Напомним, что третий президент Грузии Михаил Саакашвили вернулся на родину иностранцем после 8-летнего отсутствия. Здесь его ждал тюремный срок по двум уголовным делам. Для правящей партии возвращенец был хуже чемодана без ручки: и посадить хотелось, и в сидельцах иметь неловко было, президент все-таки, какой пример для возможных преемников. Саакашвили сделал все, чтобы сесть. С 1 октября он находится в тюрьме № 12 в городе Рустави, в получасе езды от Тбилиси. Он объявил голодовку, требуя справедливого суда, а грузинская оппозиция — «многотысячную акцию протеста», требуя «свободы Мише». 

До митинга оставались сутки, а далеко не все сторонники Саакашвили верили, что акция в его защиту и вправду выйдет многотысячной. Четырьмя днями ранее, в воскресенье, у здания парламента защищать «Мишу» собралось меньше одной тысячи. «Подождите-подождите, все еще будет», — с досадой повторяли представители фан-группы Саакашвили. Один из них рассказывал мне, что масштабные акции есть, они проходят у тюрьмы, где сидит третий президент Грузии. Причем проходят каждый день. Последние слова он написал мне капслоком. 

И я поехала к тюрьме.

Где сидит Саакашвили 

В середине дня в среду на маленькой площадке у тюрьмы № 12 в Рустави действительно было много народу. Человек двадцать. Из них примерно семнадцать — журналисты с телекамерами, нацеленными на тюремную «проходную». Иначе не назовешь элегантный домик с прозрачными стенами на входе в зону. Два охранника пропускали туда всех, не спрашивая документов, но снимать просили издалека.

— Здесь тюрьма по всем европейским стандартам, — с гордостью показывали охранники рукой на «проходную» и детские качели в виде оранжевого зайца за ней, на колючую проволоку вдоль стены за зайцем и на аккуратные решетки на окнах за стеной. 

В свободное от охраны тюрьмы время один из охранников подрабатывает в Тбилиси гидом, рассказывает туристам об истории и культуре Грузии, но из-за ковида, жаловался он мне, туристов мало. 

— При Мише заключенный не мог обратиться к сотруднику тюрьмы без слова «батоно», господин, — с грустью продолжал охранник. — А теперь у них больше прав, чем у нас. А при Мише у нас и форма новая появилась, а то донашивали обноски.

Журналисты, добавил гид-охранник, дежурят здесь третьи сутки: ждут, что приедет кто-то из парламента или Мишин врач. 

— Больше я вам даже вот так, по-дружески, ничего сказать не могу, — покрутил он головой. 

Трое самых верных защитников Саакашвили дежурят здесь почти со дня его ареста. Ставят у ограды старенький «Опель», спят в нем по очереди, обедают, приглашают журналистов угоститься курицей. Двоих из них, Тариела и Гиви, я знаю еще с воскресного митинга в Тбилиси. Сейчас с ними был третий — тоже, как оказалось, Тариел. 

— Здесь по утрам очень много народу, очень много, — уверял меня Гиви. — Наверное, пятьдесят! Или сто. 

— Это разве много? — удивилась я. 

— Пятьдесят машин! — вмешался Тариел (второй), чтоб я не подумала, будто Мишу в Грузии недостаточно любят. — Каждый вечер приезжают. Акцию проводим, мы остаемся — они уезжают. Зачем всем здесь стоять?

— Дорого людям ездить, понимаешь? — пристально смотрел на меня второй Тариел.

На следующий день я пошла к площади Свободы, ожидая снова увидеть разве что очень много коллег-журналистов.

