Военные мощи

Все отвлеченные теоретические модели развития ситуации в России в последние годы однозначно указывали на войну как на неизбежный итог эволюции режима. Но на эмоциональном уровне, как это часто бывает в предвоенные годы, сознание отказывалось пускать эту мысль внутрь себя, находя тысячи отговорок, заставляющих поверить, почему войны не может быть: хотя бы потому, что ее не может быть никогда. Однако начиная с марта 2021 года, когда через семь лет после присоединения Крыма к России и начала вооруженного противостояния на востоке Украины эшелоны с российской бронетехникой вновь потянулись к границе, вопрос о новой и отнюдь не гибридной войне вернулся в актуальную повестку дня.

Чего добивается Россия? Являемся ли мы свидетелями очередной «психической атаки» Кремля с целью вымогательства «поблажек» со стороны Запада и подавления воли Украины к сопротивлению, или мы наблюдаем за последними приготовлениями к «окончательному решению украинского вопроса» при помощи военной силы? Думаю, что ответа на этот вопрос не существует, так как окончательное решение будет принято ситуационно — в зависимости от того, как будут складываться обстоятельства.

Полагаю, что Путин, как всегда, держит в голове оба варианта: это может быть и «психическая атака», которая сама собою перерастет в вооруженную атаку, и подготовка к армейской операции, которая завершится, однако, пропагандистским штурмом, — короче, как пойдет. Поэтому анализировать надо не столько планы Кремля, сколько обстановку. Если она будет благоприятствовать войне, ее не избежать, если нет — есть шанс затормозить.

# Россия — возмутитель спокойствия Геополитическое положение России в Европе и мире в начале XXI века отчасти напоминает, хотя и с очень большими оговорками, положение Германии в начале XX века. Главное сходство в том, что обе страны в силу различных, преимущественно внутриполитических, причин оказались обделенными при разделе сфер влияния соответственно в индустриальном (Германия) и постиндустриальном (Россия) мире. Германия не успела к разделу основного пирога, так как слишком долго была политически разобщена. У России кусок пирога вырвали изо рта, пока она пыталась справиться с очередной революцией.

В обоих случаях другие гранды мировой политики ошиблись в оценке потенциала стремящихся вернуться в премьер-лигу аутсайдеров, приняв спящую собаку за дохлую. Под железной рукой Бисмарка Германия быстро превратилась в одно из самых милитаризованных государств Европы своего времени. С неменьшей энергией Путин за два десятилетия вернул России ее традиционный исторический профиль военно-самодержавной Империи, предназначение которой — быть угрозой миру (Александру II приписывают известные слова о том, что «Россия государство не торговое и не земледельческое, а военное, и призвание его быть грозою света»). Возник серьезный разрыв между выросшими амбициям аутсайдеров и готовностью грандов с ними считаться, что стало благодатной почвой для вооруженного конфликта в Европе.

Мы знаем, что в случае Германии вызов, брошенный ею не устраивающему ее миропорядку, закончился национальной катастрофой.

Фиаско для Германии наступило со второй попытки (мировая война в XX веке была разделена на две фазы — первую и вторую), у России второй попытки, скорее всего, не будет. Но, так или иначе, в обоих случаях геополитическая обстановка в Европе провоцировала аутсайдеров на то, чтобы решать свои проблемы при помощи военной силы.

# Направление главного удара — Украина Россия, как и Германия в прошлом, оказалась окружена странами, неготовыми и неспособными оказать ей самостоятельно какое-либо эффективное военное сопротивление, что само по себе является обстоятельством, провоцирующим агрессию. В то же время установление прямого или косвенного контроля над этими странами являлось для Германии в свое время и является для России в настоящем вопросом не столько экономическим и геополитическим, сколько идеологическим, так как представляет собой неотъемлемую часть плана национального возрождения и реинтеграции. Именно поэтому вопрос о контроле над Украиной имеет сегодня для России такое же первостепенное значение, какое для Германии имел вопрос об отношениях с Австрией.

Сегодня практически любой из соседей России не без оснований время от времени склонен объявлять себя потенциальной жертвой российской агрессии. Но ни Прибалтика, ни Закавказье, ни Средняя Азия не являются на самом деле для России приоритетами. Украина как была, так и остается центральным пунктом в меню российской внешней экспансии. Это связано не с геополитикой и, тем более, не с экономикой и текущей политикой, а с историей и культурой, с особенностями формирования русской национальной идентичности. Только Белоруссия, если там вдруг произойдет революция и возникнет угроза ее выхода из военно-политического союза с Россией, сможет потеснить Украину с этой «почетной» позиции. И это вовсе не связано со стремлением контролировать территории.

Это идеологический, доктринальный вопрос об «объединении народа» (не «народов» — что неоднократно и настойчиво подчеркивает Путин). В то время как Украина выстраивает свою новую национальную идентичность путем противопоставления себя России, сама Россия стремится сохранить и защитить свою традиционную имперскую идентичность путем отождествления себя с Украиной (и Белоруссией, конечно, о чем много писал Солженицын). Это то, что на Западе люди, занимающиеся стратегическим планированием, плохо понимают.

