Раннее утро. Большой пустырь, по центру которого стоит часовня, здесь когда-то было кладбище, но все, кто хоронил людей на этом кладбище, тоже умерли, поэтому его сравняли с землей. Кое-где одиноко торчат кресты, кто-то нашел своего покойника и воткнул туда метку, хотя, может, на пару метров и ошиблись, может, и не на своей могилке они крест поставили, может, кто другой там лежит, но так спокойней. С одной стороны пустыря стоят цыганские дома, за пустырем — хлебозавод. Нурия ходит по пустырю, курит, попивает коньячок, следом ходит Мальчик.
Нурия. Хотя бы забор оставили. Разбегутся покойнички-то? А эти на могилках хлеб свой пекут прям. Последний раз приходила сюда лет двадцать назад. Иди давай нюхай, где могилка наша? (Подошла к одному из крестов).
Ну и как звать вас? Билибин Константин Макарович. Ну и кому ж ты такой нужный, Билибин? Ты Билибин там или не Билибин? Я вот даже в какой стороне не помню, где мой закопан, а тут прям ты такой — Билибин. Это шоу с вами такое: угадай покойника. Салимхан? Где ты тут? Билибин, давай тут лежи спокойно, ясно? Часовня какая-то, не, ну пусть хоть часовня, в конце концов, хоть часовня пусть будет. Салимхан! Слышь, нет? Короче, ты слышишь. Я чо тут виновата, что ли, что ты мало жил, а я много живу? Не виновата же? Ну и всё. Я чо, знала, что тут раскатают всё? Взяли раскатали кладбище. Не боялись же тракторами тут все сровнять? Уровень у них, конечно. В общем, у меня другие планы, понятно? Ты же нас бросил. А я тебя не бросила. Мы в Россию приехали, а тут ты — болеешь. Как тебя бросить-то? Ты мало жил. И долго умирал. И я тебя забыла. Только не обижайся, мне не до этого. В общем, я с тобой рядом не лягу, мне в колодец надо. Вот. Коньячок пью за тебя. Слушай, какой говенный коньячок. Ну, извини, нормальной алкашки с утра не продают, вон в ларьке чо было, то и взяла. (Ходит по пустырю, напевает какие-то мелодии. Подходит к другому кресту).
Фумкин Семен Семеныч. Слушай, а я вас помню. Нет, лично не помню, а вот памятник твой старый помню, так ты ж этот, герой вроде, точно, да! Ты ж в Великую нашу, самую Отечественную воевал. У тебя так и было там что-то про это написано: «За оборону Киева», «За оборону Кавказа», медали, да? Ну что, герой, раскатали вас тут? Навоевался там? Защитил наше спокойствие. И где теперь оно — наше спокойствие? Разошлась, да? Ладно, прости, Семен Семеныч. Все талдычат, чтобы наши дети жили в мире и войны не видели. Нет, мы-то ее не видим, конечно, вроде как нет войны никакой, только что-то она почему-то все равно есть. Как вы мне надоели! Как вы мне надоели! Надоели! (Молчание.) Семеныч, вы не обижайтесь, я пьяная просто. Такая форма существования у меня. (Молчание.) Короче, ты понял, Салимхан? Рядом не лягу. Я в колодец. Всё. Ухожу. Лежите герои, не вставайте.
Идет по пустырю в сторону хлебозавода.