«354 заложника»,
или Как рождалась ложь во время и после теракта

5 сентября 2004 года на ВГТРК вышел первый после летних каникул выпуск «Вестей недели» с Сергеем Брилевым. Главная итоговая информационная программа главного государственного канала была полностью посвящена бесланской трагедии.

В первом блоке программы сразу после хроники событий 1‒3 сентября только что вернувшаяся из Беслана, совсем еще юная Маргарита Симоньян неожиданно принесла свои извинения за то, что журналисты дезинформировали общество, и начала свой сюжет вот с этих слов:

Год спустя в интервью «Независимой газете» ведущий «Вестей недели» Сергей Брилев скажет, что «государственный канал [ВГТРК] первым поднял вопрос об ответственности власти после Беслана». 

В опубликованных в 2019 году воспоминаниях Симоньян рассказала, как она узнала о трагедии в Беслане: 

Ее свидетельство подтвердил и нынешний руководитель Союза журналистов России Владимир Соловьев (тогда — спецкор программы «Время» Первого канала). Во время своей поездки в Беслан в 2018 году он передал местной газете «Жизнь Правобережья» свои бесланские фотографии и рассказывал

Вот так фактически первыми в Беслане оказались журналисты, входящие в президентский пул,

Сам пресс-секретарь президента Громов вылетел в Москву, а на место трагедии отправил своего заместителя Дмитрия Пескова и своего советника на общественных началах Петра Васильева*, который вошел в официальный состав оперативного штаба по руководству контртеррористической операцией.

В Беслане Песков и Васильев попали, кажется, в телеобъективы всех камер, хотя и не сказали ни одного слова. Но если внимательно просмотреть видеоархив тех дней, то станет вполне понятна главная задача, поставленная перед ними. Обоих чиновников можно постоянно наблюдать рядом с конкретным кругом фигур: например,

• с пресс-секретарем президента Северной Осетии Львом Дзугаевым, которому поручили страшную роль — почти три дня твердить на камеры неизменную цифру в «354 заложника»;
• с министром МВД Северной Осетии Казбеком Дзантиевым,
• с руководителем УФСБ по Северной Осетии Валерием Андреевым,
• с советником президента России Асланбеком Аслахановым…

Оставаясь за спиной официально уполномоченных спикеров (в основном это были осетинские силовики), Песков и Васильев на самом деле контролировали процесс их общения с прессой. И когда, по их мнению, ситуация выходила из-под контроля, именно Песков или Васильев прерывали спикеров и уводили их от журналистов.

В интервью правозащитнице Марине Литвинович, опубликованном на сайте «Правда Беслана» 1 сентября 2005 года, заместитель председателя Северо-Осетинского парламента Станислав Кесаев рассказал, что 

Роль Пескова и Васильева в информационном сопровождении событий 1‒3 сентября подтверждает и комплексная судебная экспертиза от 24 декабря 2005 года (стр. 27): 

Но ошибкой было бы считать, что именно Песков и Васильев — те самые люди, которые, по выражению Маргариты Симоньян, «утвердил[и] официальную версию о том, что в заложниках было только 354 человека».

Песков и Васильев всего лишь контролировали самый сложный участок распространения информации о событиях 1‒3 сентября — сам Беслан. Аналогичный контроль был организован и на федеральном уровне, за основными национальными СМИ. Правда, в этом случае обошлось без угроз, потому что

Главный редактор «Известий» Раф Шакиров принял решение о публикации плакатных фотографий последствий бесланского штурма (в том числе трупов погибших заложников). После этого демарша на владельцев «Известий» было оказано давление, и Шакирова уволили. Как рассказал сам Шакиров в интервью радиостанции «Свобода» (позднее включена Минюстом РФ в реестр иноагентов), руководство холдинга «ПрофМедиа», куда входили «Известия», посчитало, что номер газеты, посвященный трагедии, не соответствует формату издания.

Вот как описывала в 2004 году работу федерального телевидения медиааналитик «Коммерсанта» Арина Бородина: 

Особо Арина Бородина акцентируется на освещении штурма:

Первые взрывы в бесланской школе все же прозвучали было в прямом эфире новостного выпуска НТВ, начавшегося 3 сентября в 13 часов с прямого включения спецкора Руслана Гусарова из Беслана.

И пока Гусаров пытался хоть как-то объяснить, что происходит, за его спиной метались испуганные люди, пригибающиеся от звуков массированной стрельбы. Было очевидно, что в Беслане начался настоящий бой. Тем не менее Гусарова отключили от прямого эфира, а зрителям НТВ предложили «вернуться к другим новостям на этот час».

