Петр Первый — враг народа

Начиная повествование, авторы с сожалением констатируют, что после распада СССР в России установилась ситуация «исторического плюрализма»: при отсутствии официальной позиции сосуществовали и дискутировали между собой «различные интерпретации отечественной и мировой истории».

Этот, по мнению неких неназванных политических сил и общественных движений, «исторический плюрализм» обернулся «настоящей «исторической вакханалией», и возникла опасность разрушения единого исторического сознания народа, а значит, опасность существования народа и государства».

Ибо, как уверяют в учебнике, «современному российскому обществу, чтобы жить дальше, защищать и расширять свое место под солнцем в той жесточайшей конкуренции, которая господствует в мировом сообществе, нужна героическая, духоподъемная, укрепляющая народное сознание интерпретация истории».

Эту «героическую» студентам тут же и предлагают.

Заявляется, что «Российское государство во все времена обеспечивало развитие не только русскому народу, но всем народам, жившим в пределах русских границ».

И что «в течение многих веков русский народ нес на своих плечах основную тяжесть государственного строительства, созидания экономического и культурного богатства страны», но при этом «никогда за всю многовековую историю российской государственности не пользовался никакими привилегиями — ни экономическими, ни законодательными, ни социальными, ни политическими». Напротив, «именно русские во все времена использовались правителями России как основной материальный и человеческий ресурс для исполнения разнообразных государственных задач».

При этом «присущие русским черты национального характера — жертвенность, открытость, трудолюбие, терпимость и стойкость в борьбе с невзгодами — стали важным условием того, что русские сумели сплотить вокруг себя многие другие народы, жить с ними в дружбе и добрососедстве».

Остается, конечно, вопрос по существу — а как, собственно, эти сплотившиеся впоследствии народы попали в «пределы русских границ»?

Тут авторы предельно деликатны: оказывается, «постепенный территориальный рост Российского государства в XIV–XIX вв. привел к тому, что в составе российского населения оказалось множество различных народов». Начиная с финно-угорских: мол, «подданными русского государя постепенно стали в XIV–XV вв. — коми-зыряне и коми-пермяки, в XV–XVI вв. — мордва, марийцы, удмурты, чуваши, башкиры, а также ханты и манси, проживавшие в Западной Сибири». А в XVII веке, «по мере продвижения русских первопроходцев все дальше на восток, под высокую руку русского царя перешли калмыки, а также коренные жители Сибири». Далее, в XVIII веке, «в состав российского населения вошли чукчи, казахи и другие народы».

Да, вынуждены признать авторы учебника, не все народы соглашались мирно подчиниться русской власти». А почему, собственно, они должны были соглашаться?

Так, «почти сорок лет, с 1552 по 1585 г., сопротивлялись российским властям поволжские марийцы, чуваши и удмурты, отказываясь принимать православие и платить государственные подати».

Опять же, а с какой стати они должны были принимать православие?

Несколько раз, констатируют авторы, «поднимали мятежи против законных властей башкиры и казахи» (как трогательно звучит — «против законных властей»).

И далее: «два крупных мятежа, обернувшихся настоящими военными действиями, произошли в Польше: в 1830–1831 гг. и в 1863–1864 гг. Только в ходе нескольких значительных военных операций в 1865–1885 гг. удалось включить в состав Российской империи среднеазиатские территории. Самой длительной стала Кавказская война 1817–1864 гг., по результатам которой в числе подданных русского государя оказались народы Северного Кавказа»…

Вообще говоря, это называется завоеваниями и экспансией. С которой, конечно же, не всегда соглашались завоеванные.

Ничего необычного в этом нет:

Более того, заявляется, что «присоединение к России чаще всего оказывалось спасительным». Мол, «установление твердой власти на Северном Кавказе привело к прекращению войн и вражды между народами, населяющими этот регион», а в Средней Азии «русские власти освободили рабов, остановили разорительные междоусобные войны среднеазиатских правителей и их взаимные грабительские набеги и ограничили произвол местной знати».

Вообще говоря, примерно так же могли бы написать в своем учебнике монгольские историки — о том, как был ограничен «произвол местной знати» на территории Руси в период татаро-монгольского ига, когда там установилась «твердая власть» и надо было брать у хана ярлыки на княжение.

