«Мы не собираемся в развалинах выть на Луну»

— Из всех протестных историй, когда люди вынуждены выдвигаться на защиту района своего обитания, хохловская за последние годы — самая долгоиграющая, упорная и успешная.

Еще под Новый год застройщик получил всю разрешительную документацию, которая позволяла ему выйти на стройплощадку, но до сих пор не вышел. И это не только потому, что каждое воскресенье здесь собираются люди и что-то происходит, а и потому, что, на счастье Хохловки, существует сильная группа юристов, которые не дают возможности совершать беззаконные действия. Все это вместе: и карнавалы, и концерты, и суды, и петиции, и статьи в прессе, и блоги, — все это и есть «Хохловские стояния». Самим фактом своего сопротивления люди утверждают: во имя города все должно делаться по закону.

Мы ведь не враги застройщику, не хотим отнять у него собственность, устроить на этом месте развалины и выть в этих развалинах на луну. Мы изо всех сил стараемся убедить его в том, что он должен изменить концепцию проекта, заменить снос и новое строительство на тонкую настройку существующей исторической недвижимости. Сейчас у него в руках четырехэтажное здание в километре от Кремля. Это отличный объект, с которым можно работать, приспособить его к современному использованию, дать ему новую жизнь.

Закон, который налагает серьезные ограничения на новую застройку, не препятствует развитию этого района, но он требует от девелопера современного мышления. Не хищнического, а, я бы сказала, градосберегающего. 

По проекту у нового здания, которое планируется построить на месте существующей довоенной школы, должно быть два подземных этажа. Но эта территория очень сложная в гидрологическом отношении: там раньше протекала речка, там водонасыщенные грунты, и чтобы эти два подземных этажа не затопило, они должны быть защищены геоэкраном — такой мощной подземной стеной. А это исторический центр, там всем тесно, и чтобы построить такую стену в грунте, необходимо снести одну историческую постройку — часть усадьбы Юргенсона. Это маленький домик, который за его романтический облик называют Шато. Он построен в конце XIX века, известен его автор — архитектор Величкин. Казалось бы, что еще нужно знать о его ценности? Но он мешает будущей стройке, и Мосгорнаследие преспокойно отказалось ставить его на охрану. Кто только не высказывался в защиту этого домика! И наконец, застройщик стал говорить, что он якобы в качестве жеста доброй воли соглашается сохранить Шато. Хотелось бы порадоваться, но вот только проект до сих пор предусматривает геоэкран на этом месте, так что слова словами, а снос сносом.

Все разглагольствования о том, что историческая Хохловка только выиграет от того, что тут будет построен современный бизнес-центр, и, мол, ради этого можно немножко подвинуть закон, это демагогия.

«Роль истца оказалась незабываемой»

— Обычно градозащитные мероприятия похожи на похороны ближайшего родственника, когда люди собираются, стоят печальные, с трагическими лицами. У нас, все иначе — радостно и духоподъемно: музыкальные мероприятия, площадной театр, чаепития. Артистические участники «стояний» все делают бесплатно, не за деньги — за убеждения.

Весь этот год я была истцом в судах. Были поданы иски об обжаловании согласований Мосгорнаследия и об обжаловании разрешения на строительство.

Три иска рассматривали три судьи. Это был для меня поразительный опыт.

Первая судья слушала наши выступления на заседании с полнейшим сочувствием в глазах. А потом вышла и зачитала решение: отказать. Вторая зачитывала решение, глядя в пол: отказать. Третья показалась жесткой, но тоже было ощущение, что она за нас. А когда вынесла решение — «оставить без удовлетворения», — развела руками: мол, извините, ничего не смогла сделать.

в данном случае — Департамента культурного наследия. Им не позволено. Они абсолютно не самостоятельны. Был момент в декабре, когда нас поддержало Министерство культуры, нашло нарушения в документации застройщика. Мы немедленно приобщили документ к делу. И суд дал нам меры предварительной защиты. Увидел решение вышестоящего органа — и принял нашу сторону.

Три суда мы проиграли. Хотя у застройщика очень много нарушений. Но мы не сдадимся: обжалуем решение в Мосгорсуде.

«Мы создали новый формат протеста»

— Мы создали новый формат сопротивления, сформировали новое качество протеста: мирного, когда через культурные интервенции, через искусство говорили и продолжаем говорить с пространством.