40 минут все российские телеканалы (кроме РЕН-ТВ, который тогда еще следовал профессиональным стандартам) строго придерживались программной сетки вещания, и только получив явно централизованное указание, фактически синхронно вернулись к теме Беслана. Все как один начали с цитат осетинских силовиков (основных спикеров по Беслану):

• «взорвались бомбы террористов, абсолютно точно это не была силовая операция, она просто не планировалась»;
• «возможность штурма была отвергнута сразу, так как это грозило жизни заложников»;
• «силовики были вынуждены отвечать на действия террористов»;
• «в штабе не ожидали такого развития событий»;
• «начали раздаваться взрывы, и спецназовцы вынуждены были защищать детей».

Канонический миф о спонтанности штурма и героизме спецназа был запущен во всех государственных СМИ еще тогда, когда сам штурм не закончился, а вопросов было куда больше, чем ответов на них. Распространяли миф исключительно республиканские «говорящие головы». Федеральные силовики (министр МВД РФ, директор ФСБ или хотя бы их первые заместители, которые прибыли в Беслан еще 1 сентября) ситуацию никак не комментировали. 

Вечером 3 сентября к общению с журналистами подключились

• начальник инженерных войск 58-й армии сапер Набиев,
• только что прилетевший в Беслан помощник президента Асланбек Аслаханов, 
• военный прокурор Сергей Фридинский
• доктор медицинских наук Леонид Рошаль.

Детский врач особенно эмоционально популяризировал мысль о спонтанности штурма: 

«И куда все это стрелялось-то?»

Через девять дней после штурма в Беслане, 12 сентября 2004 года, на канале ВГТРК вышла авторская программа спецкора Аркадия Мамонтова. На 23-й минуте сюжета камера оператора медленно проплывает над оружием, изъятым следователями после штурма в здании школы № 1.

— Сергей, вообще солидно экипированы они [террористы]? — спрашивает Аркадий Мамонтов старшего эксперта отдела специальных экспертиз ЭКЦ североосетинского МВД Сергея Томчика.

— Очень солидно. Очень сильно. Слишком большой боекомплект, — отвечает эксперт Томчик, 

— «Шмели» вообще страшная штука? — спрашивает Аркадий Мамонтов.

Сергей Томчик, у которого экспертная специализация как раз в области взрывотехники (именно он провел все первичные экспертизы по бесланскому делу, касающиеся гранатометного вооружения), отвечает:

— Оружие объемного взрыва. Объемной детонации. Вот (наклоняется и берет один из тубусов) пусковая труба. Использованная.

— То есть вот это все было использовано? — уточняет Аркадий Мамонтов.

— Да, все они пустые. Вот пороховой нагар, — Томчик проводит пальцем внутри трубы и затем поясняет тактико-технические характеристики «Шмеля». — 

У Аркадия Мамонтова невольно вырывается нервный смех, когда он задает на самом деле главный вопрос Беслана:

«Это страшное оружие!»

10 сентября 2004 года заместитель генерального прокурора Владимир Колесников, прибывший во Владикавказ, чтобы «контролировать расследование по Беслану», заявил: 

Но «страшное оружие» в Беслане нашли не только следователи. 

Из показаний начальника отделения службы участковых Правобережного РОВД Чермена Хачирова и его коллег, данных в ходе суда над Кулаевым, следует, что за несколько часов до штурма бесланской школы для усиления двух снайперских групп спецназа ЦСН ФСБ, дислоцированных в пятиэтажке по Школьному переулку, 41, подвезли не менее 20 гранатометов. Сотрудники Правобережного РОВД, находившиеся в оцеплении, сами помогали спецназовцам затаскивать ящики с оружием на крышу и в пристройку.

На самом деле таких «подвозов» было несколько: 2 и 3 сентября, когда шла активная подготовка к штурму, средствами ближнего боя (гранатометы и огнеметы относят именно к этому классу вооружения) были усилены все шесть снайперских групп ЦСН ФСБ, дислоцированных в трех пятиэтажках по Школьному переулку. 

Вот, например, фотография журналиста Владимира Воронова (позднее включен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов — Ред.), где тубусами от гранатометов играют бесланские дети.

Кроме того, гранатометы были на вооружении оперативно-боевых групп (ОБГ) спецназа ЦСН ФСБ, принимавших участие непосредственно в штурме и зачистке школы от боевиков. На еще одной фотографии Воронова зафиксированы семь оставленных спецназовцами ЦСН ФСБ у здания начальной школы тубусов от гранатометов.

В материалах дела есть показания об использовании этих гранатометов офицеров ЦСН ФСБ. Вот одно из них: 

На вооружении спецназа ФСБ были и легкие пехотные огнеметы ЛПО-97. Их можно увидеть в руках спецназовцев (в том числе, как они целятся в сторону школы и, видимо, затем стреляют из ЛПО-97) на многочисленных фотографиях, сделанных во время штурма 3 сентября. Что важно, ТТХ ЛПО-97 позволяют оператору вести стрельбу не только на открытом пространстве, но и непосредственно в помещении. Как следует из протокола осмотра места происшествия (бесланской школы), 

В конце сентября 2004 года в Беслан в первый и последний раз в полном составе приехала созданная по указанию президента России федеральная парламентская комиссия по расследованию обстоятельств трагедии. Члены комиссии тоже нашли «страшное оружие»:

• шесть тубусов от огнеметов РПО-А
• три тубуса от гранатометов РПГ-26, брошенные после штурма снайперами ЦСН ФСБ на крыше дома по адресу Школьный переулок, 39.