Аналогичное объяснение мы видим, когда авторы переходят к советским временам. Упрекая большевиков, которые при создании СССР «совершенно произвольно устанавливали границы союзных и автономных республик».

Угадайте с трех раз, какой пример они приводят первым?

Ну конечно, пример Украинской ССР, когда «не обратили внимания на нужды и требования основной части населения СССР — русского народа».

А ведь и Харьков, и Екатеринослав-Днепропетровск, и Луганск, и Юзовка-Донецк, и Мариуполь, и Мелитополь, и Херсон, Николаев и Одесса «всегда считались частью России и никогда не были частью Малороссии-Украины» — пишут официальные историки.

Ровно эти же реваншистские утверждения девятый год несутся как из Кремля (обосновывая политику на «украинском направлении»), так и из эфиров пропагандистских телеканалов.

Частью какой России были эти территории? Если частью Российской империи, то да, были, но нынешняя Россия ей не тождественна, как бы того ни хотелось пропагандистам. И никакой отдельной «России» в империи не было, она делилась на губернии, а не на «Россию», «Украину» и так далее.

Что касается других территорий, то студентам предлагается усвоить, что «очень часто в национальные республики запросто передавались исконные русские земли или же произвольно проводились границы, разделяющие один и тот же народ (например, Южную Осетию передали в состав Грузинской ССР, а Северная Осетия осталась в составе РСФСР)».

Мало того что авторы плохо знают историю, так им неведома еще и география. Иначе они бы знали, что вопрос с Южной и Северной Осетией был так решен не потому, что злые большевики хотели разделить народы, а потому (мне это хорошо известно по временам горных путешествий), что Рокский перевал, соединяющий две Осетии, непроходим большую часть года, и снабжение Южной Осетии всем необходимым, как и любое сообщение, было возможно только из Грузии.

Далее в учебнике сообщается, что «в конце 1980-х — 1990-е гг. этот большевистский волюнтаризм стал одной из главных причин многих кровавых событий на территории бывшего СССР, а на Украине последствия большевистского волюнтаризма проявились в наши дни».

В этой ситуации, уверяют авторы учебника, «ряд российских исследователей заговорили об опасности распада Российской Федерации по модели СССР», причем «западные политики активно поддерживали этот процесс, а западные фонды под лозунгом защиты демократии вкладывали в эту поддержку серьезные финансовые ресурсы», в итоге «так называемый парад суверенитетов, ставший одной из причин распада СССР, с 1992 г. все больше распространялся и по России».

Закончив с территориально-историческими вопросами, авторы переходят к идеологическим.

И в первую очередь обрушиваются на либеральную идеологию, которая «за последние тридцать лет со всей очевидностью показала свою тоталитарную сущность, стремление направить все народы мира, а то и заставить их развиваться по одним и тем же правилам, установленным самой либеральной идеологией». 

Никаких доказательств столь сильного утверждения не приводится — опять же, студентам предлагается поверить высокоученым авторам на слово.

Между тем им предлагается поверить в заведомо ложные утверждения.

И потому, что не существует никаких «либеральных идеологов», заявляющих процитированное (видимо, поэтому авторы не могут назвать их имена), и потому, что тоталитаризм, отрицающий и подавляющий свободу личности в угоду «государственным интересам» и предусматривающий контроль государства за всеми сторонами общественной и частной жизни, есть абсолютная противоположность либерализму, провозглашающему приоритет прав и свобод человека.

Однако авторы учебника считают противоположностью либерализму не тоталитаризм, а консерватизм, и предлагают термин «русское хранительство». Предполагающий приоритет государства над обществом, а общества — над личностью, признающий традиции «важнейшим источником формального права», а традиционные религии — «духовным фундаментом общества.

И констатируют, что к XVI веку в России «была разработана политическая идеология и на этой основе построена своеобразная система политического устройства, отвечавшая историческим вызовам и вошедшая в историю под названием «самодержавие». Которое без особых изменений существовало до 1917 года, а многие его черты угадываются и в последующем политическом устройстве страны».

Вот тут хочется согласиться с авторами полностью — потому что черты самодержавия «легко угадываются в политическом устройстве страны» и сегодня.

