Старая уже книжка, изданная тогдашним «иностранным агентом» (да нет, забирай выше — «нежелательной организацией»!) — «Посевом» из Франкфурта-на-Майне в 1971 году. «Казнимые сумасшествием» — документы (справки, экспертизы, письма) 35 диссидентов, судимых советским судом и гуманно приговоренных им к лечению.

Кто-то скажет: нечего иронизировать. Лучше, что ли, было бы, если б — на лесоповал или «десять лет без права переписки»? Профессору Снежневскому, изобретателю диагноза «вялотекущая шизофрения», приписываются утверждения о том, что действия советских психиатров позволили спасти большое количество людей от тюрем, лагерей, а также от неминуемой смерти, чего не удалось сделать немецким психиатрам при Гитлере. В оправдание собственных действий приводятся слова Снежневского: «И инакомыслящие живы, и общество чище!»

Но время прошло. Тридцать пять человек, в чьей психиатрической состоятельности и тогда у мало-мальски добросовестных людей сомнения не возникало, успели в большинстве своем доказать, что никакие не предатели они были и не больные неизлечимо, а вполне здоровые (здравомыслящие!) люди, каких нам и тогда не хватало, и сейчас не хватает. 

В 1977 году на конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации в Гонолулу советская делегация подверглась резкой критике и присутствующие большинством голосов осудили «систематическое злоупотребление психиатрией в политических целях в СССР». Резолюция с осуждением Москвы была принята с перевесом лишь в два голоса (90 против 88) и только потому, что польская делегация отсутствовала, а советским представителям, запоздавшим с уплатой взносов, не было разрешено использовать все из выделенных им голосов. Глава делегации профессор Снежневский, между прочим, на том же конгрессе заявил, что в СССР не было ни одного случая помещения здорового человека в психиатрическую больницу.

Не помогло. 

И перед следующим конгрессом в Вене, который состоялся в 1983 году, ряд национальных психиатрических ассоциаций — членов ВПА приняли решение добиваться исключения советского психиатрического общества (Всесоюзного научного общества невропатологов и психиатров) из Всемирной психиатрической ассоциации по причине политических злоупотреблений психиатрией в СССР, и Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров добровольно вышло из Всемирной психиатрической ассоциации, чтобы не потерять свою репутацию окончательно. 

прекратить эти злоупотребления и реабилитировать пострадавших.

А до этого… 

Сперва Буковского направили в обычную гражданскую больницу, а затем снова в Институт имени Сербского, где продержали восемь месяцев. Однако члены новой экспертной комиссии, назначенной для обследования Буковского, не смогли прийти к единогласному заключению о его психическом состоянии: двое заявили, что он болен, а двое других нашли его совершенно здоровым.

В результате широкой кампании удалось добиться освобождения Буковского безо всяких объяснений причин в августе 1966 года.

Через несколько лет его обменяют на генсека чилийской компартии Корвалана. 

Диссидента, правозащитника, религиозного деятеля Олега Воробьева в милиции обыскали (без предъявления соответствующего постановления), отобрали у него «Письмо членам Политбюро» В.И. Ленина (о событиях в Шуе) и отправили в буйное отделение психиатрической больницы № 15, он провел там шесть недель и был выпущен 20 октября 1969 года.

Во время суда над Юрием Галансковым в январе 1968 года эксперт профессор Лунц, неоднократно ранее утверждавший, что Галансков невменяем, категорически заявляет, что он абсолютно здоров, что прошлые экспертизы были неверны, что устарело его (Лунца) определение шизофрении.

Дело не в репутации профессора, а в том, что было принято решение Галанского посадить.

«…3.6.66. В тюремной психиатрической больнице до меня дошли слухи, что решением Совета министров я разжалован из генерала в рядовые и уволен из армии без пенсии. Эти слухи официально не подтверждены и до сих пор. Но я склонен им верить. Полагаю, что в свое время такое решение было действительно принято по настоянию Хрущева. Незаконность этого решения настолько очевидна, что его держат в секрете и не объявляют даже мне. 