В апреле 2005 года при содействии журналистов «Новой газеты» местные жители передали следователям тубусы

• от РПО-А «Шмель»
• и от гранатомета РПГ-26,
• а также три гильзы от танковых снарядов.

25 мая 2005 года местные жители сдали следствию найденные в Беслане тубусы

• от гранатомета РПГ-27 «Таволга», предназначенного для поражения бронетанковой техники противника,
• и от реактивной штурмовой гранаты РШГ-1, предназначенной для поражения укрытых огневых точек противника, укрытой и открыто расположенной живой силы противника.

21 октября 2005 года следователи в ходе очередного осмотра школы снова нашли

• фрагменты крыла репера и осколки РПО-А,
• а также осколки артиллерийского снаряда среднего калибра.

В общей сложности в распоряжении следствия оказался колоссальный объем вещественных доказательств, свидетельствовавший о том, что

в ходе штурма 3 сентября 2004 года по бесланской школе и внутри нее было произведено:

• не менее 31 выстрела из огнеметов РПО-А «Шмель» в термобарическом снаряжении,
• не менее 18 выстрелов кумулятивных гранат ПГ-7ВЛ из противотанковых комплексов РПГ-7В1 или РПГ-7В2,
• не менее 10 кумулятивных выстрелов РПГ-26,
• не менее трех выстрелов РШГ-1 в термобарическом снаряжении,
• а также десятки выстрелов термобарическими безосколочными гранатами из огнемета ЛПО-97, предназначенного для поражения живой силы противника высокотемпературным полем и полем избыточного давления.

Кроме того, во время штурма активно применялись

• бронебойно-зажигательные пули комбинированного действия.

Также по школе во время штурма днем и после его активной части вечером было произведено

• минимум два выстрела из танка предположительно подкалиберным бронебойным снарядом
• и семь выстрелов осколочно-фугасными снарядами.

ФСБ выше закона

3 октября 2004 года, через месяц после штурма, «Вести недели» показали интервью человека, который, по словам автора сюжета Алексея Баранова, «одним из первых оказался в здании школы после освобождения заложников и делал снимки, когда тела террористов еще не вынесли из здания». Этот человек по неизвестным причинам отказался говорить открыто, его лицо журналисты ВГТРК заретушировали, а голос изменили. Но скорее всего, это был сотрудник прокуратуры, который 4 сентября 2004 года фиксировал на видеокамеру осмотр места происшествия.

Вот цитата из этого сюжета: 

Со стороны ФСБ в силовой операции участвовали 329 сотрудников Центра специального назначения (в него входят отряды «Альфа» и «Вымпел»), 80 человек их них в составе оперативно-боевых групп были непосредственно задействованы в штурме здания школы.

План штурма разрабатывался заранее и учитывал опыт Буденновска (штурм захваченной Басаевым больницы также начался с обстрела здания из гранатометов и огнеметов) и «Норд-Оста» (газ, которым пытались усыпить боевиков в театральном центре на Дубровке, планировали использовать и при штурме бесланской школы, поэтому 2 сентября и рано утром 3 сентября всем войсковым подразделениям 58-й армии и ВВ МВД, переданным в подчинение ЦСН ФСБ, были выданы противогазы — данный факт отражен в материалах уголовного дела, в протоколах допросов военнослужащих ВВ МВД и МО РФ***).

Они же руководили действиями экипажей семи бронетранспортеров и трех танков 58-й армии, приданных ЦСН ФСБ на период проведения контртеррористической операции 1‒3 сентября 2004 года.

Как следует из актов выдачи и списания боеприпасов, полученных следствием от подразделений 58-й армии и воинских частей ВВ МВД, задействованных в контртеррористической операции 1‒3 сентября, никто из них не имел на вооружении и не использовал оружие ближнего боя (гранатометы и огнеметы).

В уголовном деле есть сводный акт расходования боеприпасов с 1 по 4 сентября всеми силовыми подразделениями, принимавшими участие в контртеррористической операции в Беслане, он датирован 10 сентября 2004 года. Но в этом акте вообще не содержится никакого упоминания об огнеметах и гранатометах.

Почему?

Что интересно, именно в этот день замгенпрокурора Владимир Колесников публично огласил версию о том, что из огнеметов «Шмель» стреляли террористы.

После официального запроса в прокуратуру председателя федеральной парламентской комиссии по расследованию обстоятельств трагедии в Беслане Александра Торшина от 24 сентября 2004 года — он просил прояснить судьбу шести огнеметов РПО-А и трех гранатометов РПГ-26, найденных на крыше дома № 39 членами комиссии — в уголовном деле появился ответ В. Васильева, заместителя начальника войск РХБЗ (войска радиационной, химической и биологической защиты) 58-й армии МО РФ, датированный 25 сентября 2004 года. (Все эти документы были получены и опубликованы в отчете Федеральной парламентской комиссии по расследованию обстоятельств теракта в Беслане, а также в особом мнении члена комиссии Юрия Савельева).