Но именно эту модель авторы считают наиболее подходящей и всячески восхваляют — заявляя, что «огромная роль государства в организации жизнедеятельности людей на протяжении многих веков обусловила формирование особых черт политической культуры в нашей стране», и в том числе — «ориентации на единоначалие». И что только благодаря самодержавному правлению «Россия за XV–XIX вв. неимоверно расширила свои границы, став одним из самых крупнейших государств мира», и «несмотря на неоднократные попытки завоевания со стороны многообразных недругов, Российское государство сохранило свою независимость, более того, предоставило возможность свободного развития различным народам, пришедшим под руку русского царя».

Помимо либерализма весьма критически в учебнике оценивается и институт демократии. Причины такого критицизма — в «фанатичной убежденности западных интеллектуалов и политических деятелей в абсолютном преимуществе либерально-демократического устройства общества и господствующей теоретической модели демократии, которая не учитывает множество особенностей и нюансов исторического, политического, социального, экономического, культурного и даже природно-географического бытия других народов». И якобы «протест во всем мире вызывает настойчивое стремление ведущих западных государств использовать идею демократии как средство насильственного уничтожения традиционных социально-политических устоев иных народов и цивилизаций с целью установления собственной политической, экономической и культурной гегемонии».

Вообще-то демократия — вещь универсальная. И она никак не привязана к «особенностям и нюансам».

Авторам, воспевающим самодержавие, демократия, конечно же, не мила — но совсем отрицать ее не получается (тем паче даже в Конституции Россия именуется демократическим государством).

Поэтому пусть она будет — но с «особенностями». Когда власть вроде как и выбирается — но поскольку она «от бога», то остается несменяемой.

Тем не менее, уверяют авторы, «политическому сознанию русского народа с древности были присущи идеи народовластия». Вот только Петр Первый подкачал: «в ходе так называемой европеизации — в процессе введения новой структуры государственного управления, созданной по европейскому образцу, — превратил вполне естественное для русских политических традиций «самодержавие» в «европейскую абсолютную монархию», что привело «к исчезновению традиционных, насчитывающих не одну сотню лет институтов народного самоуправления».

Но потом положение постепенно стало исправляться. И хочется прослезиться, читая, что «дворянские собрания, бывшие изначально органами сословного самоуправления, стали школой народовластия для высшего образованного сословия», так как «избранные на свободных выборах предводители дворянства имели высокую и благородную обязанность действовать в интересах всей губернии, уравновешивали власть назначенного губернатора, неизбежно замечали нужды простого народа и имели все инструменты к улучшению его жизни».

А затем, «в середине XIX в., в годы правления императора Николая Первого», с придыханием пишут авторы, «в русскую мысль вновь возвращается идея национального призвания государя и государства, врученного ему Богом».

Ибо «свой императорский долг Николай воспринимал как служение Богу, России и российскому народу» и впервые за сто с лишним лет вновь «сознательно принял на себя миссию русского православного царя». И своих подданных государь «также направлял к исполнению сознательного служения Богу, царю и Отечеству», подведя черту под «оголтелым преклонением перед всем западным, нерусским, вошедшим в моду при Петре Первом».

Не менее комплиментарно, чем о Николае Первом, авторы отзываются о графе Сергее Уварове, который «всего в трех словах сформулировал «охранительные начала» Российской империи, «залог силы и величия Отечества».

Так, пишут авторы учебника, «родилась одна из самых знаменитых в истории России формул, выражающая идеальные принципы устройства традиционной России:

Принцип, который «восстановил духовную связь России с собственным прошлым, утерянную в XVIII столетии, и связал настоящее и будущее России с ее духовными и историческими корнями»…

Понятно, что «охранительные начала» — это именно то, что наиболее близко авторам во главе с «консервативным публицистом». Но в более ранних учебниках истории (а также в трудах серьезных историков), которые еще не изъяты из библиотек, излагались иные оценки деятельности как «православного царя», так и графа Уварова.

Николай Первый максимально усилил централизацию власти, учредил политический сыск (знаменитое Третье отделение), жестоко подавил польское восстание, прославил страну как «жандарма Европы», борясь с любыми проявлениями «духа перемен» в европейской жизни (как при подавлении венгерской революции).

Был создан комитет для надзора за печатью, выросла плата за обучение в университетах, усилился надзор за студентами и профессорами, а министром просвещения стал князь Ширинский-Шихматов, требовавший, чтобы «впредь все положения и науки были основаны не на умствованиях, а на религиозных истинах». Почти как у нынешних адептов упомянутого «русского хранительства».

