Заводы, корабли, чулки, шляпы, пижамы

Записка зампреда Госплана А. Зеленовского и замнаркома путей сообщения Б. Арутюнова председателю Особого комитета Маленкову по телеграмме уполномоченного комитета в полосе 1-го Украинского фронта:  

«В телеграмме от 21 февраля с.г. тов. Сабуров М.З. сообщает, что обследованный им паровозоремонтный завод в г. Ельс (в 20 км северо-восточнее Бреслау), принадлежавший германской фирме «Бетридсгеминсшафт Рав Доброс», сохранился в хорошем состоянии. На заводе имеется механический цех с 230 станками, кузнечный цех с 66 молотами, 2 паровозосборочных цеха с 70 стойлами, котельный, трубный, тендерный, колесно-токарный, меднолитейный цеха и электрогазосборочный цех с 50 постами, но полностью отсутствуют рабочие, которых на заводе ранее имелось около 4000 человек.

В связи с крайней нуждой НКПС (Народный комиссариат путей сообщения. — Ред.) в оборудовании для укомплектования 16 восстанавливаемых паровозоремонтных заводов, Госплан СССР поддерживает предложение тов. Сабурова о передаче оборудования и материалов указанного завода НКПСу для вывоза в Советский Союз и размещения его комплектно с оборудованием на производственных площадях одного из восстанавливаемых паровозостроительных заводов».

Даже такой незатейливой мотивировки было достаточно, чтобы завод из Ельса перебрался на станцию имени Тараса Шевченко Одесской железной дороги. Обращаю внимание: задолго до принятия Потсдамской конференцией решения о репарациях, наложенных на Германию в возмещение ущерба, который она причинила СССР.

Откуда цифры брать будем?

В распоряжение Наркомата путей сообщения на 1 января 1946 года поступило 20 598 единиц различного оборудования, из них 6519 металлообрабатывающего. До демонтажа это оборудование составляло более 140 промышленных объектов,

Еще следует иметь в виду, что в учетные единицы и в общий тоннаж не вошли тысячи километров железнодорожных путей, разобранных на территории Германии и Польши, и то, что при погрузке оборудования по требованию ГКО (Государственный комитет обороны. — Ред.) вагоны догружались до максимальной грузоподъемности обезличенными материалами: сырьем, готовой продукцией, инструментом и разным имуществом. Словом, и повагонный, и тоннажный, и поштучно-количественный учет был весьма относительным.

Государственным комитетом обороны и Совнаркомом СССР со 2 марта 1945-го по 2 марта 1946 года было вынесено 986 постановлений о демонтаже 4389 промышленных предприятий, в том числе в Германии — 2885, в Польше (немецкая Силезия и другие районы) — 1137, в Австрии — 206, в Венгрии — 11, в Чехословакии — 54 и в Манчжурии — 96. 

И это было только начало. Военный историк Кнышевский сумел в начале 90-х посмотреть данные только за 1945-й и обнародовать их. Потом двери и для него закрылись. Сам Павел Кнышевский умер в 1995-м.

Надо бы, наконец, открыть архивы — все. Надо бы сравнить то, что мы в архивах обнаружим, с цифрами той же «Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР». Комиссия с этим бесконечным названием была создана в конце 1942 года и проделала, без преувеличений, огромную, заслуживающую нашей благодарности работу. 

Члены комиссии и сотрудники секретариата выезжали в освобожденные районы, производили обследование могил и трупов, собирали многочисленные показания свидетелей и освобожденных узников немецких тюрем и концлагерей, допрашивали пленных солдат и офицеров, изучали вражеские документы, фотоснимки и другие улики чудовищных преступлений, фиксировали ущерб, нанесенный промышленным и сельскохозяйственным предприятиям, городам и селам страны…

Но, хотя «достоверность многих, а возможно, и большинства материалов, собранных Комиссией, не подлежит сомнению, приводимое в ее материалах количество жертв среди мирного населения при перекрестной проверке часто оказывается искаженным — как правило, завышенным (порой во много раз), — замечает Кнышевский.

