На третий день после теракта, в пятницу, в школьный двор начали пускать детей и родителей. Им отдавали вещи, брошенные в школе утром 11 мая. Во двор вынесли из гардероба вешалки, на крючках висели кофты, куртки, разноцветные мешки со сменкой, рюкзачки с бумажными бирками, на бирках шариковой ручкой — фамилия и класс. Толпа детей и взрослых ждала у закрытых ворот. Женщина по ту сторону ограды что-то выкрикивала, росгвардеец открывал калитку и впускал во двор ребенка или — чаще — взрослого.

Восьмиклассница Дарина пришла за своей сумкой сама. Но говорит, больше в эту школу не вернется.

— Если только нам докажут, что приняты все меры безопасности, — очень по-взрослому добавляет девочка.

Худенький и шустрый Амир вылетает со двора с двумя рюкзачками и мчится к компании старших, которые ждут его у ограды. Класс Амира во время стрельбы был в столовой. С началом пандемии все классы в 175-й гимназии стали ходить в столовую по расписанию, чтобы за едой пересекалось как можно меньше детей. Когда кругом загрохотало и послышались выстрелы, завтракали три класса. Амир говорит, что взрослых с ними почему-то не оказалось. Но очень скоро появилась учитель биологии Алла Пономарева. Физрук соседней школы рассказывал мне, что хорошо знает эту женщину, она даже когда-то снимала у него комнату. «Интеллигентная женщина, тихая», — описал он бывшую жиличку. «Тихая» Алла Пономарева, мгновенно оценив ситуацию, бросилась в столовую и через эвакуационный выход вывела всех детей.

Этот школьный день, а точнее, эти 8 минут (ровно столько длилась стрельба) во время второго урока вообще многому научат детей в 175-й казанской гимназии.

Охрана

Массовый расстрел в школе Галявиев начал со своей сверстницы — 19-летней Алины Садыковой. Они наверняка даже были знакомы, только его когда-то в 10-й не взяли, а Алина окончила все 11 классов и теперь училась на лингвиста. Утром 11 мая она зачем-то шла в свою бывшую школу. К дверям они с Галявиевым подходили почти одновременно. Он поднял дробовик и выстрелил в Алину, она упала, как ему показалось, замертво (об этом он скажет на допросе, выдержки из его показаний утекли в Сеть). На самом деле дробь ее ранила.

— Алина — одноклассница моей дочери, — говорит Зарина, мама двух выпускников 175-й гимназии. — Я вчера написала ее матери, спросила, как девочка. Она ответила: «Спасибо, хорошо». Дочка, мол, уже шутит, прислала из больницы сообщение: «Жива». Но сегодня кто-то рассказал Алине, что стрелок нарочно целился ей в голову, прислал ей скриншот на телефон. И у нее началась истерика. Она как будто снова это все пережила.

От дома Галявиева до школы пять минут ходьбы по пешеходной дорожке. Слева — решетка школьной ограды, справа, впереди и позади — длинные 10-этажные панельные дома. Потом люди начнут выкладывать в Сеть видео, которое кинулись снимать из окон и с лоджий с первыми выстрелами. Кроме того,

Поэтому мы знаем, что по улице в густонаселенном спальном Советском районе столицы Татарстана в 25-градусную жару шел человек, замотанный в черное, и открыто, не прячась, нес в руке дробовик. И не нашлось никого, кто счел бы это достаточно странным хотя бы для звонка на номер 112.

В первый раз Галявиев проделал этот путь без оружия. Он рассчитывал пройти в 175-ю в половине восьмого, когда первая смена идет учиться. На сайте гимназии висит внутреннее положение об охране, по нему пройти внутрь без согласования с администрацией не может никто посторонний. Даже родители. И несмотря на то, что щуплый, похожий на старшеклассника Галявиев шел в потоке детей, вахтер его не пропустила. Еще раз: немолодая женщина оказалась способна противостоять молодому мужчине, пока тот не был вооружен. Эту женщину зовут Таскира Ахмадуллина.