Что касается армии, то, как вспоминал военный министр при Александре Втором, Дмитрий Милютин, в ней «гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантичным соблюдением бесчисленных мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух». Это закончилось позором Крымской войны, которую Николай не пережил…

Обо всем этом авторы учебника скромно умалчивают — не укладывается в концепцию. А говоря о другом Николае — Втором и его реформах 1905 года, сетуют, что «между правительством Николая и Государственной Думой были лишь краткие периоды взаимопонимания», 

Опять же, историки, менее подверженные политической конъюнктуре, чем авторы учебника, несколько иначе оценивают политические события того времени (желающих отсылаю, например, к книге Владимира Кара-Мурзы (мл.)* «Реформы или революция»). И полагают, что стремление партии кадетов, ведущей в Первой Думе, — добиться «ответственного министерства», ответственности министров перед парламентом и перехода к парламентскому строю — было направлено как раз на предотвращение революции. Но Николай Второй такой путь отверг — такое ограничение его самодержавного правления его категорически не устраивало. Чем это закончилось — известно, и вовсе не «заговор либеральных думских фракций» тому виной, а катастрофическая неспособность «царя-страстотерпца» управлять страной…

Разобравшись с демократией и прославив самодержавие, авторы переходят к «традиционным базисным ценностям российской цивилизации и цитируют консерватора, монархиста и ненавистника либерализма Константина Леонтьева — мол, 

Тут же находится место для очередного камня в огород неких, в очередной раз не названных по имени «ультралиберальных идеологов», навязывающих «культ смерти (эвтаназия для больных, старых и немощных, суицид для подростков, отказ от деторождения, прерывание беременности)».

А потому «российское общество сумеет сохранить цивилизационное своеобразие и политический суверенитет только в том случае, если будет опираться на комплекс традиционных российских базисных ценностей».

Большую тревогу, по мнению авторов учебника, вызывает то, что «к сожалению, в 1990-е годы базисные российские ценности, веками объединявшие народы России, стали подменяться некими «общечеловеческими», либеральными по своему смыслу ценностями». А в странах Запада и вовсе происходят процессы, «направленные на разрушение семьи». И далее, конечно, весь набор известных штампов: про «родителя № 1» и «родителя № 2», про то, что «детям в школе навязываются поведенческие образцы, связанные с нетрадиционной сексуальной ориентацией или трансгендерным переходом, а родители и даже сами дети, выступающие против такой практики, подвергаются преследованиям вплоть до уголовных наказаний», и про недопустимость «отклоняющихся от социальной нормы сексуальных и семейных отношений», и про то, что «некоторые активные западноориентированные группы и организации занимаются продвижением и популяризацией среди российской молодежи образа однополого или группового брака, не признанных российским законодательством»…

Однако на пути этих вредных влияний твердо стоит президент Владимир Путин со своим указом «Об утверждении основ государственной политики и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей».

Далее идут рассуждения о том, что эти ценности позволяют защищать и укреплять суверенитет России. И со ссылкой на субъектов распространения «деструктивной идеологии» — «чуждой российскому народу и разрушительной для российского общества системы идей и ценностей». Ибо угрозу традиционным ценностям представляют «деятельность экстремистских и террористических организаций, отдельных средств массовой информации и массовых коммуникаций, действия Соединенных Штатов Америки и других недружественных иностранных государств, ряда транснациональных корпораций и иностранных некоммерческих организаций, а также деятельность некоторых организаций и лиц на территории России».

Говоря об идеях, которые отражаются в ценностях, авторы учебника приводят идеи «служения, соборности, порядка и цивилизационной самобытности России». Которые «транслируются в СМИ и интернете, присутствуют в музыкальных и литературных произведениях, фильмах и театральных постановках».

И приводят характерные примеры: 

Здесь же снова возникают заявления о том, что «именно русский народ был наименее защищенным в социальном плане на протяжении длительного времени» (откуда авторы это взяли — неизвестно, никаких доказательств не приводится) и что его «государствообразующая роль подразумевала в истории очень тяжелые и очень ответственные обязанности» (опять же, какие именно «тяжелые обязанности» имеются в виду — неизвестно, но студенты должны поверить на слово).

И что в русской философии «очень распространенными являются размышления о принципиальной устремленности русского народа в вечность, наличии у него ответственной сверхзадачи и особого предназначения в истории».