Кроме того, в свою очередь напоминает известный датский исследователь Нильс Поульсен, некоторые преступления, ответственность за которые Чрезвычайная государственная комиссия возложила на немецкую сторону, на самом деле были совершены советскими органами госбезопасности. В частности, это касается расстрела польских военнопленных под Катынью (в этом случае члены Комиссии просто подписали отчет, заранее подготовленный НКВД) и расстрела заключе нных в Виннице (отчет о расследовании которого, однако, никогда не публиковался).

Данные по промышленности и сельскому хозяйству тем более трудно проверяемы.

«Только за период Отечественной войны недопроизведено, следовательно, потеряно народным хозяйством в районах и на предприятиях СССР, подвергавшихся оккупации:

Эти колоссальные количества товаров были бы произведены районами и предприятиями СССР, подвергавшимися оккупации, даже в том случае, если бы производство в этих районах и на предприятиях оставалось на уровне 1940 года.

Материальный ущерб, причиненный народам Советского Союза гитлеровской Германией, в ничтожной мере покрывается за счет перемещения, в порядке репарации из Германии в СССР, промышленного оборудования. Стоимость этого оборудования составляет всего 0,6% от размера только «прямых потерь имущества» СССР в период Отечественной войны».

Так пишет в своей знаменитой книге «Военная экономика СССР в Великой Отечественной войне» Николай Вознесенский, член Политбюро ЦК, председатель Госплана, академик, предполагаемый вроде бы наследник самого Сталина, который лично эту книгу читал в рукописи и даже правил. Например, вычеркнул весь (единственный!) абзац о помощи нам союзников (написал на полях: «Не то!»), оставил лишь упоминание в другом месте о том, что помощь эта составила «4 процента отечественного производства». Потом со временем поправили на 7. Обе цифры сейчас вызывают недоумение.

Но что поделаешь, тот же Сталин — тоже лично — вписал Маленкову в доклад на XIX съезде фразу:

(в конце 1950-х, во время подготовки первого сборника «Сельское хозяйство СССР», эти цифры были проверены. И оказалось, что подлинные результаты ниже как показателя 1940-го, так и даже результата 1913-го. Но Маленков фразу зачитал, не дрогнув, хотя и должен был понимать, что никакого отношения к действительности она не имеет). 

…А Николая Вознесенского расстреляли в 1949-м — в рамках загадочного «ленинградского дела». Книгу на долгие годы изъяли.

Я это к тому, что к любым советским цифрам относиться следует с осторожностью. Проверять их, по возможности, — если, конечно, хотим узнать хотя бы приблизительно, во что нам обошлась эта война и не только она. В чем, безусловно, виноват враг, а в чем его обвинять, может быть, и не стоит.

Вот и глава российской Службы внешней разведки генерал Нарышкин полагает, что настало время пересмотреть итоги работы Чрезвычайной комиссии:

Генералы КГБ вообще привыкли высказываться загадочно. Что имеет в виду Нарышкин, я, признаюсь, не понял. Намерен ли он, наконец, пересчитать нанесенный стране ущерб и предъявить строгий счет потомкам преступников? Но значит ли это, что комиссия, возглавляемая членом политбюро Шверником, что-то важное упустила, и настало время ее недочеты исправить? Или просто «пришло время обратиться к этим документам», которые зачем-то скрывали все эти десятилетия, сделать их «достоянием широкой общественности»?

Правда, сам Нарышкин с 2020 года, когда эту идею высказал, к ней уже не возвращался. Возможно, понял, что дело это неподъемное.

«Компенсация жертве»

Тема «германских репараций» — обжигающе горяча до сих пор. Готовя этот материал, я столкнулся с поразительным явлением: не к кому обращаться за консультацией!

Позвонил научному руководителю Института экономики РАН, членкору академии Р. Гринбергу. «Кого посоветуете, Руслан Семенович?» Гринберг задумался. «Дашичев умер, вот он бы мог рассказать… Кто сейчас сможет?.. Я заканчивал университет, в группе восемь германистов было. Ни одного не осталось…»

Договорились, если кого вспомнит — перезвонит.

Некоторые важные термины объясняет юрист-международник С. Будылин:

Контрибуция могла использоваться для покрытия военных расходов победителя, но обычно включала и значительные суммы сверх того (а иначе за что воевать?).