Из запроса Торшина, справки Васильева, допроса Виноградова, экспертизы найденных и сданных жителями Беслана следствию двух тубусов от РШГ-1 и РПГ-27 «Таволга» и других материалов дела становится очевидным, что на вооружении ЦСН ФСБ 1‒3 сентября были огнеметы и гранатометы из разных партий.

Разные номера партий свидетельствуют о том, что спецназовцы использовали во время штурма не только огнеметы, выданные майору Цветкову помощником начальника в/ч 77078 МО РФ (РХБЗ 58-й армии), но и средства ближнего боя, которые они получили в своей воинской части и привезли с собой в Беслан. Кроме того, в Беслане спецназовцы использовали легкие пехотные огнеметы, которые на тот момент на вооружении у ФСБ официально не состояли. 

Номера партий присваивает оружию завод-изготовитель и снаряжательный завод с целью осуществления контроля/учета оружия. Сколько всего средств ведения ближнего боя было в Беслане на вооружении спецназа ЦСН ФСБ, когда, кем и каким конкретно офицерам ЦСН ФСБ они были выданы, сколько было использовано во время штурма и сколько возвращено на склад — все эти обстоятельства следствие должно было устанавливать по закону.

В ходе расследования следствие запросило и получило данные о задействованном в контртеррористической операции 1‒3 сентября личном составе, а также о полученном и израсходованном в эти дни вооружении у всех подразделений Минобороны и МВД. И только у ФСБ следствие аналогичную информацию не запрашивало.

«Я применял РПО-А в процессе штурма»

В попытке добиться объективного расследования и правосудия бывшие бесланские заложники и родственники погибших прошли в России 127 судебных инстанций, включая Конституционный суд РФ. В итоге, исчерпав все судебные возможности в России, созданные жителями Беслана организации «Голос Беслана» и комитет «Матери Беслана» отправили в Страсбургский суд жалобы. Только жалоба «Голоса Беслана» весила 43 кг — столько документов приложили потерпевшие, обосновывая свои претензии к российскому государству.

В ходе коммуникации их жалобы в ЕСПЧ в распоряжении потерпевших оказалась информация о допросах 37 военнослужащих в/ч 35690 (ЦСН ФСБ****). Все спецназовцы были допрошены в ноябре-декабре 2004 года, причем допросы проводили не следователи Генеральной прокуратуры, ведущие бесланское дело, а «родные» сотрудники Балашихинской военной гарнизонной прокуратуры (ЦСН ФСБ дислоцируется в Балашихе).

34 офицера ЦСН ФСБ, получившие ранения, были допрошены в качестве потерпевших. Трое — в качестве свидетелей. Ровно в таком же статусе были допрошены военнослужащие ВВ МВД и Минобороны, принимавшие участие в штурме школы. Некоторые из них, например, саперы 58-й армии и члены экипажей трех танков — очень подробно и неоднократно. Есть ли в материалах дела допросы остальных сотрудников ЦСН ФСБ, задействованных в бесланской спецоперации (всего 329 человек), неизвестно.

Протоколы допросов спецназовцев, оказавшиеся в нашем распоряжении, свидетельствуют о том, что допрашивали их крайне формально. По сути, следователей интересовали только два момента:

• факт ранения, полученного в ходе спецоперации,
• и использование РПО-А «Шмель» и РПГ-26, найденных членами федеральной парламентской комиссии на крыше пятиэтажки № 39.

Так, в своем допросе потерпевший Амелин показал: 

Но вот в чем дело. В этих коротких допросах (каждый — не более трети страницы) бросается в глаза огромная цитата, которая кочует из одного протокола в другой: 

То есть все спецназовцы, находясь под подпиской об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, сообщили об отсутствии в ЦСН ФСБ общепринятого во всех других силовых ведомствах России строгого контроля за вооружением, то есть, по сути, о наличии признаков халатности в действиях своего руководства.

Но если это действительно так, то утверждения офицеров ЦСН ФСБ о том, что они не стреляли из найденных на крыше дома № 39 огнеметов и гранатометов, — ничего не доказывают. 

О других применявшихся во время штурма средствах ведения ближнего боя (например, РШГ-1, боевая часть которой содержит примерно 1.9 кг топливной смеси, что при подрыве топливо-воздушного облака дает фугасный эффект, сравнимый с подрывом 5-6 кг тротила) следователи спецназовцев ЦСН вообще не спрашивали. Причина, видимо, следующая.

