голодания» П. Брэгга, а с собой взять Библию или что-то из духовной литературы — нужно то, чем можно заняться с радостью и интересом. Например, я сравнивала образ булгаковского и библейского Понтия Пилата, а потом байроновского и библейского Каина. А еще в ШИЗО надо обязательно взять теплые носки, но самое главное, обозначить себе пищу для ума — то, что вы давно хотели обдумать.

По поводу того, что читать, здесь трудно что-то посоветовать. Для себя я открыла прозу И.В. Гете, до ареста читала только «Фауста». В Лефортовском СИЗО много мемуаров политиков и общественных деятелей, разведчиков и т.д. Начала с книги «Тюрьма и воля» Ходорковского, «Президентский марафон» Ельцина, «Встречи на перекрестке» Е. Примакова. Библиотеку Лефортовского СИЗО вспоминаю с восторгом, там найдутся книжки на любой вкус. В ИК-2 библиотека позволяет вспомнить школьную программу, прочитать классику, а все остальное — слащавые, ванильные дамские романы, не люблю такое читать.

«Когда же президент нас поздравит?»

Из-за работы здесь, в колонии, не так много времени на чтение книг. Работаю на швейной каторге, основное швейное производство — это такое место ссылки всех указанных осужденных. Шью я рабочую спецодежду и очень довольна тем, что не прикасаюсь к шитью военной формы — не хочу, чтобы мой труд хоть как-то способствовал милитаристским целям. Это очень трудно продолжать шить рабочую спецодежду, когда почти вся фабрика шьет «войну», приходится находить причины.

На Новый год был очень забавный случай: осужденные собрались смотреть обращение президента, за его спиной люди в форме, которую шьет фабрика, у швей это вызвало абсолютный восторг, они впервые увидели, как то, что они шьют, смотрится на людях. Они сидят и слушают очень внимательно, говорят: «Когда же он нас поздравит?» Спрашиваю: «Кого нас?» «Швей, он всех перечисляет и швей обязательно назовет». Слушают. Ждут. 

После несколько человек подошли и сказали: «А ты была права, он так и не вспомнил про швей».

Единственное, что я шила из того, что было не очень по душе, это одежда для биолабораторий, которых у нас в стране, конечно же, нет. Заказ был огромный еще до формы для СВО. Мы называли продукцию «чума».

Работаю не в самом лучшем месте, сплю на верхнем шконаре уже два с половиной года — это тоже такое наказание для людей с плохими, по мнению администрации, статьями. ИК во всем старается показать и подчеркнуть более «низкое» положение в зэковской иерархии, осужденные этого не понимают и не приветствуют в отношении меня. Но, думаю, это на совести администрации ИК.

«Меня попросили стучать на других в обмен на переписку с мужем»

Телефонное общение с родителями у меня есть, свидания с ними мне тоже дают, но они уже очень старенькие, и чаще чем один раз в год приезжать у них не получается.

Переписки с мужем очень долго не было, оперчасть и прочие говорили: «Будешь хорошо себя вести, взаимодействовать с администрацией, тогда мы попытаемся помочь с перепиской».

Я ответила, что муж меня мало интересует. Что вызвало удивление. Перевожу: меня попросили стучать и рассказывать об уголовном деле. И уже смирилась с тем, что буду передавать ему приветы через родителей, но каким-то образом муж добился разрешения на переписку в своей ИК, и получается, что наша администрация отказать уже не может.

Но, по сути, вся переписка с мужем представляет собой обмен открытками к праздникам, так как писать в другую ИК о режиме (режимом считается все, даже завтрак, обед и ужин) нельзя, на волю можно, а в ИК — нельзя. Поэтому я даже не представляю, как и чем он живет. Узнаю от родителей, чем его кормят и какие книжки он читает. То есть переписка пустая, она как бы есть, но написать толком ничего нельзя.

Теперь новое «исполнение» от оперчасти — мне запрещено ходить к цензору, т.е. весь лагерь получает ФСИН-письмо у цензора, а мою корреспонденцию цензор передает замначальника по воспитательной работе, та относит в штаб, потом передает начальнику отряда. 

Еще они любят периодически шмонать вещевую коробку, разбрасывая все, тоже думают, наверное, что это весело. И есть у дамочек в форме еще более изощренные развлечения, так, мне дали разрешение за подписью начальника на шерстяную ткань для формы, дождались, пока я пошью добротную теплую форменную одежду, а потом в мой день рождения все это отжали. Я подумала, что таких подарков мне еще не делали.

Вообще, женская колония — это место, где обесценивается все, все моральные принципы и ценности сведены к нулю, как у сотрудниц, так и у осужденных. Публика здесь очень странная, большинство осужденных готовы на все, чтобы освободиться пораньше, а нужно им это только для того, что снова начать употреблять. Сотрудницы — это отдельная тема: дамочки, которые ничем не гнушаются и наслаждаются вседозволенностью. Наблюдала, как замначальника ОБ (отдел безопасности) стоит в юбке экстра-мини, т.е. набедренная повязка, обтягивающая, но не совсем прикрывающая ягодицы, и отчитывает зэчку за ушитые по фигуре, зауженные в голени брюки, на мой взгляд, это — апофеоз пошлости и абсурда. Если у сотрудницы красивые ноги, то пусть она их оголяет, но смотрится все равно мерзко, как будто нарочито демонстративно.

Или позволить себе шутливую выходку и в знак протеста написать что-то на бумаге и приклеить листок с мантрой на дверь дежурной части. Ах, как потом они злятся, но что поделать, срок у меня большой, и в какой-то момент я подумала: «Так долго терплю их выходки, пусть теперь они терпят мои, ведь ПВР я не нарушаю». Все весело и в рамках закона.

У меня сотрудницы даже спрашивали, когда начали набирать женщин на (…): «А вы бы хотели поехать, ведь большой срок»?» — «Нет». — «А почему?» — «Вы же сами сказали, статья плохая». — «А если бы вас взяли?» — «А зачем?» О политике я с ними не рассуждаю.

Вообще здесь не говорю о политике, но много времени провожу, общаясь с осужденными, уезжающими на СВО, рассказываю им о нормах Международного гуманитарного права.

По поводу причин и того, почему стало возможным уголовное дело в отношении меня, могу сказать о том, что гриф «совершенно секретно» на деле полностью развязал руки сотрудникам ФСБ, и если бы не этот гриф, то судьи бы открыто посмеялись и не дали бы подобному произойти.

Но по сути, если не углубляться в детали, думаю, что сотрудники ФСБ потеряли больше, посадив меня и моего мужа, потеряли главное — доверие граждан, ведь с каждым абсурдным уголовным делом, заканчивающимся обвинительным приговором, общество делает выводы о ведомстве. Возможно, жизнь изменилась, но нельзя держать общество в страхе показательными процессами, ведь власть, которая держится на страхе, очень недолговечна.