Исторически контрибуция считалась совершенно нормальным явлением, своего рода цивилизованной альтернативой хаотического разграбления побежденной страны. Так, Наполеон все свои завоевания заканчивал мирным договором с условием выплаты контрибуции, «насобирав» таким образом более 500 млн франков. Однако после окончательной победы над ним союзники по антифранцузской коалиции, в свою очередь, наложили на Францию контрибуцию в 700 млн франков.

Но не в силу того, что она проиграла, а в качестве материальной ответственности за причиненный ущерб. Репарация — это не дань победителю, а компенсация жертве».

По данным историка М. Семиряги, за несколько лет, в течение которых СССР взимал репарации, было демонтировано и отправлено на Восток 2885 разных фабрик и заводов, 96 электростанций, около 340 тыс. различных станков, 200 тыс. электромоторов, различное научное и лабораторное оборудование (к примеру, телескопы из университетской обсерватории в Берлине), оборудование бассейнов, вагоны и паровозы, гражданские и военные корабли… Всего получено 1 118 000 тыс. единиц оборудования.

При этом то, как осуществлялись демонтаж, погрузка и прием немецкого оборудования, чаще всего назвать приличным словом трудно. Вот, скажем, описывается получение германского оборудования на Ленинградском заводе «Большевик» Наркомата вооружения СССР:

«Отгрузка оборудования и материалов производится с нарушением порядка отправки трофейного имущества, установленного приказом НКВ от 12 мая 1945 г. № 119. В большинстве случаев подробные описи отправленного трофейного оборудования и материалов не составляются…

Маркировка мест произведена неудовлетворительно. Часть мест не имеет никакой маркировки. Кто производил погрузку в этих эшелонах, неизвестно».

Огромную часть вывезенного так и не доставили в надлежащем состоянии, по пути многое было сломано, потеряно или украдено. Демонтированный в Йене прекрасный завод оптики Carl Zeiss, оказавшись в СССР без своих оставшихся в Германии специалистов, еще долго приносил одни убытки.

А это уже о сохранности «трофейного» имущества на «особой» базе Наркомчермета СССР при Нижнеднепровском металлургическом заводе имени К. Либкнехта:

«…Огромное количество трофейного оборудования в три тысячи вагонов, находящихся под открытым небом, охраняются всего только четырьмя сторожевыми постами. В 1946 году задержано на территории завода с похищенными материалами 72 человека и, кроме того, 55 случаев хищения пресечено на месте.

На открытых складах часто обнаруживались вскрытые ящики, содержимое которых было похищено».

Всего (включая Германию и ее союзников) СССР полностью или частично демонтировал 4389 предприятий. Много это или мало? Как оценить значение вывоза промышленного оборудования для восстановления экономики Советского Союза? Если хотя бы приблизительно сравнивать с тем, что разрушили в СССР немцы, то репарации небольшие. Но если сравнить станочный парк СССР до войны и после, то мы получим несколько другую оценку.

Молотов как-то назвал репарации «мелочью». «Государство-то колоссальное у нас, — говорил он, — […] эти репарации были на старом оборудовании, само оборудование устарело». Как считает М. Семиряга (сам служивший в Германии после войны), Молотов сильно приуменьшал значение репараций; «мелочью» они не были. В 1945 г. в СССР имелось 570−580 тыс. станков (до войны — 710 000), значительная часть — устаревшие и изношенные. Когда к ним добавили немецкие, в том же году парк составил уже 928 тысяч станков. Рост парка за счет репараций продолжался до начала 1950-х: сам СССР произвел в 1946–1950-х только 290 тыс. станков, но их число в 1951 г. достигло 1 млн 507 штук.

Литература в штабелях

Периодически немцы говорят о необходимости возврата более 1,3 млн редких и ценных книг и манускриптов, а также более 250 тысяч музейных ценностей и 266 тысяч архивных дел. СССР возвращал некоторые вещи в ГДР, а в начале 2000-х кое-что вернула и Россия.

Организованные изъятия культурных ценностей проводились силами трофейных бригад, которые были отправлены в замки Центральной Европы.

Отбором книг, которое было организовано представителями крупных библиотек Советского Союза, руководила Маргарита Рудомино, директор Библиотеки иностранной литературы в Москве.