Я поставил перед правительством вопрос: «Кем вы меня считаете? Опасным государственным преступником или человеком, перенесшим самый тяжкий из недугов — психическую невменяемость, — человеком, следовательно, нуждающимся в чутком отношении и в особой заботе? Если первое, то добейтесь отмены определения суда о признании меня психически невменяемым и судите как преступника. Одновременно предайте суду и тех, кто виновен в содержании среди психически невменяемых нормального человека в течение почти девяти месяцев. Если же второе, то немедленно отмените все незаконные репрессии и накажите тех, кто организовал их». Письма такого содержания я последовательно посылал на имя ряда государственных деятелей, в том числе лично Косыгину…» 

Как видно из записок Петра Григоренко, после ареста его подвергли двум экспертизам, из коих первая была проведена в Ташкенте и признала его совершенно здоровым, а вторая — в Институте имени Сербского в Москве под руководством профессора Лунца, после которой генерал Григоренко был объявлен невменяемым.

«…Сомнений в психическом здоровье Григоренко при его амбулаторном обследовании не возникло. Стационарное обследование в настоящее время не расширит представления о нем, а наоборот, учитывая возраст, резко отрицательное отношение его к пребыванию в психиатрических стационарах, повышенную его ранимость, осложнит экспертизу. Профессор Детенгоф, главный психиатр Туркестанского воен. округа».

Впоследствии (безо всякого дополнительного осмотра и даже встречи с Григоренко) профессор Детенгоф отозвал свою подпись.

В конце ноября — начале декабря 1969 года КГБ произвел обыски и аресты среди московских студентов. Были, в частности, арестованы Вячеслав Вахмин, Ирина Каплун и Ольга Иофе. Ольге Иофе — 19 лет, она студентка МГУ. При обыске у нее были изъяты материалы самиздата, ее собственные стихи и бумаги, стихи ее отца Ю.М. Иофе и пишущая машинка.

Каплун, которая была дружна с Иофе с 1956 года, заявила, что деятельность ее и ее товарищей никоим образом не была направлена на подрыв советского государственного строя, а, напротив, на его укрепление, что они действовали согласно ленинскому принципу — говорить народу правду. В отношении личности Ольги Иофе свидетели показали, что она человек сильной воли, последовательный, склонный к логическому мышлению, настойчивый, доводящий дело до конца, доброжелательный к людям, с чувством юмора.

Эксперт-психиатр: «Если суду интересно, то надо послать за историей болезни в Институт им. Сербского. Примером же ее поведения может служить то, как она реагировала на доставку в Институт им. Сербского. Она знала, куда ее доставили, понимала, что это значит, но не проявляла никакой аффектации, и у нее даже голос не был модулирован…» Значит — больна. 

Валерия Новодворская, кстати сказать, проявила аффектацию излишнюю. Результат экспертизы тот же.

31 мая 1968 года советские ученые и писатели (Капица, Сахаров, Астауров, Тамм, Энгельгардт, Твардовский, Тендряков) направили главному врачу калужской психбольницы Лифшицу  телеграммы протеста против принудительной госпитализации Жореса Медведева. Экспертная комиссия в составе председателя Б. Шостаковича (Институт им. Сербского), калужских врачей-психиатров Г. Бондарева, Б. Левченко и главного врача А. Лифшица  «не нашла у Ж. Медведева явных отклонений от психической нормы. Однако она нашла, что Медведев проявляет повышенную нервозность и поэтому нуждается в некотором дополнительном наблюдении в условиях больницы».

12 июня. Министр здравоохранения СССР Петровский принял президента АН СССР Келдыша и академиков Капицу, Астаурова и Сахарова, направлявших письма и телеграммы протеста. Во время беседы было заявлено, что Ж. Медведев болен и что врачи выполняют по отношению к нему гуманную миссию. Также стало ясно, что Ж. Медведева скоро выпустят. 

и которые «вызывают у него сомнения в психическом здоровье Медведева». (Как позднее выяснилось, речь шла о двух работах: «Культ личности и биологическая наука» и «Международное сотрудничество ученых и национальные границы».) Кроме того, Бондаренко, лечащий врач Жореса Медведева, заявила Рою Медведеву, что его брата заочно (!) обследовал психиатр Лизненко, который присутствовал при беседе Ж. Медведева с председателем Обнинского горсовета Антоненко. Беседа была о трудоустройстве Жореса Медведева. При этом присутствовал незнакомый Ж. Медведеву человек, назвавшийся представителем Калужского гороно, который задал два вопроса о поведении сына Жореса. Этого было достаточно, чтобы Лизненко, приехав в Калугу, составил заключение о «болезни» Ж. Медведева, и было дано указание о его насильственной госпитализации. 

