Часть 1. Уговор

Пенсионерка Валентина Калюжная в ту ночь проснулась от стука в окно.

— Стучали так, что я думала, стекла треснут. Испугалась, встала не сразу. Когда подошла к окну, никого уже не было. Посмотрела — у соседей (в том доме, где произошло убийство. — И. Ж.) свет горит. Решила, что Николай, наверное, выпил. И легла обратно.

Стучали в окно пенсионерки Яна с Димой. Не дождавшись ответа, они побежали к другим соседям. Яна рассказала им, что в дом ворвался какой-то мужчина с ножом. Те вызвали полицию.

Приехавший наряд увидел в доме страшное: тела погибших лежали на веранде, в спальне, в детской комнате. Позже судмедэксперты заявят, что в общей сложности убийца нанес своим жертвам более 30 ножевых ранений.

По рассказу Яны составили фоторобот преступника, который быстро распространили в СМИ и соцсетях. 

— Первоначально были предположения, что убийца мог приехать из Казахстана. Он явно был не из местных, иначе Яна бы его узнала, — рассказывает источник «Новой», знакомый с ходом расследования. — Но в этой версии быстро начали сомневаться: Юрьевка — приграничная зона, попасть в которую иностранцу можно только по согласованию с ФСБ. Но никому похожему на описанного Яной человека пропуск в последнее время не выдавался. Из местных под него тоже никто не подходил.

Сомнения в версии девушки начали закрадываться, когда

Тогда же соседи рассказали интересную деталь: девушка прибежала к ним одетая в куртку. Но когда она успела ее надеть, если бежала в панике?

К вечеру 23 января после прохождения теста на полиграфе Яна дала признательные показания, заявив, что участвовала в подготовке убийства, непосредственным исполнителем которого стал ее молодой человек. Свое желание убить родителей она обосновала тем, что они запрещали ей встречаться с Сергеем.

Сергея С. задержали в Юрьевке, в доме у друга. Скрываться он не планировал — не думал, что на него выйдут. На допросе сказал, что Яна якобы на протяжении двух месяцев говорила с ним о возможном убийстве родителей, а потом предложила действовать.

Часть 2. Алгоритмы

По улицам, ведущим от дома убитых до кладбища, разложены красные гвоздики. Время от времени проезжающие машины сминают их колесами, смешивая с грязным снегом.

Николая, Анастасию и Нину похоронили в одной могиле, рядом с тремя раскидистыми соснами. За катафалком шли всем селом.

Юрьевка по меркам юга Омской области — периферия: рядом села на 6‒7 тысяч жителей, а здесь — меньше тысячи. Из работы — перебивающийся с прибыли на убыток совхоз, детский сад, школа, администрация да пара магазинов. Лет 10 назад эти места неплохо жили за счет контрабанды табака и алкоголя из Казахстана, но потом, говорят местные, ФСБ усилила контроль за границей, и возможности приработка исчезли.

О погибших в Юрьевке говорят хорошо: держали скотину, выпивали нечасто, дети «одеты-обуты». Немногое нужно для сельского благополучия. При этом я замечаю, что большинство, даже соседи, ошибаются, заявляя, что Николай был безработным. В омских СМИ это и вовсе превалирующая информация. А ведь он работал на зерновом току. Кроме того, многие, хоть и живут на той же улице, и вовсе ничего не могут сказать про семью: «Никогда не общались. На вид вроде нормальные».

Лишь спустя время становится понятно, что село — очень атомизировано. Оно не из тех, где все друг о друге всё знают. Этому способствует даже тот факт, что дома здесь построены далеко друг от друга, и невольным очевидцем какой-либо драмы стать непросто.

— Коля их (гражданскую жену с детьми. — И. Ж.) привез в Юрьевку года четыре назад. Сам он коренной здесь. Это не его дети, — рассказывает одна из соседок. — Жили они нормально: он до их приезда скота-то немного держал, а тут развели: и лошадей, и овец. Детей они вроде неплохо обеспечивали.

На допросе Яна заявила, что причиной ее обиды на семью стал не только запрет на общение с молодым человеком, но и насилие: 

— Я года два назад спрашивала у Яны, не обижают ли ее дома? Она ответила: «Всяко бывает», — вспоминает пожилая соседка погибших Тамара Кочубей. — Коля и первую свою жену обижал, и мальчишек (имеются в виду дети от первого брака. — И. Ж.).