Весной 1946 года Рудомино в отчете написала, что на складе в польском Мысловице скопилось от четырех до пяти тысяч ящиков книг. В июле 1945 года из военного рапорта стало известно, что Тургеневская библиотека из Парижа была обнаружена в Мысловице. Там было «около 1 200 000 томов на русском и иностранных языках». Тургеневскую библиотеку не посчитали трофейной, поскольку она была «русской», а следовательно, считалась «советской собственностью».

Сколько же было завезено в страну «трофейной» литературы, ценной или «политически вредной», никто толком не знал. Даже уполномоченный Совмина СССР по охране военных и государственных тайн в печати К. Омельченко, лицо пунктуальное и точное, и тот говорил о «нескольких миллионах» книг. Хотя выдержки из его доклада завотделом пропаганды ЦК ВКП (б) А. Усову от 8 сентября 1948 года кое в чем расширяют и детализируют представление о «трофейных» библиотеках:

«…По Ленинграду и Ленинградской области трофейную литературу получили 38 учреждений в количестве 859 821 единицы, не считая библиотеки Академии наук и Госфонда, в которых имеется свыше 2 миллионов экземпляров трофейных изданий. Из этого количества в 18 учреждениях и предприятиях проверка закончена. Всего по Ленинграду проверено 300 177 единиц, исключая Академию наук…

О том, сколь политически безответственно подходили в ряде случаев к ввозу трофейной литературы, свидетельствует хотя бы такой факт. В г. Томске на завод № 631 вместе с оборудованием были завезены портреты Гитлера, Геббельса и т.д.».

Уже в середине 80-х знакомый комсомолец предложил мне взять, что понравится, из литературы («хорошие старинные книги, правда, все на немецком») у них, в подвале Ленинского райкома Москвы. «Трофейные, целые горы, уже затапливает их…»

Человеческое измерение репараций

Сталин после Победы очень ревниво отнесся к славе маршала Жукова. Его подслушивали, выбивали показания из подчиненных. Министр госбезопасности Абакумов провел негласный обыск в московской квартире Георгия Константиновича, а потом и на даче. 

Результаты обысков ошеломляют: отрезы разнообразного сукна, люстры, сервизы, картины, охотничьи ружья, золото, серебро килограммами…

Из Главкома Сухопутных сил Жуков тогда слетел до командующего войсками округа, но добивать его Сталин не стал. Вообще, едва ли не на каждого генерала в Германии легко нашлось, сколько потребовалось, компромата. Жуковский замполит генерал Телегин… Руководители оперативных секторов «гэбэшные» генералы Сиднев, Бежанов и Клепов… Начальник управления контрразведки генерал Зеленин… Генерал Крюков и жена его певица Русланова… Все хватали, сколько могли унести, а могли — много.

Странно даже, ибо, как сказано в справке для Комитета партийного контроля, они «своими действиями непосредственного ущерба Советскому государству не причинили, все ценности, приобретенные незаконным путем, изъяты и переданы государству…». Чего еще?

Где-то в тиши жилища «чахнуть над златом», любуясь совершенно бесполезными драгоценностями и предметами типа дамского ридикюля из плетеного золота весом в четверть кило, — как у Сиднева. Интересно, могла ли генеральша куда-либо выходить с ним, ну хоть в советский театр? Этим вопросом задается историк Никита Петров, автор фундаментальной биографии первого председателя КГБ Ивана Серова (тоже, надо сказать, не бессребреника). И, похоже, тоже не знает ответа.

Ничего удивительного. Люди из нищей страны, хоть и в генеральских мундирах. Ладно, золото и бриллианты, но — у каждого! — обнаружили по четыре-пять аккордеонов!

И еще о «человеческом измерении» репараций.