Однако позиция профессионального сообщества, точнее ее отсутствие, меня поражает. Полное отсутствие экспертной оценки этой ситуации. Притом что из каждого утюга трубят о том, что комфортная среда и нацпроекты создаются усилиями сообществ, в том числе и горожан, граждан, что все время звучит лозунг о соучаствующем проектировании, о важности, ценности мнения всех при созидании чего бы то ни было. 

Но по факту выяснилось, что в Москве, в отличие от Казани, Воронежа, Нижнего Новгорода, самая слабая профессиональная позиция. Все институции, в том числе Союз московских архитекторов (СМА), профессиональные выставочные платформы, «Зодчество» и «АРХ Москва» абстрагируются от важного городского конфликта.

К главному архитектору города, Сергею Кузнецову, мы обратились в самом начале. И он откликнулся, пришел даже на Горку, казалось, был готов помочь уладить этот конфликт, но очень быстро оказался на стороне застройщика. Оставив мне маркер «скандалистка». А лишь только тебя маркируют, ты сразу становишься аутсайдером в среде. Из-за моей протестной деятельности в этом году я стала неудобной единицей для коллег. Ни на один респектабельный архитектурный форум, где я каждый год в качестве спикера или модератора выступала, меня не позвали; были и другие неприятные и неожиданные прецеденты, о которых не готова говорить в СМИ. Я неожиданно для себя оказалась под прессом, просто лишилась заработка.

Кузнецов все время говорит про необходимость диалога, но тех, кто с ним не согласен, просто исключают из профессионального дискурса. Все архитекторы, которые мне помогали (а их было довольно много), пожелали остаться неизвестными. Потому что завтра им идти и согласовывать проект в Москомархитектуру.

Для того чтобы строить в Москве, нужно получить одобрение главного архитектора. Ты не можешь одновременно получать одобрение и поддержку и выступать против. Проще говоря, если ты пошел на конфликт с родителями, то не можешь у них же просить денег на учебу. В ситуации срощенности власти, исполнительной, судебной и законодательной, которая по умолчанию выступает на стороне застройщика, 

К сожалению, профессионалы не чувствуют, что происходящее очень серьезно, очень опасно, и, разрешив одним, вторым, третьим, пятым нарушать закон, а именно против этого мы выступаем, мы все вместе начинаем тонуть в безнадежности.

«Нельзя сносить красивый дом с большой историей»

— Сохранение облика этого квартала важно и для Москвы, и для России. Настоящей победой будет, если мы сохраним здание школы:

во-первых, до середины XX века даже рядовые здания строили превосходно;

во-вторых, оно своими продуманными классическими пропорциями дополняет складывавшийся еще с XVII в. ансамбль;

в-третьих, это мемориальное место — школа, встретившая Великую Отечественную войну, а затем, c 1966 г., — Институт международного рабочего движения АН СССР. Благодаря документальному фильму Александра Архангельского теперь об этом институте знают многие. Одно из самых ярких мест идейной жизни 1960–1980 годов, где работали, к примеру, Мераб Мамардашвили, Юрий Карякин, Виталий Вульф, Ксения Мяло. Там выступал создатель «еврокоммунизма», генеральный секретарь итальянской компартии Энрико Берлингуэр, возможно — нужно еще проверить — был Жан-Поль Сартр. А руководил институтом Тимур Тимофеев, который на самом деле не Тимур Тимофеев, а сын генерального секретаря компартии США Фрэнсиса Уолдрона, выросший в Ивановском интердоме. Это было такое вольное место, в котором занимались очень разными вещами, важная страница истории позднего советского общества.

Но в письме ученых-академиков в защиту квартала в первую очередь речь идет об архиве Министерства (сперва еще Коллегии) иностранных дел, в котором хранились самые древние документы государства. В середине XVIII в. именно там вообще началась вся профессиональная архивная деятельность в России. В последней четверти XIX в. архив сменили нотопечатня и издательство Юргенсона, где выходила вся великая русская музыка. А на месте здания школы (она построена перед войной) был садик (он упомянут в «Тихом Доне»). Кстати, один из академиков, подписавших письмо, — Леонид Иосифович Бородкин из Московского университета, глава исследовательского коллектива, который создал электронную объемную реконструкцию Москвы в разные времена; там это все можно увидеть воочию.

Даже извернувшись, ничего нельзя сказать в защиту проекта, ведь на месте существующего здания собираются строить не школу, не больницу, не, скажем, льготное жилье — а просто очередной бизнес-центр, которых, кстати, сейчас и так переизбыток.

«Этот проект целиком бессмыслен»

— На Хохловке происходит очевидное нарушение закона и манипуляция.