По словам пенсионерки, Яна дружила с ее внучкой.

— И внучка часто говорила, что Яне все запрещают: ее и гулять не отпускали, если свободна — должна заниматься с младшими детьми. А когда она стала с пареньком этим встречаться, отчим ее сильно ругал. Кричал, что повезет ее к гинекологу. Я говорила, что если уж начали встречаться, то теперь ругать их бесполезно — нужно поговорить, разобраться в детях. Ребенка нужно ведь не только любить, но еще и уважать. В общем, непросто ей было психологически.

Аналогичную картину описала и несовершеннолетняя сводная сестра Яны. По ее словам, из-за запрета встречаться с Сергеем Яна виделась с ним по ночам — когда родители спали. В последнее время она замкнулась, жаловалась, что у нее нет друзей.

— В классе к ней хорошо относились, но друзей у нее действительно не было: она ведь редко куда-то ходила. В основном сидела дома или гуляла с младшей сестрой, — рассказывает одноклассница Яны. — Только когда с Сережей начала встречаться, то из семьи «вырвалась». Даже отказывалась нянчиться с младшими из-за него. Родителям, конечно, это не нравилось.

Тревога родителей за дочь действительно объяснима. Сергея С. в селе считают трудным подростком. Местные рассказывают, что он часто дрался, несколько раз его якобы ловили на мелких кражах, а два года назад он по неосторожности сжег гараж своего дяди.

— Сережа из неблагополучной семьи. Мать-одиночка, выпивающая. Четыре ребенка, — говорит один из собеседников «Новой» в юрьевской школе. — Дома он практически не жил, все время ночевал у друзей.

Эту информацию подтверждают и в районном отделе образования: там говорят, что семья Сергея «характеризуется социально опасным положением», а сам он — «вызывает тревогу по части успеваемости». Впрочем, какие именно меры предпринимались, чтобы улучшить положение семьи, чиновники не уточняют.

Единственным, кажется, человеком, который тревоги ни за Сергея, ни за Яну не чувствовал, оказывается, к моему удивлению, директор местной школы Владимир Табачников.

— То, что Яна говорит о побоях, это неправда. Потому что в плане родительского отношения к детям семья была благополучная. Мама у нее даже гиперопекающая. Она очень часто приходила в школу — но не для того, чтобы разобрать какой-то конфликт, а чтобы поинтересоваться успеваемостью. Ну или просила отпустить Яну с уроков: у них же двое младших детей — постоянно нужно помогать.

Директор говорит, что Яна неплохо училась и даже участвовала в межрайонных конкурсах по истории. Про Сергея рассказывает, что знает его с малолетства.

— Он жил со мной на одной улице, и я никогда его не характеризовал как отрицательного героя. Он всегда был безотказным: его можно было попросить помочь, и он соглашался. Всегда здоровался. Да, свои сложности у него были, но мне казалось, это перекрывается успехами в спорте: он все-таки был волейболистом, участвовал в соревнованиях. Я не верю, что он сам придумал, как совершить убийство.

На этих словах директор осекается и замечает, что «вообще-то общаться с журналистами опасно». И от дальнейших оценок отказывается.

— Семья Яны не состояла ни на одном из видов учета. Какую работу мы с ними будем проводить? Явно понятно, что мы осуществляли свои функции в рамках полномочий. Проводили стандартные работы: наблюдение, тестирование. Если бы происходили из ряда вон выходящие вещи, то мы бы знали. Но девочка вела себя, в принципе, нормально. Не было конфликтов такого формата, чтобы мы решили: поставим ее на ВШК (внутришкольный контроль. — И. Ж.), завтра вызовем на комиссию по делам несовершеннолетних, а послезавтра — лишим мать родительских прав. Ребенок для нас был положительным. Что случилось, мы, к сожалению, не можем сказать. Я бы рад, чтобы таких ситуаций не происходило. И, если честно, я не понимаю, почему они происходят… Крыша едет у самого. Мы ведь работаем по алгоритмам… Если бы мы их не отрабатывали…

Я спрашиваю директора, что за алгоритмы и как устроена работа с учениками. Он отвечает: «Сейчас нет документов под рукой. Они едины для всей страны — можно найти в интернете».

Алгоритмы действительно едины для всей страны и для каждой трагедии.