Из воспоминаний искусствоведа Михаила Германа:

«Дорогих трофейных (немецких, главным образом) приемников было множество — привезенных, купленных, выменянных. В полированных деревянных, эбонитовых или пластмассовых футлярах, монументально-значительные, торжественные и грозные, как сам тысячелетний рейх, они украшали «приличные» квартиры, наполняли их гулкими голосами достатка…» 

В массовое сознание, считает Герман, «входило тем временем нечто новое, своего рода невнятная «квазиевропеизация». Речь о феномене, даже, если угодно, «субкультуре» репараций. В страну хлынул сумасшедший, избыточный поток предметов западной, в основном, естественно, немецкой цивилизации. Мебель, одежда, автомобили, мотоциклы, велосипеды, ковры, сервизы, хрусталь, бронза, люстры, радиолы и пластинки, паркеровские ручки и фарфоровые пастушки (от старого Мейсена и драгоценных датских фигурок до бюргерского кича), бижутерия, фотоаппараты, часы, игрушки и тысячи других обольстительных мелочей. Они привозились, дарились, менялись, продавались, вкрадчиво заполняли витрины, украшали дома богатых, тревожили мечтания бедных, исподволь формируя новый общественный вкус».

Это были так называемые трофейные подарки, о которых в мае 1945 года распорядился лично Сталин.

— об этом генералиссимус заявил 22 мая 1945 года на совещании по вопросам демобилизации Красной армии. — При демобилизации не отпускать бойцов и офицеров с пустыми руками — раздавать радиоприемники, велосипеды и др. вещи».

В Тюрингии, меньше пострадавшей от войны, комендантам и начальникам округов было разрешено бесплатно выдавать «из трофейного имущества в качестве подарков увольняемым по демобилизации красноармейцам и сержантам, хорошо исполнявшим службу» велосипеды, радиоприемники, часы, музыкальные инструменты, бритвенные приборы и многое другое. Кроме того, было приказано через «хозяйственные аппараты воинских соединений и частей» наладить «продажу за наличный расчет увольняемым военнослужащим трофейных товаров и предметов широкого потребления».

В октябре 1945 года в Тюрингии подарки для демобилизованных «были организованы во всех комендатурах», вручали их «в торжественной форме». В числе подарков были мануфактура, белье, отрезы сукна, джемперы, обувь, ружья, радиоприемники… Все это подавалось политработниками как сталинская забота о воинах Красной армии.

Говорить о конкретных цифрах в данном случае вряд ли возможно. Как и неуместно оправдываться, что трофейных подарков и вещей было «не так уж много».

Другой легальный вещевой поток отправлялся в СССР в разрешенных посылках. В 1944 году, когда военные действия были перенесены за пределы Советского Союза, в качестве поощрения за хорошее несение службы всему личному составу (от солдат до генералов) было разрешено отправлять на родину посылки, правда, с оговоркой — «не более одного раза в месяц».

Приказом НКО вес посылок был установлен для рядового и сержантского состава — до 5 кг, офицерского состава — до 10 кг, генералов — до 16 кг. Посылки солдат и сержантов принимались бесплатно, офицеры и генералы платили по 2 рубля за кг.

Посылки отправлялись через военно-почтовые станции. Для этого выдавали специальные «разрешительные» справки. 

Часто справки выдавали по знакомству или нужным людям, их передавали друг другу, в списки на отправку включали весь личный состав и даже тех, кто находился в это время в отпуске.

В общем объеме репараций это была, бесспорно, совсем незначительная часть, но и она внесла свой посильный вклад в вещевой поток, шедший из Германии в СССР. Номенклатура товарных поставок в счет репараций из текущего производства включала велосипеды, автомашины, искусственный шелк, трикотаж, чулки, мебель, бутылки для шампанского, эмалированную посуду, радиоприемники и даже… фетровые головные уборы. Их в 1947 году отправили в СССР около 300 тысяч штук, выполнив план на 120,6%. В 1948 году предполагалось отправить еще 200 тысяч.

Конфискованным оборудованием оснащались советские заводы, как, например, Краснодарский компрессорный завод, полностью оснащенный немецким оборудованием. На кемеровском предприятии КОАО «Азот» и сегодня работают трофейные компрессоры 1947 года выпуска фирмы «Шварцкопф». На московской центральной телефонной станции (номера начинались на «222» — станция обслуживала ЦК КПСС) до 1980-х годов применялось оборудование телефонного узла рейхсканцелярии. Даже спецтехника для прослушки, применявшаяся после войны МГБ и КГБ, была немецкого производства.

Общие репарационные обязательства Германии документально зафиксированы не были. Не удалось создать эффективного централизованного механизма взимания репараций и учета выполнения репарационных обязательств Германией. Страны-победительницы, включая СССР, удовлетворяли свои репарационные претензии в одностороннем порядке.