«Я тебе проблемы могу устроить»

21-летний студент третьего курса факультета информационных технологий Денис (имя изменено по просьбе героя. — Ред.) в начале встречи просит назвать тему моего последнего текста про Бердск. После вопроса пристально смотрит в глаза, но, услышав ответ, делает шумный выдох и расслабленно, немного виновато улыбается. Объясняет: да, ему страшно, очень страшно. Вдруг эта какая-то проверка от органов. Но и молчать он не хочет. 

Происходящее парень с иронией называет «спецоперацией», каждый раз иронично выделяя это слово и выразительно приподнимая брови. Вспоминает, как в 2014 году он смотрел федеральные каналы и думал: «Ура, теперь Крым наш, а украинцы дичь творят». Потом, говорит, стал читать и независимые источники информации, изучать историю «и тут понял, что меня обманывали».

Когда Денис узнал о том, что <началась «спецоперация»>, он сразу пошел в магазин за сигаретами, хотя недавно бросил курить. По пути позвонил родителям, но после фразы «НАТО хочет нас завоевать» с родными он разругался. Одногруппники, наоборот, были растеряны и говорили, как все это глупо. 

«Я ходил и думал, что надо что-то делать, но что я могу? — вспоминает Денис. — На одиночный пикет выйти не хватает смелости. Вспомнил про украинский флаг, который я давно покупал на AliExpress по приколу. И я решил его вывесить, потому что это не запрещено законом России». 

«Ребята, добрый день! Вы уже наверняка в курсе, что наш студент выразил протест специальной операции на Украине. Это не могли не заметить. Информация пошла на уровень губернатора, в СМИ и т.д. В настоящий момент со студентом работают органы полиции, ФСБ. Молодежь выходит на митинги, разными способами выражают свое отношение к происходящему. Убедительно прошу всех вас донести мою мысль до друзей, одногруппников, всех обучающихся на ФИТ [факультете информационных технологий]… К сожалению, активная общественная позиция, участие в митингах в это непростое время может привести к негативным исходам. Мы со своей стороны ничего не можем сделать. Не наломайте дров, органы полиции, ФСБ будут применять самые жесткие методы в отношении митингующих, сочувствующих и противодействующих» — такое сообщение студентам пришло сразу после происшествия от сотрудницы деканата. Общаться с журналистами педагог отказалась категорически. 

В отделе Денис провел больше шести часов, из них четыре часа — в небольшой комнатке, где с ним беседовали сотрудники полиции, Центра «Э», прокуратуры и мужчина, представившийся сотрудником ФСБ, но отказавшийся показывать документы. Силовики сразу дали понять, что они про него знают все: где учился, чем занимался, с кем жил. 

«Они козыряли информацией, но при этом я себя чувствовал как на допросе, — объясняет Денис. — Пытались узнать все, в том числе список моих родственников и политическую позицию. На полном серьезе спрашивали, не курирует ли кто мои действия. Выясняли, как я отношусь к специальной операции, насаждая позицию власти. Я не стал спорить, хотя сначала мне казалось это все шуткой, небылицей. Но тут сижу я вместе с людьми с глазами безжизненными, которые как будто заученные фразы говорят. Потом сотрудник ФСБ сменил тактику и начал говорить, что не голосовал за Путина в 2018 году, что он против поправок в Конституцию. Мне показалось, что сотрудник ФСБ пытается втереться в доверие и прикинуться мне другом… Подписывать какие-то документы до приезда адвоката я отказался, после чего полицейский переменился в лице и начал с матом орать: «Я тебе проблемы могу устроить». 

Денис сел ждать адвоката в коридоре. В это время доставили еще одного парня, стоявшего в Академгородке с одиночным пикетом, и четырех студентов НГУ, которые развешивали плакаты на деревьях. 

– Сотрудник ФСБ кричал на девочек: «Наконец-то нашли этих сучек, столько времени потратили». И тут я понял, что он мне точно не друг. Боюсь только, что теперь девочки находятся под влиянием этого сотрудника: он им потом писал «Как дела?», отправлял сообщения со смайлами. Видно, что они боятся. Да все мы боимся теперь. 

Дениса отпустили без протокола, а вот в отношении девочек был составлен протокол об административном правонарушении по ч. 2 ст. 4.1 закона Новосибирской области — «несанкционированное нанесение надписей, рисунков, вывешивание объявлений, афиш, плакатов, иной печатной продукции на зданиях, сооружениях, в транспорте и на иных объектах». Максимальное наказание — штраф до тысячи рублей.

Надписи и плакаты против <Роскомнадзор> и сейчас появляются в Академгородке, но уже не так массово, а срывают их и вовсе с молниеносной скоростью.

«Дочке говорю, что папа в командировке»

Что бы там ни писали в протоколах силовики, никаких организаторов митингов (против спецоперации) в Новосибирске не было. Место и время всем известно с первых дней. Кто-то приходит молча, кто-то — пишет в социальных сетях, что сегодня «выйдет прогуляться». 