О том, как проходят школьные проверки, мне говорили еще ученики казанской гимназии № 175, в которой 11 мая прошлого года произошло массовое убийство. «У нас в школе есть психолог. Я даже не помню, как ее зовут. Она приходила к нам за время обучения три раза: в четвертом, шестом и восьмом классах. Раз в два года. Задавала какие-то стандартные вопросы про алкоголь, наркотики, про то, кем мы хотим стать, тесты выдавала. Но это все очень формально».

Специалисты также говорят, что на основании тестов выявить психологическую проблему у подростка очень сложно — нужно личное общение и неоднократное.

— Я думаю, что все эти тестирования могут выявить только острую психотическую симптоматику, которая и без психолога очевидна окружающим. Например, если человек бредит или находится в ажитации (двигательное беспокойство. — И. Ж.), — объясняет клинический психолог Евгения Смоленская.

С ней согласен врач-психотерапевт, психиатр-нарколог и психолог Дмитрий Фролов. Он подчеркивает, что подтвержденная по современным международным стандартам система тестирования может помочь, но детям также нужны научно обоснованная социальная работа, система психологической профилактики и доступная психологическая помощь (которых в российских школах сейчас нет. — И. Ж.).

Никто не обращал на будущих убийц внимания, пока они не приступали к расправам.

Ну и главное — нежелание признавать проблемы. Директор школы в разговоре с корреспондентом «Новой» вспомнил еще один случай, произошедший в Юрьевке в 2013 году. Тогда 12-летний школьник покончил с собой. В предсмертной записке он указал, что решил совершить самоубийство, потому что «по шалости повредил водопроводный шланг».

— Тоже был благополучный ребенок, хороший. Везде участвовал. Добрый. И семья у него была положительная, — говорит директор. — Но ведь взял и [совершил суицид]. Кто знает, что в голове у детей? Остается только священника вызвать и покрестить округу.

Часть 3. «Ловушка»

— По всей видимости, мальчик, к сожалению, уже сейчас соответствует критериям антисоциального расстройства личности. Причем, вероятно, в крайнем варианте этого расстройства — психопатии, — говорит клинический психолог Евгения Смоленская. — Все риск-факторы у него налицо. Дети с тяжелым жизненным опытом часто идут по антисоциальному пути, особенно если в отношении них самих применялось насилие. У девочки, на мой взгляд, отмечается двойственность поведения: то есть, с одной стороны, она добрая, покладистая, помогает ухаживать за младшими детьми. А с другой стороны, у нее есть обиды, есть претензии по поводу ролей в социальной иерархии.

По словам психолога, Сергей стал для Яны «защитником», «с помощью которого, как ей показалось, проблемы можно решить». При этом Смоленская отмечает, что подростки, очевидно, не просчитывали последствий преступления.

— Жестокость участников преступления объясняется, на мой взгляд, их такими возможными иррациональными установками: «Я абсолютно должен сделать любой ценой то, что считаю правильным и чего хочу. Другие люди, их жизнь и переживания, ничего не значат. Я выше других людей, этических правил и законов. Я — особенный. Мне ничего плохого не будет, я без проблем избегу последствий», — объясняет врач-психотерапевт Дмитрий Фролов. — У подростков такие идеи возникают чаще, им труднее ими управлять, чем взрослым, в силу неразвитости рационального мышления и психологической гибкости.

Желание убить родителей (именно родителей, близких людей), по словам Евгении Смоленской, обычно связано «с насилием, которое воспринимается, как ловушка».

— Это такие невыносимые обстоятельства, из которых человек не может выйти. Ровно по этой же логике женщины убивают своих мужей-тиранов, когда те спят. Со стороны кажется, что можно уйти, скрыться, но сам человек воспринимает происходящее иначе. Он ведь находится в состоянии хронического стресса. Подростки в силу неразвитости рационального мышления могут принимать такие решения импульсивно: вот сейчас мне что-то запретили — и я пошел на убийство. Насилие же не обязательно должно быть физическим, в ситуации ловушки можно оказаться и из-за психологического давления.

Следствие уже назначило Сергею и Яне психиатрическую экспертизу. Сейчас оба подростка отправлены в СИЗО на два месяца. Им грозит до 10 лет лишения свободы. Адвокат Сергея Максим Бусыгин заявил корреспонденту «Новой газеты», что не будет обжаловать меру пресечения. Алгоритм, по которому отбирают ненужных, для этих подростков вошел в завершающую стадию.