После того, как депутаты и сенаторы нашли на крыше дома № 39 отстрелянные тубусы от огнеметов и гранатометов, стало понятно, что теперь нужно придумывать новую версию, объясняющую применение огнеметов и гранатометов в ходе штурма школы. Поэтому путем допросов спецназовцев из этой версии исключили найденные комиссией Торшина огнеметы и гранатометы, а также фактически все найденные в Беслане средства ближнего боя.

В материалах дела оставили только попавшие в протокол осмотра школы 5 тубусов от огнеметов РПО-А, найденные во внутреннем дворике школы. А версию их применения подогнали под показания спецназовца Максима Козлова, где он говорит, что стрелял из огнеметов «Шмель» в 24.00 3 сентября. (Показания Козлова в этой части фигурируют и в материалах Федеральной парламентской комиссии, и в особом мнении члена комиссии Ю. Савельева).

Версию о том, что спецназ применял огнеметы и танки поздно вечером 3 сентября, когда в школе не было живых заложников, следствие впервые озвучило в апреле 2005-го во время изъятия у потерпевших тубусов от огнемета РПО-А и РПГ-26, а затем — тубусов от РПГ-7В «Таволга» и РШГ-1.

С одной стороны, это был несомненный прогресс и большая победа потерпевших. 

Хотя этот факт прямо следует даже из протоколов допросов, которые российское правительство передало в Страсбург (цитаты из этих протоколов).

Именно последний абзац из протокола допроса Козлова ляжет в основу официальной версии следствия о стрельбе по школе из огнеметов поздно вечером 3 сентября. А затем перекочует в комплексную судебную экспертизу, в которой действия спецназа ЦСН ФСБ описываются следующим образом (стр. 63): 

На основе этой экспертизы будет вынесен отказ в возбуждении уголовного дела в отношении руководства и офицеров ЦСН ФСБ, принимавших участие в штурме школы. Отказ будет базироваться на отсутствии причинно-следственной связи между действиями спецназа и гибелью заложников. Эту версию дословно повторит и федеральная парламентская комиссия. Комиссия, начавшая так бодро, кончит за упокой и больше не будет задавать лишних вопросов о найденных ею же огнеметах.

Между тем самый важный момент в показаниях потерпевшего Козлова вообще никого не заинтересует.

А именно:

Баротравма является типичным последствием стрельбы из РПО-А «Шмель» и других средств ведения ближнего боя. При этом особенно высока вероятность получения баротравмы в тех случаях, когда оператор ведет стрельбу из закрытого помещения.

Этот момент ставит под сомнение следующий довод следствия: 

О полученной во время спецоперации баротравме рассказал следствию еще один свидетель, Александр Савочкин. Что важно, никаких других ранений (минно-взрывных, осколочных или огнестрельных) ни Савочкин, ни Козлов в ходе спецоперации не получили. Козлов, что очевидно следует из его допроса, был в составе снайперской группы, дислоцировавшейся на крыше одной из трех пятиэтажек по Школьному переулку. Поэтому он не мог получить ранение непосредственно в школе во время штурма. О том, где находился Савочкин, нам неизвестно, но с высокой вероятностью можно предположить, что он также был в составе одной из снайперских групп.

В ходе допросов Козлова и Савочкина следователь не уточнил обстоятельства получения ими баротравм, хотя это было исключительно важно для выяснения причины первых взрывов в спортзале.

• Так, Козлов дал показания о том, что получил баротравму в промежутке между 13.40 и 14.00 3 сентября 2004 года.
• Однако в ходе открытого суда по делу Нурпаши Кулаева, на котором журналисты вели видеозапись заседаний и все эти записи находятся в публичном доступе, прокурор Семисынова озвучила иной временной интервал получения потерпевшим Козловым баротравмы — 12.00‒14.00.

Время первых взрывов в спортзале — 13 часов 03 минуты — как раз укладывается в этот интервал.

Точка невозврата

Утром 3 сентября 2004 года бывшему президенту Ингушетии Руслану Аушеву и ингушскому бизнесмену Михаилу Гуцериеву, которых по согласованию с Кремлем привлекли к переговорам с террористами, удалось договориться о вывозе 17 трупов заложников, которых боевики убили 1 сентября и выбросили из окна второго этажа главного здания школы.

Четверо добровольцев — сотрудники МЧС

• Замараев,
• Кормилин,
• Копейкин
• Скоробулатов —

получили инструкции от главы УФСБ Андреева. Аушев и Гуцериев передали им телефон для связи с террористами и сказали, что боевики гарантировали безопасность. Спасатели связались по данному телефону с террористами и подтвердили разрешение на проезд машины МЧС к центральному входу школы. У входа ждали боевики, под их контролем спасатели перенесли первое тело убитого заложника в машину.

Сотрудники МЧС, наблюдавшие за действиями коллег, работавших у школы, в своих показаниях рассказали о том, что после взрыва над школой появилось белое облако, а затем повалил черный дым. Вслед за первыми взрывами сразу же началась массированная стрельба.