Практическим политическим следствием преобладания в Кремле подобного рода взглядов является то, что Москве нужны вовсе не Крым и не Донбасс, а вся Украина, и Москва не успокоится до тех пор, пока либо не получит своего, либо не нарвется на революцию у себя дома. Крым был только первым шагом и по целому ряду причин, о которых я напишу чуть позже, не может остаться последним шагом в обозначенном «русской весной» 2014 года направлении.

# Провокация слабостью При этом обстановка в самой Украине только провоцирует экспансионистские планы Кремля. За семь лет, прошедших с момента аннексии Крыма и начала войны на юго-востоке Украины, украинское общество не продвинулось ни на один шаг к объединению. Несмотря на войну, оно остается расколотым по этническим, конфессиональным, языковым, социальным, не говоря уже о политических и идеологических, меридианам и параллелям. Государство остается слабым и коррумпированным и по-прежнему находится под контролем различных олигархических группировок, которые к тому же приспособились извлекать выгоды из непрекращающейся войны и разрухи.

Многообещающее президентство Зеленского пробуксовывает, и, не успев толком взлететь, он уже превратился в «хромую утку», его переизбрание на следующий срок, на мой взгляд, выглядит почти нерешаемой задачей. Сам он мечется между наивными попытками «заболтать» Путина (если Трампу не удалось, то Зеленскому и подавно не удастся) и отвешиванием Кремлю увесистых оплеух вроде персональных наездов на кума президента — Медведчука. Он то отменяет (по слухам), может быть, единственную удачную совместную операцию украинских и американских спецслужб за все время конфликта, то перекрывает кислород практически всем русскоязычным СМИ, ставя под сомнение те лозунги, которые, собственно, и привели его к власти.

Нет ничего удивительного в том, что украинская армия в этих условиях, несмотря на все усилия общества и на иностранную помощь, выглядит ничуть не боеспособной в противостоянии с российской армией. Речь, конечно, не о боевом духе, который я не готов здесь обсуждать за неимением достоверной информации, а о чисто количественных и качественных показателях, которые однозначно не в пользу Украины. Надо быть святым, чтобы не попытаться воспользоваться этой ситуацией. Но в Кремле святые не прописаны.

# Иллюзорное партнерство В одном украинское общество и украинская власть действительно едины: в наивной вере в то, что в случае серьезного военного конфликта с Россией страны Запада и, прежде всего, США должны будут и сумеют ее защитить. И не просто защитить, но, может быть, даже и помочь Украине вернуть контроль над Крымом и Донбассом. Эта вера настолько сильна, что в Украине находятся силы, которые желали бы подстегнуть переход конфликта в острую военную фазу, полагая, видимо, что, когда русские танки будут рваться к Херсону и Запорожью, Западу деваться будет некуда, и он высадит в приднепровских степях доблестный десант, а заодно выключит, наконец, России SWIFT.

Не говоря уже о том, что российскую ядерную триаду пока никто не отменял, и играть с Москвой в «русскую рулетку», проверяя, действительно ли в Кремле готовы как мученики попасть в рай или блефуют, никто из-за Украины не будет. В конце концов, если Украине очень хочется сыграть в «русскую рулетку» с Россией, у нее есть для этого хороший шанс — учитывая, что, присоединив Крым, Россия вышла из Будапештских соглашений, Украина имеет полное моральное право, а я думаю — и законное, восстановить свой ядерный статус. Но Украина не торопится воспользоваться сама этим шансом, так почему за нее должны рисковать другие? Они и не будут.

Запад готов оказать Украине моральную и очень умеренную материальную поддержку. В военной сфере можно ожидать сотрудничества разведок, посылки военных советников и умеренной помощи вооружениями. Размещение контингента войск НАТО на территории Украины выглядит мерой чрезвычайной, а их прямое участие в военных действиях — крайне маловероятно. Чтобы это случилось, должна быть сломана устоявшаяся парадигма отношений между Россией и Западом. Сто лет назад аншлюс Австрии и оккупация Чехословакии к изменению этой парадигмы не привели. Настолько ли сильно изменился западный мир за эти сто лет? Это, может быть, один из самых главных вопросов сегодня. Кремль уверен, что нет, и это вдохновляет его на новую агрессию не меньше, чем слабость Украины.

# Агрессия внутреннего сгорания Больше, чем все внешнеполитические причины, вместе взятые, агрессию России в отношении Украины подстегивают внутриполитические факторы. В целом можно сказать, что это агрессия внутреннего сгорания, точнее — внутреннего выгорания системы, так она переживает свою агонию. О том, насколько война нужна сегодня Кремлю для решения своих тактических задач (выборы, подавление протеста, отвлечение внимания от растущих экономических проблем), писали много. Эта потребность естественным образом усиливается в кризисные периоды или в моменты фазовых переходов, вроде того, который ожидает Россию вокруг 2024 года. Но есть и глубинные причины, подталкивающие Россию к войне именно с Украиной и именно сейчас.

