Социальный лифтер жмет кнопки

Интервьюируемая немка (ссылка, лагерь, новая ссылка) постоянно говорила о еде, сколько граммов хлеба было в пайке в разные годы. Голод в Поволжье (1932–1933), депортация в Сибирь и снова голод (1941). Найдя на поле под снегом колоски, собрала их — дали 2 года за расхищение колхозной собственности. В лагере, том самом лифте, еду искали постоянно. Когда их выводили на разгрузку зерна, женщины прятали зерна во влагалище и так проносили его. Когда срок заканчивался, у нее спросили, куда она хочет в ссылку. Ответила: в Красноярский край — здесь много полей. Значит, голодной не будет. Она потом долгие годы жрала репу и турнепс прямо в поле, ее прозвали Толстая Лида.

Другая интервьюируемая прошла особлаг. Тут социальные лифтеры лишали тебя имени, зато присваивали персональный номер. И в лагерных восстаниях одним из первых требований всегда шли не шкурные вопросы, а отмена унижения — номеров. И когда это случилось, и зэчки принялись спарывать номера с фуфаек, то в какой-то момент замерли, а потом зарыдали: фуфайки-то выцвели, а под тканью с номером, остались чистые черные квадраты. И словно пробило: этот след с ними навсегда.

«Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку сельсовету в том, что я направляюсь в ссылку, а своих детей передаю такому-то. Я, такой-то, беру к себе детей, таких-то, которых обязуюсь содержать на свои средства на добровольных началах. В чем и даем настоящую подписку».

Крестинья Ромащенко, еще одна интервьюируемая, — сначала ее семью раскулачили и сослали на Саралинские рудники, потом за частушку «В колхоз не пойду, и колхознику не дам…» (далее слова не позволяет привести Роскомнадзор) дали 10 лет лагерей (антисоветская агитация). Из ее рассказов про Усольлаг: «Как-то привезли много узбеков, целый этап в халатах, но они дотянули до первых морозов, потом немногих оставшихся в живых увезли. Женщины выменивали халаты на хлеб и шили из этих халатов платья — шелк был отличный. Баня была раз в 10 дней, давали кусок мыла на восьмерых, резали ниткой. Волосы носили короткие — не до красоты. Хотя татарки длинные волосы не стригли, а мазали керосином от вшей». Так вот, бежать было некуда и незачем, говорила Крестинья Демьяновна. В лагере было даже лучше: на воле давали 500 г хлеба в день, а в лагере, если хорошо работать, можно было получать и 700. «Что по ту сторону колючки, что по эту — разница была небольшая».

Деревенского парня (из Кортуза) Владимира Воробьева арестовали по доносу в 20 лет в 1949-м. Пока сидел в одиночке, прочитал всю тюремную библиотеку. Дали 25 лет лагерей плюс 5 ссылки. В Норильлаге добавили еще 25. И снова арест был благом — это не смертельные общие работы. Сокамерники менялись, и у каждого он находил чему поучиться. Физики, врачи, музыканты. Далее Озерлаг, потом Омск. Снова Озерлаг, потом Мордовия. Встречи и учеба у теософа, затем у православного священника, затем у философа. Дружба с Револьтом Пименовым, легендарным Евгением Грицяком, одним из руководителей Норильского восстания, учеба у Льва Гумилева. «Ходили мы тогда пешком до рабочей зоны километра три-четыре. По дороге рядом со мной в то время ходил литовский профессор философии Буга. Каждое утро и вечер по дороге на работу и с работы он читал мне лекции: Кант, Гегель, Шопенгауэр, Ницше, Бэкон, Фрейд». Изучение английского, французского, испанского, арабского, хинди, санскрита. Все это время он работает плотником-бетонщиком, у него туберкулез, его переводят из одного лаготделения в другое, из штрафной бригады на строгий режим и обратно, поскольку он рецидивист.

### **Как загнать «СЛОНа» в социальный лифт** **«СЛОН» — это Соловецкий лагерь особого назначения. Вдруг кто-то из журналистов РИАН не знает** Михаил Кольцов, очерк «СЛОН пишет». **«**Неподходящее как будто для слона занятие — писать. Настоящее слонячье дело — это поставлять слоновую кость из Африки или, на худой конец, жрать французские булки в зоологическом саду. Однако же наш советский слон в самом прямом смысле слова пишет. И даже печатает. Издает и распространяет ежемесячный журнал!.. Невероятная страна! Здесь все возможно… Опубликованные в печати материалы о лагере на Соловках уже развеяли клеветническую дымовую завесу, которой они были окружены… Но остров остался. И лагерь на нем. И заключенные. Как же с ужасами? Есть они или нет? У нас есть возможность обратиться к первоисточнику. Сам СЛОН говорит о себе. Говорит просто, открыто, откровенно и волнующе интересно…» Вот он — подлинный факультет журналистики! Его выпускников с нетерпением ждут в «Огоньке» и «Чудаке», да что там, и в «Правде», которую тоже возглавлял Кольцов… Но закроем на минуту «первоисточник». Вот строки из тогда же составленного обвинительного заключения по делу № 877 «О преступлениях Надзорсостава СЛОН ОГПУ»: **«**…Кроме избиения «дрынами» и «шутильниками» — специально обугленными палками, **заключенные летом ставились «на комары» — в раздетом виде или в положении «смирно», или усаживались «на жердочки», то есть узкие скамьи, на которых должны были сидеть на корточках без движения и соблюдать полнейшую тишину. На ночь им не выдавалось ни одной теплой вещи.** Для издевательства над заключенными выстраивались и специальные карцеры высотой в 1 метр, пол, потолок и стены которых набивались острыми сучьями, и заключенные, попадавшие туда, не выдерживали и «загибались», то есть умирали… При переходе через мост лица из Надзорсостава, указывая на того или иного заключенного, кричали: «Дельфин!» — а те должны были бросаться в воду. Неподчинившиеся подвергались избиению и насильно сбрасывались в воду… Устраивались инсценировки «расстрелов», практиковались убийства под видом побегов…» «…Никак нельзя сказать, что в зимнее время Соловки суть лучший курорт для отдыха и развлечения, — признает и Кольцов. — Это невеселое место… Но на СЛОНе живут и трудятся бодрые, верящие в свое исправление люди. Они еще хотят отдать свои силы на строительство новой жизни. По крайней мере, пытаются это сделать. И их твердый голос заглушает сдавленное хрипение клеветников и сплетников…» Как пишет он же в другом своем очерке, «и в редакции, даже самой завалящей, тоже могут изложить свое сообщение своим стилем, снабдить его агитационным («тенденциозным») заголовком, но никогда не исказят самого факта, не вывернут наизнанку, не выдумают! Заводы газетных уток ликвидированы в СССР. То ли дело на Западе!..» …Кольцова арестовали 12 декабря 1938 года, после «блистательно» прочитанного доклада в Центральном доме литератора о «Кратком курсе истории ВКП(б)». Он приехал на улицу «Правды», зашел в свой кабинет главного редактора… Хорошо еще, успел опубликовать очерк о замечательном современнике — наркоме внутренних дел Николае Ивановиче Ежове. Его, кстати, тоже потом арестуют и тоже расстреляют. Это к тому, что все уже было. ГУЛАГ и тогда, ярко, талантливо даже, славили люди, сравнимые с сегодняшними (сотрудниками РИАН, скажем) разве что своей беспринципностью, готовностью написать все, что «надо», что прикажут; судьба Кольцова Михаила Ефимовича предостережением им не служит. Их не жалко. **Павел Гутионтов, «Новая газета»**