Спасатели МЧС оказались на линии перекрестного огня. Дмитрий Кормилин был убит на месте, Валерий Замараев скончался в больнице от тяжелого ранения, Копейкин и Скоробулатов получили ранения, но остались в живых.

В этот момент почти все они, кроме остававшихся на своих позициях снайперов и пяти боевиков в спортзале, сконцентрировались в главном здании школы и следили за действиями сотрудников МЧС.

Мало кто понимал в тот момент, что случилось. Но осознание того, что это была точка невозврата, пришло ко всем очень быстро. 

Версии о причинах взрывов хаотически множились, в первую очередь самими официальными лицами и государственными медиа.

• Вооруженные осетинские ополченцы, у которых не выдержали нервы, обстреляли школу, и террористы привели в действие свои бомбы.
• Снайпер «снял» террориста, державшего ногу на педали-детонаторе.
• Обессиленные заложники случайно задели и оборвали провод взрывного устройства.
• Отклеился от жары и влажности скотч, которым взрывные устройства были примотаны к баскетбольным кольцам…

Спустя два месяца после теракта заместитель Генерального прокурора Николай Шепель в интервью газете «Известия» заявил о том, что «причина первых взрывов следствием установлена»: 

Два допроса сапера Набиева

В 2007 году неизвестный герой передал в Комитет «Матери Беслана», созданный жителями Беслана осенью 2004 года, видеокассету, на которую были скопированы видеозаписи событий 1‒4 сентября 2004 года. Эти записи официально делал уполномоченный сотрудник прокуратуры. Вообще-то, они должны были быть приобщены к материалам дела. 

Полагаю, основной причиной исчезновения записей стал самый первый допрос саперов 58-й армии — начальника инженерных войск полковника Набиева и его помощника подполковника Андрея Гаглоева.

На пленке, переданной анонимом «Матерям Беслана», есть фрагмент этого допроса.

…3 сентября в 13.00 Бахтияр Набиев и Андрей Гаглоев находились в 200 метрах от школы, около здания ПТУ. Когда прозвучали первые взрывы, как следует из допроса Гаглоева, саперы 58-й армии по собственной инициативе выдвинулись к школе и оказались в одной из пятиэтажек по Школьному переулку, где дислоцировались спецназовцы ЦСН ФСБ.

Примерно через 30‒40 минут после первых взрывов Набиев и Гаглоев пробрались в тренажерный зал, примыкающий к спортзалу и разминировали три неразорвавшихся самодельных взрывных устройства боевиков — пластиковые бутылки из-под кока-колы, начиненные пластидом и металлическими поражающими фрагментами. Затем Андрей Гаглоев и Бахтияр Набиев перешли из тренажерного зала в спортзал, где попытались разминировать еще две неразорвавшиеся бомбы террористов. Бомбу, висевшую на шведской стенке, удалось снять, но второе взрывное устройство было подвешено на баскетбольном кольце, и до него было не дотянуться.

В это время, по показаниям Андрея Гаглоева, возгорание перекрытия потолка еще не приобрело сплошной характер, и его можно было бы потушить: 

Видеозапись допроса Набиева и Гаглоева была сделана сотрудниками прокуратуры сразу после того, как саперы покинули охваченный объемным пожаром спортзал (время и дата указаны на видеозаписи, что отчетливо видно из фрагмента этого допроса, который оказался в распоряжении потерпевших). 

Из дословной расшифровки записанного на видеокассете фрагмента показаний саперов буквально следует:

1) провал в кирпичной стене под окном спортзала, образовавшийся после первых взрывов в спортзале, не мог возникнуть в результате детонации бомбы боевиков. По мнению Бахтияра Набиева (его голос отчетливо идентифицируется на записи), этот пролом появился в результате выстрела:

2) этот вывод саперы сделали в ходе эвакуации раненых заложников, у которых не было характерных ранений от металлических поражающих элементов, которыми были начинены бомбы террористов: 

Еще раз. Дата и время этих показаний (03.09.2004, 17 часов 49 минут) зафиксированы на прокурорской видеосъемке. И это крайне важный момент, так как свидетельствует о том, что 

Что следователи сделали с этой информацией, которую обязаны были проверить?

В материалах дела, направленных в Страсбургский суд, есть три допроса Набиева. Самый первый протокол допроса датирован 3 сентября 2004 года, время допроса: 17.40‒18.20. Именно в это время и велась та самая видеозапись, которая зафиксировала слова Набиаева: «Дырка в стене не от взрыва, видимо, кто-то стрелял».