Первый раз предпринимателя из Академгородка Андрея Терехина задержали за неподчинение сотруднику полиции — вступился за девчонок, которых грубо запихивали в полицейский автобус. Дали штраф четыре тысячи рублей и отпустили. 26 февраля, в субботу, Андрей попытался скоординировать толпу, но уже минут через пять он был задержан. На этот раз — восемь суток. 

Встречаюсь с женой Терехина, журналисткой и преподавателем йоги Анной Чернышовой, еще когда Андрей находится в спецприемнике. В глазах девушки с балетной осанкой столько нежности и страха, что кажется, худенькая Аня вот-вот сломается напополам, в буквальном смысле, от свалившейся на нее боли. 

— Как думаешь, а если нашу квартиру прослушивают? Хотя скрывать нам нечего, все и так про нас давно знают, — тревожится она. — Ты не подумай, что у меня паранойя или еще что.

Аня рассказывает, как несколько лет назад силовики выламывали окно в их квартиру, потом переворачивали всю квартиру. Смеется, что убирать после обысков — сомнительное удовольствие. Слежку Аня с Андреем тоже проходили, правда, от девушки отстали быстрее: поняли, что «взять с нее нечего». С тех времен остался животный страх, что даже дома в твое личное пространство могут влезть. 

— Когда объявили <Роскомнадзор>, я знала, что он пойдет, мне даже ничего говорить не надо было, — рассказывает Аня. — Я знала, за кого замуж выхожу, это мой выбор. Андрей — он лидер с обостренным чувством справедливости. 

Вместе с женой Андрей помогал бездомным — составляли для них алгоритм действий, помогали устроиться на работу. Пара была против присоединения Крыма, но при этом поддерживала беженцев, которые хлынули в Новосибирск.

— У нас полквартиры было завалено этой гуманитарной помощью, — иронично улыбается Аня. — Вонючими вещами, которые я сама перестирывала. Знаешь, когда мне сейчас предлагают поучаствовать в благотворительности, я совершенно искренне говорю, что уже отдала долг. Потому что долгое время все базировалось у нас, это был ад в бытовом смысле. Но тем не менее за идею держались. 

Потом Терехин пытался идти на выборы в городской совет Новосибирска как самовыдвиженец, здоровался с жителями за ручку, но не прошел. Ушел в бизнес.

— Активная жизненная позиция никуда не делась, но он стал гораздо меньше в этом участвовать, — продолжает супруга. — Пришло понимание: раз люди в очередной раз выбрали себе такую власть, значит, мы все достойны того, что имеем.

Долго разговариваем про <Роскомнадзор>. Аня признается, что не может сейчас ни писать, ни читать — только мониторить новости. Но есть еще дочь, которой она нужна, которая уже растеряна. Поэтому Аня пытается держаться, насколько это возможно.

— Я не знаю, как мы сейчас должны действовать, — продолжает она. — Я знаю людей, которые нам сочувствуют, но выйти на улицу они не могут, у них начинаются панические атаки. Будет кому-то пользой, что они вышли? Сейчас огромный поток негатива со всех сторон, ты не переубедишь человека, который стоит на своем, — а он тебе мама. Как поступать, я не знаю. Выходить и получать от полиции? Нет, я никого не призываю. Ставить в соцсетях картинки природы и делать вид, что ничего не происходит? С одной стороны, я понимаю — это психологическая защита. Но это похоже на то, как приходишь в ресторан, тебе выносят человеческую руку отрубленную — а ты делаешь вид, что все нормально… Как правильно сделать — я не знаю. Возможно, уже ничего не сделаешь. Самое важное — руководствоваться своей совестью.

Вечер, Аня собирается в детский сад за дочкой. По пути рассказывает, какое это чудо — маленький человек и уже со своим характером. И задача родителя только дать направление этой личности и вовремя отойти в сторону. В центре Академгородка трехлетняя девочка требует отпустить ее на горку. 

— Знаешь, ей тяжело без отца, я говорю, что папа в командировке. Хотела бы сказать правду, но не знаю, как перевести все то, что происходит, на детский язык. Да и надо ли.

2 марта состоялся очередной суд, на котором Андрея повторно признали виновным в организации субботней акции. Ему дали еще 10 суток. 

— Меня обвиняют в организации митинга. Безусловно, мне льстит чья-то убежденность, что я одним своим примером могу собрать на площади свыше ста человек, — говорит Терехин. 

Когда люди собрались — я стал лидером. Не потому, что хотел, а в силу обстоятельств. Лично я никогда не желал бы быть лидером. Когда люди предложили собраться вновь — я поддержал эту идею. Меня даже не было на площади Ленина в назначенное время, я пришел позже. Когда я пришел, люди кричали: «… …..», а полиция собиралась их разгонять. Кто же говорил им, что делать, если организатора не было на месте. Зная потребность власти приносить в жертву, я встал среди людей и крикнул, что я, Андрей Терехин, беру на себя ответственность за их собрание. И, на мой взгляд, роль организатора движения против <Роскомнадзор> — самая достойная из всех. 