На площади Свободы 

Размер площади Свободы — без малого 10 тысяч квадратных метров. На одном квадратном метре свободно размещаются два человека средней комплекции, плотно — три. Вечером 14 октября от улицы Леонидзе до памятника Георгию Победоносцу (работа скульптора Зураба Церетели), а потом к проспекту Руставели мне пришлось протискиваться между людьми, державшими флаги Грузии и транспаранты с лицом ее третьего президента. Через четверть часа после начала акции там собралось больше 30 тысяч человек. Дальше потоки людей разлились, и по улицам, на Руставели толпа уходила на много сотен метров. Даже если не считать, что жители Тбилиси приходили и уходили, а из других городов люди подъезжали и подъезжали, там собралось никак не меньше 50 тысяч человек. А население всей Грузии — это примерно треть Москвы. 

Вокруг площади стояли какие-то фантастические конструкции с прожекторами, и позже, когда стемнеет, здесь все равно можно будет снимать фото и видео без вспышки. По заказу организаторов митинга — оппозиционной партии, имеющей в парламенте меньше четверти кресел, партии президента-изгнанника — их начали монтировать в центре столицы за день. 

В скобках замечу, мой вопрос о том, как оппозиция согласовала массовое мероприятие, понимали только те грузины, что смотрят российское телевидение (оно в Грузии тоже вещает) и следят за российской политикой. А таких тут немного, в основном — недавние россияне. И найти на площади человека, который перевел бы мне, что говорят на сцене, было трудно. Люди постарше в Грузии неохотно переходят на русский — не потому, что не любят, а просто незачем, вот и стали забывать. Молодые люди легко переходят на английский, а русского часто не знают вовсе. Эту пуповину Грузия перерезала. 

Некоторые софиты поставили на пожарные машины, их выделила мэрия Тбилиси для митинга оппозиции. Со стороны Руставели тянулись ряды биотуалетов. Вверх уходили длинные колонны динамиков, из них сначала неслись песни, потом — речи лидеров оппозиции и самых ярых сторонников Саакашвили, потом опять песни. На сцене, украшенной грузинскими флагами и звездами ЕС, натянули огромный экран, чтобы больше людей видело выступавших. Когда со сцены заговорил известный в Грузии репер, демонстранты сильнее потеснились, и те, кому не протестуется под музыку просто так, принялись танцевать. Полицейский из оцепления, охранявшего порядок на митинге, размахивал в такт рэпу надкушенным батончиком «Сникерс».

Все рестораны и кафе, окружающие площадь, продолжали работать, там можно было просто присесть и отдохнуть, без заказа. Но я вот свободного места не нашла. На углу улицы Пушкина выстроилась очередь в мини-маркет. Маркет был настолько мини, что покупателей в масках туда запускали человек по семь, не больше, из-за пандемии. У меня на глазах молодые и горячие грузины покупали лимонад и минералку. Ни у одного я не увидела хотя бы пива. Там я опять встретила Тариела (второго), он обрадовался мне, как родственнице.

— А вы не верили! — радовался он. — Здесь тысяч сто, не меньше! Кто-то из Зугдиди привез пять тысяч человек, кто-то — сто человек из Мегрелии. Здесь со всей Грузии приехали! Местные скоро расходиться будут, а приезжим торопиться некуда.

Мимо нас к сцене пробиралась группа грузинских священников в черном. Тариел проводил их подозрительным взглядом.

— Грузинская церковь — это наша большая проблема, она очень консервативная. Но! — он радостно поднял вверх указательный палец. — Несколько митрополитов уже нас поддержали! Все понимают, что так не может продолжаться долго. 

Я догнала священников и спросила, зачем они тут, за кого они? 

Совсем рядом две женщины обнимались. 

— Вот эта сказала, что хочет плакать от радости, — перевел мне Тариел. — А та говорит, что давай поплачем вместе. 

Потом я потеряла Тариела в толпе… 

В девятом часу выступавших на сцене окончательно сменила музыка. Демонстранты сначала размахивали флагами, пританцовывая, потом площадь, не переставая петь и танцевать, стала все-таки потихоньку пустеть. 

А на стену роскошного здания «Единого национального движения» в Тбилиси после возвращения Саакашвили его сторонники повестили огромный плакат с портретом президента-арестанта. Никто его почему-то до сих пор не сдернул.