Этих — ключевых — слов Набиева в бумажном протоколе допроса нет, что прямо указывает на то, что этот протокол изготавливался позднее видеозаписи и в бумажном варианте показания свидетеля были существенно отредактированы. И тот факт, что подписи на этом протоколе принадлежат самому Набиеву (аналогичные подписи стоят на всех протоколах с его участием), может говорить о том, что 

После первого, снятого на видео, допроса не пройдет и пары часов, как Набиев появится в вечерних новостях 3 сентября 2004 года. Явно волнуясь и от этого сильно коверкая русский язык, 

Слова Набиева «дырка в стене не от взрыва, видимо, кто-то стрелял» не будут фигурировать в материалах уголовного дела, как и видеозапись, на которой они зафиксированы, один из лучших саперов 58-й армии даст показания о том, что первым в спортзале взорвалось установленное на подоконнике самодельное взрывное устройство террористов (СВУ-«бутылка») мощностью 1,2 кг в тротиловом эквиваленте, волна от взрыва которого проделала пролом под окном в стене толщиной в два кирпича, не повредив при этом ни сам подоконник, ни переплет рамы окна. 

Это — абсолютная чушь, которую позднее опровергнут сами следователи, а эксперты подсчитают, что такие разрушения могли быть следствием взрыва мощностью в пять раз больше «бутылки».

Вот отрывок из его интервью «Красной звезде» от 24 июня 2005 года.

Ацетоновые смывы

Первые экспертизы касательно причин взрывов в спортзале следователи назначили только год спустя после теракта — в августе 2005 года. И это тоже крайне важный момент. Обвинительное заключение по делу Кулаева было передано в суд в апреле 2005 года. В нем утверждается, что гибель заложников наступила в результате взрыва самодельных взрывных устройств боевиков. По закону это надо было доказывать. Доказательства — это не голословные предположения следователей (которые не являются специалистами по взрывотехнике), а заключения экспертов. Но в уголовном деле таких доказательств не было. 

И только когда в суде по Кулаеву потерпевшие стали задавать свидетелям вопросы о непосредственной связи между стрельбой из огнеметов и гранатометов, первыми взрывами и пожаром в спортзале, следствие вынуждено было озаботиться получением этих доказательств.

В августе 2005 года следствие назначило сразу две экспертизы — 

• взрывотехническую, ее проводили сотрудники Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ,
• и пожаротехническую, которую проводили специалисты Российского федерального центра судебной экспертизы Минюста.

Обе экспертные организации считаются лучшими в России. Но в том, что касается взрывов, безусловно, квалификация экспертов ФСБ не имеет себе равных.

Но вот что странно: в бесланском деле именно экспертиза ФСБ оказалась самой слабой. Сотрудники экспертной лаборатории взрывотехнического отдела Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ, по сути, повторили абсолютно бредовую «версию Набиева»: пролом в стене под окном стал результатом взрыва установленной на подоконнике СВУ-«бутылки» мощностью всего 1,2 кг в тротиловом эквиваленте.

Даже эксперты Минюста постыдились делать такие выводы. В своей экспертизе, которая проводилась параллельно с экспертизой ФСБ и базировалась на тех же данных следствия, которые поступили в КЦ ФСБ, эксперты Минюста выдвинули иную версию причин первых взрывов. Эксперты исходили их того, что такие повреждения в стене спортзала могли образоваться от взрыва бомбы мощностью в пять раз больше СВУ-«бутылки», и находиться она должна была не на подоконнике, а на стуле в полуметре от стены. В таком виде версия образования пролома в кирпичной стене от взрыва бомбы террористов выглядела более реалистичной. Но проблема в том, что у террористов, как это следует из материалов дела, которые следствие направило экспертам, таких мощных взрывных устройств вообще не было.

В 2006 году было опубликовано «особое мнение» члена федеральной парламентской комиссии по Беслану, доктора технических наук Юрия Петровича Савельева. Он не оставил камня на камне от обеих экспертиз, после чего следствие в 2007 году вынуждено было провести третью официальную экспертизу математического моделирования первых взрывов. (Третья экспертиза признала правоту Савельева в той части, где он опровергает заключения и ФСБ, и Минюста.)

Тогда же следствием был допрошен и начальник экспертной лаборатории взрывотехнического отдела Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ, проводивший взрывотехническую экспертизу. В этом допросе (был предоставлен в Страсбургский суд самим российским правительством) эксперт Алексей Сапожников, по сути, свалил вину за свою некачественную работу на следствие. Он сообщил, что следствие не предоставило экспертам показания заложников о месте и последствиях первых взрывов в спортзале. Кроме того, 

Поначалу, когда Сапожников жалуется, что следствие ввело в заблуждение экспертов-взрывотехников, складывается впечатление, что это говорит человек, который бесланскую школу в глаза не видел. Но на второй странице допроса Алексей Сапожников неожиданно сообщает, что был в Беслане 3 сентября 2004 года и лично слышал первые взрывы. И этот факт объясняет многое, до той поры остававшееся неясным.

Теперь становится понятно, о какой таинственной группе «взрывотехников ФСБ из Москвы» рассказывал на суде по Кулаеву сапер 58-й армии Андрей Гаглоев:

Так какую же ответственную работу выполнял в Беслане начальник экспертной лаборатории взрывотехнического отдела Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ и его коллеги?

