Чуждое многообразие

Многотонный листок

Главный магнит Брегенца — «опера на озере», когда сцена находится в воде, а семь тысяч зрителей наблюдают за происходящим из огромного амфитеатра на берегу. Причем оркестр играет в концертном зале по соседству, где оперу представляют в случае дождя, звук на берег передается благодаря технически хитроумной и совершенной системе, только ее модернизация обошлась фестивалю в несколько миллионов долларов. Колонки встроены в саму сцену — там их 45, еще 25 в «звуковых башнях» по бокам, а остальные 270 распределены по зрительному пространству, их общая мощность — 370 000 ватт. Но дело не в цифрах, а в качестве звука — он устраивает знатоков.

Сцена представляет собой огромный, будто парящий лист рисовой бумаги. Вероятно, это самый тяжелый лист в мире, вес всей конструкции около 300 тонн (декорации Майкла Ливайна). По ней перемещаются около сотни исполнителей, причем Чио-Чио-сан проводит на сцене 97 минут из 120, которые продолжается опера — она чуть короче второй редакции 1904 года, которая легла в основу нынешней постановки.

Исчезнувший Клейст

В афише драматических спектаклей фестиваля должны были показать комедию немецкого классика Генриха Клейста «Разбитый кувшин». Спектакль берлинского Немецкого театра рекламировался как одно из главных событий программы. В последнюю минуту заболел выдающийся актер Ульрих Матес, исполняющий главную роль, из-за этого отменили все показы, а заодно и литературно-музыкальный вечер с его участием. Матес должен был читать новеллу Клейста «Землетрясение в Чили», связанную с природной катастрофой 1755 года в Лиссабоне, только действие у Клейста перенесено в 1647 год, изменена и география. Размышления о вере и бессилии человека, вызванные этой трагедией, сильно подорвали основы просветительского мышления.

Обидно не только за организаторов — такие расходы сопоставимы, наверное, с парой недель дождей для «оперы на озере». Обидно за самого Клейста, который мог стать главным драматургом Брегенца 2020-х. В прошлом году здесь уже показывали спектакль Немецкого театра по его повести «Михаэль Кольхаас», не раз экранизированный в Германии, в том числе Фолькером Шлендорфом. В каком-то смысле это один из главных текстов литературы, причем не только немецкой, но и европейской. 

В финале повести — и спектакля режиссера Андреаса Кригенбурга — суд оправдывает Кольхааса во всем, что касается его мести оскорбившему его юнкеру, возвращает отнятое, но приговаривает к казни за сопротивление законной власти. При этом принц обещает осужденному взять на себя все расходы по содержанию его семьи и образованию его детей.

Сюжет, с трудом представимый себе в России 1808 года, когда повесть писалась — страна тогда только еще начинала разбираться с запрещенным «Путешествием из Петербурга в Москву». И хотя «Разбитый кувшин» — комедия, а не драма, пьеса тоже посвящена власти и интригам, идиотизму судей и вечному стремлению к получению новых должностей, возможности «быть ближе» любой ценой. Право власти на насилие — манит, наслаждение ею не знает границ — как хорошо, что мы далеки от этих растлевающих душу ценностей!

Не знаешь, что и думать

Один из самых красивых проектов фестиваля — «барочная опера» «Фэгготы и их друзья» британского композитора Филипа Венейблса и американского режиссера Теда Хафмана. Здесь масса музыкальных инструментов, звучащих прямо на сцене, много отличных певцов и музыки от барокко до джаза, и необычное либретто, где за основу взят роман Ларри Митчела 1977 года. Хорошо тем, кто не имеет о нем представления и вообще не понимает английский, на котором идет спектакль, а только прочитал список фестивалей, участвовавших в постановке — здесь и Экс-ан-Прованс, и фестиваль в Манчестере, и лондонский The SOUTHBANK CENTRE. 

Правда, случайно открытая программка способна насторожить — вместо тем искусства там обсуждаются штрафы венгерским книжным магазинам за распространение вредной литературы (Орбан — наш рулевой!), разгон гей-парада в Тбилиси — и поминается Государственная дума на Охотном Ряду в связи с запретом смены пола.

Но вынужденное бегство не спасает от простых вопросов.

• Стоит ли ставить крест на европейском искусстве, если оно занимается обсуждением ненужных нынешней России ценностей?
• Считать ли мировой контекст исчезнувшим, а диалог с современниками завершенным?
• Можно ли говорить о чужой боли, если закон в этот момент начинает приближаться к тебе в виде улыбки чеширского кота и дамоклова меча одновременно?

Навязанное молчание оборачивается в какой-то момент прорывом всех плотин. Самоисключение из мировой цивилизации призрачно, можно самого себя добровольно исключить из мирового процесса, но сам процесс о тебе не забудет.

Поэтому придется разговаривать.