12 марта Андрей вышел из спецприемника и сразу же написал в соцсетях о том, что он вернулся в новую реальность и что он по-прежнему против <Роскомнадзор>. 

«Нам хотели закрыть рот»

С первого дня силовики жестко задерживали протестующих — причем какой-либо логики в действиях полицейских замечено не было. Сотрудники выбирали рандомного человека из толпы и вели его к автозаку. Брали и тех, кто сидел на лавочках в парке возле Оперного, и даже тех, кто шел по улице с собакой. По данным «ОВД.инфо»*, за время протестных акций в Новосибирске было задержано 280 человек (актуальная информация за 6 марта), и это очень много. Информации от МВД отдельно по региону нет, правительство области лишь единожды отчиталось о 20 задержанных в первый день акции. 

До январских митингов в поддержку Навального несогласованные протестные акции в городе проходили относительно спокойно. Но в этот раз силовики, видимо, решили переплюнуть свои прошлые «достижения». И 6 марта полицейские задерживали журналистов с жилетами с надписью «Пресса». Для столицы Сибири это совершенно новый жест.

Журналист НГС Виктор Бобровников при задержании даже успел показать полицейским свое удостоверение и редакционное задание и объяснил, что не является участником публичного мероприятия, он тут на работе, но его все равно повели к автозаку. В отделе журналист провел больше пяти часов. 

— В отделе со мной обращались корректно, хмуро и настороженно, так как я регулярно сообщал каждому, что он является соучастником преступления в связи с нарушением ст. 144 УК (воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов. — Ред.). Отдельного внимания заслуживает нерасторопность пресс-службы. Я при задержании сообщил в чат МВД о незаконном задержании журналиста. Они до сих пор не дали комментария, в своей обычной манере всё «уточняют». 

Самый крупный штраф оказался у жительницы Новосибирска Александры Поповой, которую оштрафовали на 75 тысяч рублей за повторное нарушение закона о проведении массовых мероприятии. Были и уголовные дела, на первый взгляд не имеющие отношения к акциям протеста. Но только на первый. В отношении трех помощников двух независимых депутатов Хельги Пироговой и Светланы Каверзиной возбудили уголовные дела по ч. 1 ст. 159 УК РФ (мошенничество). 

— Моим помощникам Владимиру Аржанову и Екатерине Александровой вменяют одно и то же. Дескать, они похитили свою зарплату, 22 и 11 тысяч рублей, — рассказывает Хельга Пирогова. — И один помощник Светланы Каверзиной. Чушь абсолютно, это делают намеренно, для запугивания. Мы можем только предположить, но ребята активно участвовали в акциях [против «спецоперации»]. К ребятам пришли рано утром в воскресенье, в тот день, когда должен был быть очередной митинг на площади Ленина. Ребята активно высказывали свою позицию и активно вели наши соцсети. Понятное дело, что кому-то хотелось избежать такого публичного описания происходящего. Нам просто хотели закрыть рот. 

Хельга объяснила, что для поддержки протестный акций она использовала свой главный ресурс — публичность. 

— Каждый человек имеет право высказать свою позицию по поводу происходящего, — продолжает депутат. — У меня строго отрицательная позиция, и я транслирую ее на достаточно большую аудиторию. Это как раз тот вопрос, где нельзя остаться в нейтралитете. 

«Мы не хотим … и нас много»

Набирает в Новосибирске обороты и акция «зеленые ленты». 

32-летняя учительница английского Дарья вот уже несколько дней по пути на работу и домой завязывает на деревьях или серых заборах зеленые атласные ленточки. Девушка выбирает видные места, но без вандализма — там, где это будет видно, но не будет мешать людям. Повязывать ленты Дарья старается незаметно, чтоб не вступать в конфликты и споры. 

— Выходить на акции протеста стало опасно, каждый выход людей задерживают за лозунги. Людям не дают высказать свою позицию, — объясняет педагог. — Появляются новые законы, запрещающие [выступления], а также высказывать любое гражданское мнение открыто. Это очень демолизирует и расстраивает. Люди выгорают и чувствуют свою беспомощность, особенно на фоне жесткой пропаганды. Я ощутила это на себе. Поэтому у меня всегда в кармане есть зеленая лента. И в стрессе последних двух недель я улыбаюсь, когда вижу новые зеленые послания от хороших людей. 

Дарья называет зеленый цвет цветом весны, жизни и обновления. Девушка считает, что именно этот цвет олицетворяет идею …. и борьбы за жизнь. У акции как таковой нет координаторов, нет состава участников. Обычные люди покупают ленты и оставляют послание другим жителям города: «Мы не хотим «спецоперации», и нас много».

«После первых акций протеста и новых законов, лишающих нас свободы слова и возможности высказаться людям, нужен был особый знак, по которому можно узнать единомышленников — тех, кто против «спецоперации» в Украине. Нужен был безопасный способ высказать свое мнение и показать свою гражданскую позицию. Это витало в воздухе, поэтому сотни людей начали свой тихий пикет».