Через час Галявиев вернулся в школу уже с ружьем. Мулланур Мустафин, 62-летний разнорабочий школы, в прошлом — учитель математики, через окно первого этажа заметил вооруженного человека в школьном дворе. У него на глазах Галявиев стрелял в голову Алине. Забыв о возрасте и больных суставах, безоружный Мустафин бросился наперерез убийце. Он захлопнул школьную дверь перед носом стрелка и держал ее голыми руками изо всех сил. Защелкнуть замок только не успел: Галявиев выстрелил в него в упор через дверное стекло. Падая, раненый в грудь и в живот и истекавший кровью Мустафин еще пытался цепляться за дверь, но Галявиев выстрелил снова — в голову. Бывшего математика спасло от гибели только то, что в руках у стрелка был все-таки дробовик. Сейчас Мулланур в больнице, выздоравливает.

На месте Мустафина мог быть профессиональный охранник с оружием. И тогда история о новом «колумбайне» могла закончиться на первых двух раненых. Но охраны в 175-й гимназии нет. На сайте госзакупок мне вообще не удалось найти ни одного контракта на охрану казанских школ. Сейчас вход в соседнюю 174-ю стережет женщина средних лет в форме с нашивкой «Айрус». В анамнезе ООО «ЧОП «Айрус» я тоже не нашла контрактов на охрану этой школы — и вообще каких-либо школ. «Ну, там как-то напрямую работают», — буркнул невнятно голос по телефону компании, пообещал прислать контакты тех, кто «занимается этим», бросил трубку и пропал. Говорят, что и 175-ю прежде охранял ЧОП, но с началом пандемии родители, дескать, отказались «работать напрямую». Впрочем, если бы ЧОП был таким же, как в соседней школе, нашивка на форме вряд ли спасла бы детей.

…Галявиев вошел в школу. Однако нескольких секунд, пока с ним пытался бороться Мустафин, вахтеру Таскире Ахмадуллиной хватило, чтобы нажать тревожную кнопку и вызвать полицию. Сама она пыталась спрятаться за столом у входа, но стрелок ранил ее и пошел дальше.

«Училки»

На первом этаже учатся самые маленькие — с 1-го по 4-й классы. Галявиев тоже учился здесь не настолько давно, чтоб не помнить учителей. На звуки выстрелов из своего кабинета вышла в коридор классный руководитель 1-го «Д» Венера Айзатова.

— Начальная школа в 175-й очень сильная, — рассказывает Зарина. — Мой сын учился у Венеры Султановны. Когда мы переехали, надо было менять школу, но я сказала: до 4 класса точно у нее доучимся, а дальше — как получится. Мы еще на подготовишке стали просить, чтобы к ней же попасть в первый класс. Такая спокойная, добрая, так хорошо все объясняла…

Галявиев выстрелил Венере Айзатовой в голову. Она упала. Он подошел и выстрелил еще раз в упор. Когда все кончится, учительницу увезут в больницу, но медики не смогут ее спасти. У «спокойной и доброй» остались дочка и внуки.

Венера Айзатова стала первой жертвой стрелка. Потом он привел в действие взрывчатку возле кабинетов с первоклашками. К счастью, взрыв никого не убил.

Недалеко от входа в школу, на первом этаже, находится и кабинет директора. В начале десятого там шел праздник: Амина Валеева, директор гимназии со дня открытия, с 2006 года, отмечала день рождения и принимала поздравления от учителей. Звуки выстрелов и взрыв заставили именинницу и поздравлявших прервать праздник. Амина Валеева послала в общий учительский чат сообщение с указанием: всем запереться в классах изнутри и до особого распоряжения двери не открывать. Потом по школьному радио директор объявила об атаке и продублировала просьбу запереть двери изнутри.

Пожилой учитель Роман Львович Гузенфельд в своем классе немедленно бросился к двери. Он преподает русский и литературу 49 лет, все дети и родители, с которыми я говорила, сходились в одном: это самый любимый учитель во всей школе. Услышав стрельбу, а потом объявление директора по школьному радио, он встал к двери, рассчитывая, видимо, остановить убийцу своей немолодой спиной. К счастью, стрелок не добрался до кабинета русского языка.