…5 декабря 1969 года, в День Конституции СССР, во Дворце съездов была арестована Валерия Новодворская, которая разбрасывала и раздавала листовки перед началом оперы «Октябрь». Новодворская не пыталась скрыться и раздавала листовки до тех пор, пока к ней не подошли сотрудники КГБ. Листовки написаны в стихах: 

Спасибо, партия, тебе 
За все, что сделала и делаешь, 
За нашу нынешнюю ненависть 
Спасибо, партия, тебе. 
Спасибо, партия, тебе
За рабский полдень двоедушия, 
За лень, измену и двудушие 
Спасибо, партия, тебе… 
Спасибо, партия, тебе
За этот вымысел и ложь, 
За все портреты и доносчиков, 
За выстрелы на Пражской площади, 
За все, что ты еще солжешь… 

При аресте на квартире Новодворской были изъяты три рукописные книжки ее стихов в нескольких экземплярах. Валерии Новодворской было 19 лет. Она окончила школу в 1968 году с медалью и с блеском сдала вступительные экзамены в Институт иностранных языков на французское отделение. К моменту ареста училась на втором курсе. 16 марта 1970 года в Московском областном суде состоялся суд над Новодворской, обвинявшейся по ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда). 

Суд происходил в отсутствие обвиняемой, так как она была признана экспертизой Института имени Сербского невменяемой с диагнозом: «Шизофрения. Параноидальное развитие личности». 

Защищал Новодворскую адвокат Добужский. Он отказался встретиться с ней до суда, так как якобы по закону адвокат не имеет права встречаться с подзащитным, признанным невменяемым. Судом были допрошены пять свидетелей: милиционер, задержавший В. Новодворскую во Дворце съездов; билетерша Дворца; студентка из Иняза; а также родители Новодворской, которые были свидетелями на суде и не могли выступать как представители обвиняемой. Прокурор в своей речи сказал, что действия В. Новодворской смыкаются с действиями террористов, стрелявших в космонавтов.

***

Из заявления Андрея Амальрика, 1970 год. «Противников строя действительно сажают в сумасшедшие дома. Это правда. Я думаю, что это самое отвратительное из того, что делает режим. А вместе с тем мне кажется, что это яркий пример полной идейной капитуляции режима перед своими противниками, раз режиму не остается ничего другого, как только объявлять их сумасшедшими. Если в ответ на идеи — ибо режиму сейчас угрожают только идеи — режиму не остается ничего другого, как сажать людей в психиатрические больницы, то это — характерный симптом нашего времени…» 

Есть веское возражение: а если они все действительно сумасшедшие? Специалисты их обследовали и пришли к этому выводу. Чего же вы хотите?

«Клянусь Аполлону — врачу, Эскулапу, Гигее и Панацее, всем богам и богиням, взывая их свидетелями, что присягу эту и последующие обязательства сохраню строго по мере моих сил и способностей… Образ жизни больных буду устраивать для их пользы, по мере моих сил и способностей, будучи далеким от всякого повреждения и всяческого вреда… Если присягу сию сохраню свято и ни в чем ее не преступлю, да будет мне дозволено в счастье и уважении всех людей вести жизнь мою во все времена и блаженными плодами моего искусства пользоваться обильно; если же присягу сию преступлю и стану вероломным, пусть тогда противной станет мне судьба моя…» Из клятвы Гиппократа 460–377 гг. до Р. X.

Из книги Натальи Горбаневской «Полдень»:

«Я не знаю, оказалась ли прокуратура города Москвы гуманнее профессора Лунца или просто высшие сферы скомандовали избежать чрезвычайного скандала (впрочем, посадить мать двух маленьких детей в тюремную больницу — скандал большой, но не больший же, чем ввести войска в Чехословакию), но только прокуратура вынесла постановление о прекращении дела ввиду того, что я невменяема, и ввиду того, что у меня двое детей. Меня передали на попечительство матери. 

«Не исключена возможность», что вынесенное Лунцем заключение еще аукнется в моей жизни. Кстати, сразу, после суда над демонстрантами (демонстрация на Красной площади 25 августа 1968 года против советской оккупации Чехословакии. — Ред.) меня вызвали в диспансер. Главный врач диспансера Шостак, не спросив даже, как я себя чувствую, задала мне один-единственный, весьма медицинский вопрос: считаю ли я правильным свое поведение. 

— Да, — сказала я. 

— И ваш поступок в августе? — слово «демонстрация» она произнести не решалась. 

— Да, — сказала я.

 — Ну, вам нельзя оставаться дома. 

Я пожала плечами. На этом мы расстались. Пока что я дома».