К сожалению, следователь этот вопрос не задал. Но из пояснений сапера Андрея Гаглоева можно предположить, что главной задачей взрывотехников ФСБ в Беслане могло быть обезвреживание самодельных взрывных устройств террористов. Кроме того, логично было бы включить криминалистов-взрывотехников ФСБ (одних из лучших специалистов в стране) в состав экспертов для осмотра места происшествия бесланской школы, потому что это — «одно из важнейших следственных действий, направленных на объективную фиксацию обстановки места расследуемых событий, обнаружение, фиксацию и изъятие материальных следов преступления» (эту цитату можно найти в любом учебнике по криминалистике).

Но разминированием школы официально занимались саперы 58-й армии и МЧС. А осмотр школы проводили следователи североосетинской прокуратуры и эксперты осетинского МВД, как если бы это был взрыв газа в придорожной кафешке, а не самый кровавый теракт в истории России.

Сам осмотр был сделан с таким количеством нарушений, что его «информативность» оказалась, по сути, нулевой. Но это — вовсе не вина осетинских следователей и экспертов.

Важнейшим принципом осмотра места происшествия является фиксация той обстановки, которая реально возникла на момент совершения преступления. Именно поэтому место происшествия строго охраняется, а все действия производятся только уполномоченными следователями лицами и только — под протокол.

Школа № 1 (да и весь Беслан) была очень тщательно оцеплена после штурма. Беслан — понятно почему. Ждали ночного визита президента Путина. 

Они велись всю ночь и продолжались даже в то время, когда следственная группа во главе со следователем республиканской прокуратуры Феликсом Цоковым, экспертами и понятыми приступила к осмотру места происшествия — в 7 часов 45 минут 4 сентября.

В результате этой ночной активности из школы были вынесены важнейшие вещдоки, включая оружие боевиков. Все тела заложников, убитых в ходе штурма в столовой, в классах главного здания и в мастерских южного флигеля, были перенесены во двор школы. Сам южный флигель, в котором погибло большое количество заложников в ходе штурма, ночью с 3 на 4 сентября был фактически полностью разрушен выстрелами из танков и огнеметов и сожжен (как следует из Акта о пожаре от 4 сентября 2004 года, составленного отделом госпожнадзора Правобережного района РСО-А). Еще дымящиеся руины вместе с фрагментами тел заложников и их вещами погрузили в КамАЗы и вывезли на свалку. Руководил процессом погрузки и вывоза «мусора» тогда еще министр МЧС Сергей Шойгу.

Кроме того, 

И вот эта цитата, на самом деле, самое ценное, что есть в экспертизе ФСБ. Потому что она указывает на ужасную вещь: следствие по какой-то причине на самом первом этапе расследования не провело базовых криминалистических исследований, направленных на выяснение подлинных причин первых взрывов в спортивном зале бесланской школы. Ведь главный вопрос, который следователи должны были поставить перед экспертами уже на следующий день после штурма, а не год спустя, такой: 

Современная криминалистика позволяет достаточно легко это выяснить. Для этого экспертам в ходе осмотра места происшествия (в нашем случае спортзала школы № 1) надо было изъять информативные вещественные доказательства, то есть предметы, которые оказались в радиусе воздействия взрыва и на которых остались следы взрывчатого вещества: одежду заложников, куски шифера, утеплителя, лексановых пластин, которые взрывом разбросало по всему двору…

Сделанные с них водные и ацетоновые смывы затем необходимо было исследовать химическими методами (например, методом тонкослойной хроматографии и инфракрасной спектроскопии), что позволило бы с большой точностью выявить следы пластида, которым были начинены СВУ-«бутылки», или гексогена и тринитротолуола (литого или военного тротила), на основе которых делают фугасные системы и мины ОЗМ-72 (несколько СВУ террористов были переделаны из таких мин).

Но самое важное, химический анализ позволил бы за считанные минуты выявить наличие либо отсутствие следов алюминия и магния, которые входят в состав огнесмеси термобарических снарядов для гранатометных систем (РПО-А «Шмель», РШГ-1, РШГ-2 и др.).

Так почему в Беслане следователи упустили из виду такую очевидную вещь? 

Все эти годы о причинах первых взрывов в бесланской школе было много споров, были выдвинуты десятки версий, был задан миллион вопросов.

Но на самом деле все эти годы мы формулировали неверно, и главные вопросы Беслана должны звучать так.

Почему не изъяли в спортзале вещдоки со следами взрывчатки?

Почему не сделали ацетоновые смывы?

Почему следствие назначило первые экспертизы по взрывам только через год после штурма школы?

Что делали в Беслане криминалисты-взрывотехники ФСБ?

…Уничтожить следы преступления в бесланской школе без взрывотехников было бы невозможно, потому что сначала школу надо было обследовать на наличие взрывных устройств. Но саперы 58-й армии приостановили разминирование школы вечером 3 сентября, когда в ней еще оставались необезвреженные взрывные устройства (показания сапера 58-й армии Андрея Гаглоева), а саперы МЧС приступили к работе только утром 4 сентября.