Объявление директора не мог не слышать и Галявиев. Мог догадываться, что времени у него мало.

В кабинете № 12 на третьем этаже по какой-то причине, как говорили мне дети из других классов, не было учителя. Туда успела прибежать преподаватель татарского Алина Зарипова. Через один класс, в кабинете № 10, находился ее младший сын. Она знала об этом, но бежала туда, где, по словам школьников, без защиты оставались 30 чужих детей.

В пустом кабинете № 11 на третьем этаже готовилась к уроку преподаватель английского Эльвира Игнатьева. У нее было, как говорят учителя, «окно».

Эльвира еще в детстве, в татарской гимназии, захотела стать учителем. После 9-го класса поступила в педагогический колледж, потом на заочное в университет, окончила его с красным дипломом. Знала, кроме татарского и русского, еще два языка: английский и арабский. Заняла 2-е место на конкурсе «Учитель года», собиралась добиться первого. Говорят, что из 175-й гимназии планировала уволиться уже этим летом. На это лето у нее вообще были большие планы. Она очень ждала, когда же наступит лето.

Почему Эльвира Игнатьева оказалась в коридоре уже после объявления директора по радио, непонятно. Одни школьники говорят, вышла кого-то искать. Может быть, как Алина Зарипова, тоже знала, что где-то есть дети без взрослых. Рассказывают, что в коридоре она увидела ученика — и надвигавшегося на них человека с ружьем. Она быстро втолкнула ребенка в первую попавшуюся открытую дверь, но сама скрыться не успела. Ей убийца выстрелил в лицо, Эльвира Игнатьева умерла сразу.

Что это за ученик, которого спасла Эльвира Игнатьева, неизвестно. Рассказывая о подвиге учительницы, имени ребенка почему-то никто не называет. Может быть, он и сам не понял, что его спасли. Но к тому моменту единственным открытым классом, куда можно было кого-то втолкнуть, был кабинет № 10, где у 8-го «А» шел урок татарского языка. Дверь запереть там не смогли. Все семь погибших детей были убиты именно в этом классе.

Несколько мам, у которых дети учатся в других классах, в один голос говорили мне, что 8-й «А» оказался «брошен» взрослыми, что ребята будто бы сами искали ключ, чтоб запереться. На самом деле, как рассказали дети (и это подтверждается фактами), учитель татарского Диляра Галиуллина все время была с учениками. Они вместе слышали выстрелы и торопились найти злополучный ключ. Увидев стрелка, Диляра Ахмадулловна схватила горшок с цветком и хотела запустить убийце в голову. Но не успела, тот выстрелил в нее. Наверное, горшок с цветком защитил ее лицо, но руки ранены очень тяжело.

А потом убийца начал расстреливать детей. Те, кто оказался к нему ближе всех, кто до последнего искал чертов ключ вместе с учительницей, упали первыми. Семерых из них стрелок, как он сам говорил на допросе, добил. Остальные или были ранены, или успели спастись, спрятавшись под партами.

И число случаев, когда это требуется от обычных «англичанок» и «биологов», можно сократить. Если, например, дома или в школе вовремя заметят странности в поведении ребенка, успеют обратиться к специалисту, «школьный стрелок» может не вызреть, а вырастет просто нормальный человек. С этим согласна директор Центра психологической безопасности и один из авторов методического пособия «Школьные стрелки, природа и профилактика» Елена Повиликина.