Вся территория Ивановской горки имеет статус объединенной охранной зоны. Закон прямо запрещает здесь любое строительство и реконструкцию. Единственное исключение — применение специальных мер, направленных на регенерацию среды объектов культурного наследия.

Девелопер делает вид, что соблюдает закон. Формально все оформлено либо как работы по сохранению объектов культурного наследия, либо как регенерация. Но не может называться регенерацией снос исторических зданий и строительство на их месте в 2,5 раза большего по объему современного бизнес-центра — 

Когда в августе прошлого года мы впервые опубликовали документы, подтверждающие значительное увеличение застройки, вырубку деревьев и сносы, они громко заявляли, будто мы что-то недопоняли и не так посчитали. Якобы разница возникает из-за разной методики подсчета, и они вот-вот все объяснят.

Прошло больше года, а их «правильных» расчетов так никто и не увидел. Вся конкретика в этой истории публикуется активистами. Максимум, что удалось получить от них, — это визуализации, специально искаженные так, чтобы показать, что «все не так уж и страшно». Во время одной из наших акций любой желающий мог сам померить существующие здания лазерной линейкой, сравнить их с официальными документами.

Почти полгода назад наши сторонники-архитекторы перемерили планы строящегося здания и выяснили, что оно не только в разы больше существующего, но и примерно на 800 квадратных метров больше согласованного — все расчеты опубликованы и переданы московским властям. В ответ на многочисленные обращения и депутатские запросы — ни одного ответа по существу. Москомэкспертиза, орган, который должен проверять проектную документацию, на просьбу объяснить расхождение ответила буквально — «ответственность за достоверность проектной документации несет заявитель». И все.

Обман — кругом. Уже много месяцев они якобы ведут исследования в Палатах Украинцева. Но результаты исследований привлеченных ими экспертов, официально опубликованные на сайте Мосгорнаследия, представляют собой пространную «копипасту» из старых статей Википедии, в которых даже забыли удалить внутренние ссылки на другие статьи онлайн-энциклопедии, а «найденные в ходе исследований» и представленные камины на поверку оказались много лет находившимися на виду объектами.

Все, что они говорят публично, — не больше чем пиар-шум. В апреле девелопер и Мосгорнаследие публично заявили о принятом решении пересмотреть проект и сохранить Шато, одну из исторических построек усадьбы Юргенсона. Мы уже больше года добиваемся сохранения этого здания и уже готовились отметить маленькую победу — но и девелопер, и Мосгорнаследие по-прежнему продолжают бороться за возможность его сноса. Представитель Мосгорнаследия в суде прямо заявляет, что решения, о которых А.А. Емельянов давал объяснения прессе, — носят рекомендательный характер, а позиция госоргана состоит в законности сноса этих зданий.

Сейчас они объявили «Конкурс на Концепцию культурного центра». Это преподносится как «соучаствующее проектирование» и «диалог с общественностью». Но на деле — просто очередная пиар-технология, попытка отвлечь общественное внимание от скандальной стройки. Дизайн этого «конкурса» таков, что он не может иметь какой-либо практической ценности.

Как видно из Положения о конкурсе, он объявлен в отношении не всего квартала, а лишь части Палат Украинцева в несколько сот квадратных метров. Таким образом возмутившее всех строительство бизнес-центра и редевелопмент исторической территории Хохловки остаются как бы за скобками.

Есть свидетельства, что за всем этим стоит крупный застройщик. И у нас сложилось впечатление, что люди, которые принимают решения по поводу этого проекта, сейчас заинтересованы даже не в прибыли своего босса, а в процессе противостояния. Ведь война порождает «военные» чрезвычайные бюджеты, а их приятно осваивать. Идет работа с чиновниками, инвестированы грандиозные деньги в соцсети, размещаются публикации в прессе, на сторону девелопера встают самые известные в России интернет-тролли. Траты в такой кампании трудно просчитать заранее и еще труднее проверить.

Других объяснений, почему люди готовы настаивать на этом проекте и рисковать огромными деньгами и дорогой недвижимостью в ситуации, когда его сомнительность становится все более очевидной, — у меня нет. Мало ли в Москве было случаев, когда ветер менялся, и строительные проекты останавливались из-за внезапно обнаруженных городом нарушений закона.

Никакого смысла в 2021 году строить еще одно офисное здание в центре Москвы в нынешних условиях, когда в пандемию почти все офисные здания пустуют, нет. В Москве нехватки офисных площадей вообще нет. Этот проект целиком бессмыслен.