Небесная Одесса профессора Ясина

Смерть Евгения Григорьевича Ясина для многих оказалась личной драмой или просто поводом для грусти посреди трагических декораций. Но это время не было бы самым подлым с эпохи Сталина, если бы не нашлись злорадствующие или сочинявшие тексты по поводу того, в развале или падении чего был виноват Ясин. И фигура невысокого и деликатного в жизни Евгения Григорьевича вырастала до циклопических масштабов, почти до уровня «все разрушивших» Горбачева, Ельцина, Гайдара, Сороса.

Роль его в установлении в России рыночной экономики скромнее — во всяком случае, по сравнению с теми, кто принимал принципиальные решения — например, по приватизации или либерализации цен. А может быть, и нет. Вот в каком смысле.

В тот короткий период, когда Евгений Григорьевич был министром экономики, он не столько принимал решения, сколько был «защитой от дурака», то есть мешал растрате денег налогоплательщиков под давлением лоббистов. Не дал денег на Красноярский комбайновый или храм Христа Спасителя (тоже стратегически важное предприятие — а что, в результате так и получилось, самое что ни на есть стратегическое). 

В том смысле, что его учениками считают себя не только его студенты советского времени, изучавшие экономическую статистику, и не только студенты нового, вышкинского времени и аспиранты, влюбленные в своего учителя, но и те, кто с ним работал или просто находился в поле притяжения его человеческого обаяния. Это больше, чем сотни людей. Думаю, даже тысячи.

Кто-то из них трудится на самом верху — например, Эльвира Набиуллина. Иные изучают экономику за океаном и не думают возвращаться на родину. Разные люди. Кто-то просто закончил Вышку, находясь в гигантской тени, которую отбрасывал этот маленький человек. И пусть сейчас Высшая школа экономики оказалась в непростой ситуации, пусть делаются шаги, портящие ее репутацию, университет получился таким большим, что уничтожить его быстро не получится — все равно на каких-то факультетах, в каких-то центрах останутся очень качественное образование и серьезные исследования. А какие-то шаги и неловко было делать в тени Ясина, почетного научного руководителя, который, впрочем, уже давно не появлялся на работе, потому что серьезно болел.

И все равно к нему приезжали — уже не столько за советом, сколько почистить карму, буквально как в церковь. И уезжали, отдохнув, в жестокий мир, полный компромиссов, иногда совсем уж неприемлемых.

А вот к этому бесчисленному множеству учеников сам Ясин относился не совсем как к ученикам. Он каждого из них старался — именно старался — называть не только другом, но и соратником. Для него служение рыночной экономике, демократии, либеральным (общецивилизационным) ценностям и качественному, подлинно мирового уровня образованию было соратничеством. А ученичество и учительство были дружбой. Он так и говорил, представляя одного человека другому: это такой-то, мой друг. А к людям, его окружавшим, к нему приходившим, он обращался так: «мой дорогой», «моя дорогая».

Я не понимаю, как могут обнаруживаться люди, которые плохо относятся к Евгению Григорьевичу. Но такие люди есть. Они не хотят знать историю своей страны, их душат злоба и ресентимент, они ненавидят все, что добивалось успеха и признания — профессионального и, главное, человеческого. Им тоже хочется любви и поклонения, но достоин этого Ясин, а не они.

Иногда — редко — Евгений Григорьевич раздражался. Раздражался неспособностью и нежеланием понять всю сложность истории, всю тяжесть тех или иных шагов, которые были сделаны его друзьями и соратниками-реформаторами, прежде всего Гайдаром и Чубайсом, и их командой. И примкнувшим к ним его близким другом Яковом Уринсоном, с которым до самых последних дней ежевечерне Евгений Григорьевич отправлялся на прогулку по дачным аллеям. Отвечая однажды Михаилу Ходорковскому*, он написал: «…когда от меня начинают требовать покаяния, я отвечаю отказом. Я не буду каяться в том, что происходило в начале 1990-х годов, потому что это была железная необходимость, кто-то должен был принять на себя ответственность и провести реформы».

Сверхъестественных научных открытий Ясин не делал. 

Банально? Но когда от этих банальностей отказываются государи, все заканчивается большой кровью, страхом, насилием, бедой для миллионов людей.

А еще Евгений Григорьевич был патриотом. Патриотом Одессы, ее воздуха, ее моря, ее людей. Старая Одесса исчезала, но это не уменьшало его страстной любви, любви ученика средней мужской школы № 105, с выпускниками которой он дружил десятилетиями. Можно было вывести Ясина из Одессы, но Одессу из Ясина, живущую в его всепонимающей улыбке и в ироническом прищуре, вывести было невозможно. Как невозможно было поверить в то, что на «город, который я вижу во сне», будут сыпаться ракеты…

Последний раз я видел Евгения Григорьевича в июне. Он быстро уставал. Медленно, поддерживаемый под руку, возвращался по узкой дорожке к своей даче. Он уже был в большей степени там, чем здесь. А здесь он сделал все, что мог — прожил достойную жизнь и дал образец того, как нужно жить. В нашу эпоху это гигантское достижение.

Надеюсь, он вернулся в свою небесную Одессу.

Прощайте, Евгений Григорьевич!

Ваш друг и соратник Андрей КОЛЕСНИКОВ

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».