— В подавляющем большинстве случаев мы обнаруживаем в прошлом у «школьного стрелка» насилие или, наоборот, гиперопеку в семье, буллинг, социальную депривацию (нехватку общения, неумение общаться. — И.Т.) и накопившееся из-за этого напряжение, — говорит Елена. — Если ребенок подвергается такому воздействию, но при этом не имеет «поддерживающей» среды, например друзей, доброй бабушки, или не умеет отвечать агрессией на агрессию, напряжение будет копиться и однажды рванет. Надо вовремя утилизировать его способности, применить их в правильном русле. У нас был случай: детский дом, мальчик 12 лет подвергался травле, потому что заикался, и замучил воспитателей драками. Мы нашли неподалеку спортивную секцию с харизматичным руководителем и при поддержке директора детдома устроили ему визит: он пришел, показал несколько трюков. А в конце адресно обратился к нашему парню: у тебя талант, иди ко мне учиться. После пары занятий и показательных сальто ребенок получил в коллективе авторитет и стал спокойнее.

Тихушник

Никто из соседей Галявиевых не замечал, чтоб они плохо обращались с детьми. Наоборот, все говорят, что еще недавно семья была благополучная и дружная. Мама работает в каком-то банке, папа был водителем мусоровоза в управляющей компании (соседи рассказывают, что его уволили сразу после известия о том, что сделал сын). Старший брат Ильназа заканчивает университет. Соседи называют семью даже «зажиточной», описывая их «большую серую машину». Насчет Ильназа в один голос уверяют, что «хороший был мальчик».

— Чисто одетый, вежливый, всегда здоровался, — говорит соседка снизу, пенсионерка Зайтуне. — Я часто видела, как они идут по лестнице — или папа с сыновьями, или вместе с мамой. Всегда смеялись, шутили. Я, правда, никогда не видела, чтоб Ильназ с кем-то играл во дворе, ну так они же «домашние» дети.

Их очень зеленый и благоустроенный микрорайон раньше был частью деревни. Ее застраивали одинаковыми гигантскими панельными домами, чтобы расселить «социальное» жилье. В 2002 году в новую двухкомнатную квартиру въехала семья Галявиевых. В 2006-м рядом построили 175-ю школу, и оба мальчика учились там. Старшеклассница Ирина, соседка из первого подъезда, точно помнит, что у Ильназа была подружка — «дочка парикмахерши, которая ко многим ходит делать стрижки». Не то чтобы роман, но дружили. Словом, парень как парень.

В интервью сайту «Бизнес-онлайн» директор школы Амина Валеева рассказывает: после теракта полиция назвала ей фамилию Галявиева — и она долго не могла вспомнить, кто это. Старшего брата учителя вспомнили, а о младшем директор сказала только: «Никак, вообще никак». Но уверенно добавила, что травли у них в школе не было. Одноклассники вспоминают Галявиева тоже с трудом.

— У меня дядя с тетей живут в соседнем доме, а двоюродный брат учился вместе с ним, — рассказывает Тимур, водитель такси. — Брат говорит, что в школе Галявиев был тихушником. И он говорит, что никакого буллинга не было. И семья у них хорошая. Отец, если кому во дворе надо, например, машину дернуть, всегда помогает.

Само слово «тихушник», сказанное о подростке, может насторожить психолога.

— Я не верю в «тихушников», которые сидят себе тихо в углу — и им это нравится, — объясняет Елена Повиликина. — В средней и старшей школе происходит становление ребенка в коллективе. Он ищет, кем он там может быть: заводилой, группой поддержки, еще кем-то — или изгоем. И редко кому понравится быть изгоем.

В школе Галявиев был, рассказывает соседка Ирина со слов «дочки парикмахерши», крепким хорошистом. Но в десятый класс его почему-то не взяли. Парень переживал ужасно, винил во всем директрису, злился, что ей наверняка нужна была взятка.

— Это возможная аналогия с «керченским стрелком» Росляковым, — говорит Елена Повиликина. — Мы с коллегами ездили в Крым, и там нам рассказывали: Росляков интересовался военной тематикой, хотел пойти в патриотическую секцию, подавал туда документы и даже прошел по экзаменам. Но места не получил, говорили, что нужна была взятка. А подростки особенно чувствительны к несправедливости.

Студент

Не попав в 10-й класс, Галявиев поступил в колледж Университета «ТИСБИ» и должен был получить образование по специальности «программирование в компьютерных системах». Потом мог пойти на бакалавриат, шансы были высокие. Как рассказала «Новой» ректор университета Нэлла Прусс, учился он на четыре и пять, «участвовал в общественной жизни», примкнул к волонтерскому движению вместе с однокурсниками, был «всегда опрятно одет».

