«Сына покажите!»

Люба сидит у окна, в окно бьет солнце, ее слез почти не видно. Узел смоляных волос и точеный профиль. Она живет в Соколе — маленьком городке под Вологдой.

Четверо детей: две девочки и два мальчика. Даня — средний. Его фотографии в военной форме стоят на полках. Много фотографий. Даня в армию не стремился, но и не косил. До начала февраля из части звонил домой регулярно. И на учения ездил, и возвращался. Хотел после дембеля поступать в медицинский — «на нейрохирурга». А еще говорил: когда вернусь, две недели у тебя, мама, поживу, и потом будем с Женей, сами. Женя — невеста, маму с ней он долго не знакомил, скрытничал. Сейчас Женя вместе с Любой штурмует военкоматы, добиваясь возвращения рядового из плена. «Молодец она!» — говорит Люба, стряхивая пепел.

Невестка Анастасия — жена старшего сына Андрея — тоже с первых минут, как только прозвучало слово «плен», рядом со свекровью — обзванивает все возможные инстанции и обивает их пороги.

С балкона типового дома видна труба завода, куда Люба ходит на работу. Далеко — надо на двух автобусах ездить, летом ходит пешком — экономит. Пока сын служил, набрала смен побольше. 

— Он меня никогда не хотел расстраивать: всегда у него «все хорошо». Такой человек, характер железный. Вот и сейчас говорит, что все, мол, хорошо, не обижают, не бьют. А как вернуть-то мне его, как вытащить оттуда? — Она пьет свой растворимый кофе, смотрит в пустоту.

Потом трубку в части брать, по ее словам, перестали. Невеста Женя, как рассказывают Воробьевы, нашла телефон замполита войсковой части, тот обещал уточнить судьбу рядового и перезвонить. С тех пор трубку не берет, только веселая музыка вместо гудков. На этом всё общение с частью и закончилось. Единственный, кто сам пришел встретиться с матерью солдата, — глава района.

— Письменные запросы посланы в военную и районную прокуратуры, командованию Западного военного округа, ФСБ, в воинскую часть… Мы были в военкомате, в военной прокуратуре, в Красном Кресте, — перечисляет юрист Анна Смирнова, безвозмездно помогающая Любови Воробьевой. — В региональном отделении Красного Креста реально взялись помочь: они нас приняли, направили наше обращение в Московский комитет Красного Креста, откуда оно должно поступить уже в международный, в тот отдел, который занимается военнопленными.

Официального подтверждения пленения рядового Воробьева от Минобороны нет. Но нет и опровержения. В самом деле, 

Даниила дома ждали в июле. К возвращению в его комнате сделали ремонт своими силами. Какие уж две недели, она его никуда не отпустит больше, пусть здесь живут вместе с Женей.

— Чем семья больше, тем лучше. Я его ни в какую больницу не отдам. Здесь выхожу сама, здесь на ноги поставлю. 18 лет назад — ему два годика было — мы из больниц не вылезали, он мучился обструктивным бронхитом. Ничего не помогало. И я его тогда отмолила, и сейчас отмолю.

Настя с Таней — сестры Даниила — спорят, кому идти в магазин. Таня, когда узнала о случившемся с братом, бросила работу в Петербурге, примчалась домой. Настя в 7-м классе. Говорит, учителя ревели в голос, узнав о Дане. Его в школе помнят. Съехались, узнав о случившемся, и ребята из техникума.

Люба шутит, что сын Андрей воспитывал Таню, а Даниил — Настю. Стоило ей задержаться после школы — весь район поднимал на уши. Теперь Даниил где-то далеко, и Настю некому уговорить не прогуливать.

Где именно на территории Украины он был взят в плен и где находится сейчас, Люба не знает. Из сообщения с незнакомого украинского номера известно лишь о переводе Даниила в распоряжение военной полиции Украины.

Когда первые сообщения о попавшем в плен земляке появились в сетях, на Воробьевых полилась грязь, зловонная жижа. Их обвиняли в конструировании фейков, паникерстве.

Волна сошла, только когда Минобороны РФ официально признало участие срочников в «спецоперации».

Зато началось давление:

— Прямых угроз не было, но сверху, вероятно, было спущено — не распространять информацию о плене Даниила, — считает Анна Смирнова. — Были звонки с советами не принимать журналистов. Жаловаться и писать заявления никто не запрещал, чувствовалось, что боялись именно общественного резонанса, выхода информации за пределы семьи и области.

Тем не менее историю Даниила знает уже весь Сокол и добрая половина области. В соцсети волонтеры создали группу помощи, обмениваются информацией. Люба спрашивает про обмен пленными — информация проскакивает в неофициальных источниках, официальные же — ни в России, ни в Украине — пока никакой обмен не подтверждают. Люба надеется, что, если срочников, как заявляет Минобороны РФ, начали возвращать с передовой, с них же начнут обменный процесс. И все ее дети снова будут с ней.

— Я всегда хотела много детей, потому что сама выросла в интернате. Хотела им счастливой судьбы. Знала, что Даня всегда будет рядом со мной. Как мне его домой вернуть, скажите? Что сделать?

В комнате работает телевизор, на экране сводки о триумфе русского оружия. Люба отворачивается, сдерживаясь:

— Даня-то вернется, куда денется. Отмолю. Только представляете, сколько матерей сейчас молятся? Бог не справляется, наверное.

Вологодская область