Еще авторы ссылаются на фильм «Брат-2», где главный герой Данила Багров говорит: «Я вот думаю, что сила в правде: у кого правда, тот и сильнее». Что иллюстрирует «свойственную нашему народу установку «жить по правде», т.е. по справедливости».

И что «отличительной чертой отечественной политической культуры является «властецентричность»: именно власть является условием существования всех и всего».

Подобное отношение к власти объясняется «многовековой традицией, олицетворяющей верховные установления с носителями «высшей истины». И цитируется Николай Михайлович Карамзин, автор «манифеста русского консерватизма»: мол, «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием».

Более поздние по времени верноподданнические примеры «мудрого самодержавия» следуют в учебнике немедленно: заявляется, что современные российские граждане «политическими лидерами считают тех политиков и правителей, при которых страна была сильной и уважаемой на международной арене (например, И.В. Сталин, В.В. Путин)». Кто бы сомневался в авторах…

Наконец, авторы переходят к «социокультурным угрозам российской государственности».

Среди них они выделяют «наиболее значимые, касающиеся каждого человека — гражданина нашей страны и представляющие серьезную опасность для российского общества и Российского государства: угрозы, связанные с утратой нашей цивилизационной идентичности и национального культурно-духовного наследия».

И тут же пример: «Бесконтрольная миграционная политика приводит к размыванию этнической структуры общества, вымыванию социокультурного ядра российского общества, межнациональным конфликтам, резкому скачку нагрузки на социальную систему и правоохранительные органы». Который сопровождается фотографией «орд мигрантов» в метро.

Еще одной «социокультурной угрозой» объявляется (как же без этого) «активная целенаправленная деятельность самых различных политических и псевдогуманитарных структур, открыто пропагандирующих и оказывающих финансовую поддержку любым формам активности, направленным на разрушение национально-государственной идентичности (защита «угнетенных» народов и «дискриминируемых» сексуальных меньшинств). И конечно же, «различные проекты, направленные на фальсификацию истории».

Как предупреждают авторы учебника, «гражданское общество в нашей стране на протяжении 1990–2000-х гг. испытывало существенное иностранное влияние». Мол, в России «долгие годы активно вели свою деятельность различные иностранные некоммерческие организации, которые под видом содействия развитию демократии и реализации прав человека в реальности преследовали иные цели».

И программы действовавших тогда разных фондов, которые были направлены на поддержку науки, культуры, искусства, образования, здравоохранения, «на самом деле способствовали распространению либеральных идей и ценностей, внедрению несвойственных нашей стране образовательных и культурных практик, подрыву традиционных основ социальных отношений в российском обществе». 

Как заявляют авторы, «одним из серьезных направлений государственной исторической политики должно было бы стать создание единой концепции отечественной истории».

Не хватает слов — «высочайше утвержденной».

• Чтобы студентов учили сплошному православию, самодержавию и народности, в духе графа Сергея Уварова, так любовно выписанного в учебнике.
• Чтобы они были уверены, что власть — от бога (не смущаясь тем, что в Конституции пока еще написано иное) и по этой причине ей надо беспрекословно подчиняться и недопустимо противодействовать.
• Чтобы у них воспитывалась неприязнь к либеральным ценностям, навязываемым с Запада, и возникал образ «коллективного Запада» в роли исторического врага.
• Чтобы они верили, что победы адмирала Федора Ушакова были обусловлены тем, что перед боем он молился, а бездарный и слабый Николай Второй, чье правление довело страну до краха, был «святым царем-страстотерпцем».
• Чтобы они верили, что Россия несла покоренным народам исключительно мир и процветание — в отличие от Запада, который нес угнетение.

Не случайно, что этот учебник издан одновременно со столь же конъюнктурным учебником истории для старшеклассников — о котором рассказывала «Новая газета».

Да и работают авторы в том самом вузе, президентом которого является один из авторов этого учебника истории, академик Александр Чубарьян. Защищавший докторскую диссертацию по теме «В.И. Ленин и формирование советской внешней политики», входивший в «комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» и бывший доверенным лицом Владимира Путина на выборах.

Последняя цитата из учебника: «К сожалению, политических спекуляций на истории не удавалось избежать ни одному государству в мировой истории, в том числе и государствам на постсоветском пространстве».

Золотые слова, как говорится.

* Признан Минюстом «иноагентом».