— Вы, может быть, заметили, что у нас необычный вуз, — замечает ректор с гордостью. — У нас есть, например, дресс-код, все студенты обязаны ходить в костюмах.

на минуточку, хоть и молодыми людьми. Здесь тщательно наблюдают за студентами, их общественной и личной жизнью. Например, куратор группы Галявиева точно знала, что у него нет ни друзей, ни девушки. Она же поддерживала связь с отцом студента.

— Сначала к нам пришла его мама, но она сказала, что дальше учебой сына будет заниматься отец, потому что он мужчина, — рассказывает директор колледжа Вероника Шамсутдинова. — У нас часто кураторы общаются именно с отцами студентов.

В колледже есть психолог. Но ничего необычного в поведении Галявиева не видела и она.

— Психолог дала ему обычную характеристику: спокойный мальчик, никаких особых эмоций не выражает, но и агрессии не проявляет, — объясняет директор. — У нас психолог может дать консультацию, только если студент сам обратится, а Галявиев не обращался. Сама психолог может проявить инициативу, только если ее что-то насторожит. Но специалист сменилась недавно, до этого три года была другая, новая не успела познакомиться с Галявиевым как следует.

Минувшей зимой, где-то в январе, соседи Галявиевых заметили, что парень сильно изменился. Перестал даже здороваться на лестнице. Они больше не ходили с родителями и братом, смеясь и держась за руки. Хуже всех, говорит пенсионерка Фирайя с пятого этажа, приходилось соседу, живущему прямо под квартирой Галявиевых: он жаловался, что по ночам у него над головой стоит грохот, невозможно спать.

В январе у студентов последнего курса началась практика, они ездили на работу и в колледже не должны были появляться. Предполагалось, что практикой занят и Галявиев.

— Куратор звонила ему и напоминала, что он должен выполнить задание и заполнить специальные формы, — рассказывает Вероника Шамсутдинова. — Он послушно все формы заполнял и присылал. Она напоминала, что надо сдать курсовые, он сдавал. Поскольку он вообще был человеком спокойным, куратор считала, что все идет как надо. В начале апреля он не явился на профильный экзамен, и мы узнали, что он на практику вообще не ходил. Куратор дозвонилась до его отца. Тот отвечал: «Я узнаю, я выясню».

В колледже сделали вывод, что родители сыном не интересуются. В конце апреля Галявиева отчислили. К этому времени колледж его, видимо, интересовал в последнюю очередь, он уже изучил инструкции по изготовлению взрывпакетов и купил дробовик. Стрелять, напоминают старшеклассники 175-й школы, всех юношей вообще-то учат на уроках ОБЖ.

— Изменения в поведении достаточно радикальные, — оценивает перемены Елена Повиликина. — Если к демонстративному поведению он пришел к январю, то первое спровоцировавшее событие должно было произойти минимум в начале зимы, а скорее даже раньше, осенью.

Если ориентироваться на опубликованные показания Галявиева, то специалист определяет кризисный момент довольно точно: сам он говорил, что в нем «начал пробуждаться монстр» летом. А 1 апреля он «запланировал стать массовым убийцей». Именно в этот день, 1 апреля, вся семья, мама, папа и брат, собрали вещи и съехали с квартиры, оставив там Ильназа одного.

— Когда уже все случилось и здесь работал следователь, приехала мама Ильназа, — рассказывает соседка из первого подъезда. — Нас всех вывели из дома из-за угрозы взрыва в его квартире, мы стояли во дворе, и она рассказывала, что Ильназ измучил всю семью, что с ним невозможно стало жить под одной крышей.

Соседка Фирайя говорит, что Галявиевы взяли кредит в банке, где работает мама, и купили квартиру, чтобы разъехаться с Ильназом. От новой квартиры ему даже не дали ключа. Но совсем бросить ребенка родители, конечно, не могли, часто приезжали к нему, привозили продукты. В последний раз их видели в подъезде с сумками, набитыми едой, вечером 10 мая.

В ночь на 11 мая происходило что-то еще. Тот самый сосед снизу, который раньше жаловался на грохот в квартире Галявиевых, рассказал Фирайе, что всю ночь его семью Ильназ будил тем, что звонил в дверь и требовал прекратить шум. Может быть, просто мстил напоследок. Экспертиза не обнаружила у него в крови галлюциногенов.

Взрыв

Утром 11 мая, после того как вахтер не пустила безоружного Галявиева в школу, он вернулся домой за дробовиком. Перед уходом поджег комнаты в трех местах, а по полу в кухне рассыпал огромное количество селитры, словно хотел вызвать взрыв. Он явно понимал, что сюда уже не вернется. И это я хочу отметить для тех, кто, пользуясь трагедией, хочет вернуть смертную казнь.

— Это достаточно характерно, — замечает Елена Повиликина. — Массовые стрелки, в том числе «школьные стрелки», часто предпочитают либо покончить с собой, либо чтоб их застрелили.

Потом, когда в квартиру уже придут с обыском, выяснится, что шестиэтажный дом не взлетел на воздух чудом. Огонь почему-то не разгорелся, он погас, когда Галявиев уже с дробовиком, уже растиражировав свои портреты и воззвания в Интернете, шел в ту же 175-ю школу второй раз.

Совсем необязательно, считает Елена Повиликина, что в школу стрелка вела давняя обида на директора из-за истории с 10-м классом. Сам он на допросе говорил, что объект для атаки выбрал просто потому, что гимназия рядом с его домом и он знал в ней каждый угол.

— Это совпадает с теорией о том, как обычно массовые стрелки выбирают место для атаки, — объясняет специалист.

Если просуммировать хотя бы только те факторы, что уже назвала Елена (а их есть еще множество, и многие должны были пересечься, чтобы случилась катастрофа), то получается, что предотвратить появление «школьных стрелков» очень непросто, но возможно.

— Есть вещи, на которых в первую очередь стоит сконцентрироваться, — говорит Елена Повиликина. — Если ребенок агрессивен, он не возвращается в школу с ружьем, потому что его напряжение тут же сбрасывается в драки и делинквентное (антиобщественное. — И.Т.) поведение. Поэтому обращать внимание надо не только на опасное поведение, но и на просто атипичное. Оно не означает, что ребенок уже опасен, но означает, что ему нужна помощь, чтобы встроиться в коллектив. Требуется масштабная переработка протоколов работы школ и служб, ответственных за детей. Первым делом давайте перестанем упрекать учителей. Максимум, что они могут сделать, — это передать информацию кому-то, кто понимает психологию, в том числе криминальную, и знает, что делать. Хотя по опыту мы видим, что учителя боятся, а директора, как правило, не хотят выносить сор из избы.

Энцефалопатия и полная атрофия

Это «диагнозы», которые уже поспешили «поставить» стрелку в прессе сторонники версии о его психическом нездоровье. Она проста, как угол дома: раз человек сошел с ума, ничего не поделаешь. Не нужны никакие особые меры, не надо выносить сор из школьных и семейных изб. На самом деле, говорит директор Института исследования проблем психического здоровья Казанского медуниверситета Владимир Менделевич, только 2,4 процента преступлений совершаются душевнобольными, остальные — здоровыми.

Если и есть в анамнезе казанского стрелка слово «энцефалопатия» (гибель клеток головного мозга), то его же вы найдете, наверное, в заключениях по МРТ у каждого второго обследованного. Как говорят психиатры, энцефалопатию находят у множества людей, для нее есть масса причин, она никак не влияет на криминальное поведение, не относится сама по себе к психическим заболеваниям и, главное для нас, не исключает того, что к трагедии привели все-таки другие проблемы — психологические. В тех самых семье и школе.

— Если у стрелка действительно есть психическая патология, то не надо искать объяснений в психологии, его поведение психологически уже не объясняется, — согласен Владимир Менделевич. — Но если психического расстройства нет, тогда надо искать психологические причины.

Здоров ли психически человек, добивавший раненых детей выстрелами в голову, или психически болен — ответить на этот вопрос может только долгая экспертиза. Как раз та, на которую Галявиев сейчас направлен в рамках следствия. Именно поэтому бессмысленно винить психиатров, выдающих «кому попало» справки для покупки дробовиков.

У врача, к которому пришел клиент (не пациент) за справкой, есть по большому счету только один критерий: состоял тот на учете (как сейчас говорят — под консультативным наблюдением) в ПНД или не состоял. По лицу или речи такие вещи специалист определять не будет. Тяжело больной психически человек, которого никто не догадался отвести к врачу, может получить справку о здоровье, если в момент обращения за ней будет в состоянии, как говорят медики, компенсированном.

Но это, в конце концов, даже не проблема каких-то справок. Мозг как орган ничем не хуже легкого, поджелудочной или почки, он тоже нуждается в лечении у специалиста. Иначе болезнь прогрессирует. Однажды тихий мальчик, который был болен, но не получал лечения, превратится в чудовище, а кто-то будет упорно искать корень зла в школьном буллинге или родительской гиперопеке.

Это на самом деле очень просто: психолог — это для людей здоровых, но с проблемами в системе отношений с другими людьми. Психиатр — это врач для больных. И здесь надо искать ответ на вопрос, почему даже дети с признаками болезни у нас не получают лечение.

— У нас детей чаще ведут не к психиатру, а к психологу, — говорит Владимир Менделевич. — Потому что психиатрия стигматизирована, люди страшатся, что их поставят на учет, информация попадет в школу, к родственникам, к соседям. И эта стигматизация, на мой взгляд, углубляется. Мне неприятно об этом говорить, но виновны в этом сами психиатры. Хотя правила, конечно, задают не врачи, а те, кто организует эту медицинскую службу. Почему нельзя отменить учет, как это сделано везде в мире? Почему человек, который пришел за помощью, попадает под какой-то «надзор» навсегда? Я только недавно читал: дескать, уже 30 лет у нас никакого учета в психиатрии нет. Ну как же — нет? Его назвали по-другому: консультативное наблюдение. Но это просто игра слов.

Если история семьи Галявиевых выглядит так, как пересказывают ее соседи и учителя, то упрекнуть родителей стрелка можно в одном: почему в тот момент, когда проблемы с сыном стали невыносимы, они просто устранились от их решения.

— Винить родителей — это самое простое в такой ситуации, — возражает Владимир Менделевич. — В отличие от других медицинских дисциплин, в психиатрии самое сложное — убедить человека обратиться к специалисту. Если бы люди знали, что психиатры — участливые люди, что лечение простого невроза не помешает в будущем получить водительские права и так далее, то какая-то часть проблем снялась бы, люди шли бы к врачу спокойнее и чаще. А что могли сделать родители этого стрелка? Вызвать скорую? Но родители обычно не считают, что ребенок болен. Ну, «придурковатый», но пройдет ведь. Так они думают. А тут вломятся санитары — и вы потеряете контакт с ребенком уже навсегда. Такие случаи я знаю.

Помалкивать, просто съехав от «неудобного» ребенка, со стороны родителей стрелка тоже было ошибкой. Попади он вовремя хоть к кому-то, пусть к психологу — если здоров, или к психиатру — если болен, трагедии, возможно, удалось бы избежать. Но сказать им об этом и дать совет было некому. И есть много семей, где родители сейчас точно так же смотрят на своих чад и не знают, как поступить.

— Ко мне часто родители, прежде чем привести ребенка, приходят посоветоваться, — продолжает Владимир Менделевич. — Я им советую: давайте обставим визит к психиатру так, будто ему надо пройти обследование для призывной комиссии. Или предлагаю сказать, что, мол, полиция сейчас так проверяет подростков. Иначе говоря, если бы такая семья обратилась ко мне, мы бы придумали, как их сыну помочь.