Во-первых, у агрессии имеется собственная инерция. Положение обязывает.

Разогнав армию и ВПК, сделав «оборонку» снова оселком экономического развития, он загнал себя в капкан, поскольку должен теперь не только постоянно кормить этого монстра, но и время от времени «выгуливать». Не так ли немецкая военная промышленность, руководствуясь своими собственными потребностями, подталкивала Германию к войне? Если на сцене висит ружье, то оно, как известно, должно в третьем акте выстрелить. Но если на сцене топчется только что перевооруженная (пусть и устаревшими или неотработанными системами) армия, то до третьего акта можно не дотянуть.

Во-вторых, милитаризм подстегивается не столько самой русской властью, сколько русским обществом, которое уже четверть века переживает тяжелый политический астенический синдром после поражения в холодной войне и распада СССР. Этот синдром хорошо знаком в Европе под именем «версальского». В некотором смысле власть лишь следует за настроениями масс, угадывая и предвосхищая их. Умение вовремя потакать этому идущему с самого низу, из народной гущи запросу является краеугольным камнем стабильности существующего режима.

В-третьих, собственно Крым является сам по себе таким же камнем преткновения и стимулом для войны между Россией и Украиной, каким Карабах является для Армении и Азербайджана или Иерусалим — для Израиля и Палестины. Он, как «черная дыра», утягивает отношения между странами в бездну неразрешимого, бесконечного конфликта. При этом у каждой из сторон своя асимметричная мотивация.

В вопросе о Крыме, сказав «а», надо говорить и «б». Присоединение Крыма в 2014-м, на мой взгляд, было крупнейшей стратегической ошибкой Кремля, которая рано или поздно будет очень дорого стоить России (и уже стоит). Но точно так же оставление Крыма в составе Украины в 1991 году было крупнейшим, по моему мнению, геополитическим просчетом тогдашнего украинского руководства. Этот просчет может при неблагоприятных обстоятельствах стоить Украине с таким трудом приобретенной независимости. Лучше бы взяли ракетами.

«Бойтесь данайцев, приносящих яйцев», — написал как-то в записной книжке гениальный Ильф, отдыхая на курортах Крыма. Крым оказался истинно данайским даром Украине, со временем обернувшимся троянским конем. Культурно чуждая Украине, плохо освоенная ею территория, ставшая вечно враждебным, плохо управляемым анклавом, вечно тяготеющим к России, превратилась со временем в мину замедленного действия для Украины и в запал для России. Крым не был для Украины частью национального мифа до того, как она его лишилась, но зато стал после: потеря Крыма стала той крайней формой национального унижения, через которое уже практически невозможно переступить. Теперь узел намертво завязан с обоих концов.

Все эти факторы, подталкивающие Россию к войне, получили дополнительный мощный допинг из-за трудностей, возникающих, прежде всего, с водоснабжением Крыма. Несмотря на победные реляции местных и центральных властей, положение дел, похоже, значительно хуже декларируемого. В угаре военной кампании все как-то подзабыли, что причины, подтолкнувшие в свое время Хрущева передать Крым Украине, были не политическими, а экономическими: Крым очень существенно зависит от поставок воды и электроэнергии с территории Украины. Эта зависимость становится гигантской в годы засухи, которых, по статистике, в Крыму четыре за каждое десятилетие.

Украина «методом тыка» нащупала, наконец, эту болевую точку и открыто задекларировала свое намерение организовать водную блокаду Крыма. Бывший первый президент Украины Кравчук, сменивший бывшего второго президента Украины Кучму на посту представителя Украины в контактной группе, недавно заявил: «Украина просто так поставлять воду в Крым не будет, потому что мы не знаем, кому эта вода пойдет — гражданам на полив, или военным заводам, или еще кому-то». При этом Кравчук отдает себе отчет, что такое решение может спровоцировать войну, и, по всей видимости, желает наступления таких последствий: «Я думаю, что это будет одним из толчков для России пробить дорогу оттуда в Украину, Херсон, Мариуполь <…>, чтобы обеспечить Крым водой. Это будет одной из причин еще больших атак или больших агрессивных шагов России».

Все способы альтернативного решения вопроса (опреснительные станции, переброска воды с территории России) требуют значительного времени и затрат, превышающих на самом деле затраты на войну. Поэтому, если Крым окажется перед угрозой гуманитарной катастрофы, «водяная война» с Украиной практически неизбежна. Разница между Украиной и Россией в этом вопросе в том, что украинские лидеры говорят об этой войне, а российские — активно к ней готовятся.

# Тру-ля-ля, можем все за три рубля…

Сколько бы ни было объективных предпосылок для войны, ее не случится, пока не сложатся субъективные условия — политическая воля развязать войну. Тревожность ситуации на границе с Украиной состоит в том, что в России эта воля имеется. В Украине есть силы, которые желают войны, наивно рассчитывая, что таким образом им удастся втравить Запад и НАТО в военный конфликт, но эта точка зрения не является доминирующей. В России, напротив, можно говорить об элитарном консенсусе в высшем эшелоне власти. Суть этого консенсуса — в допущении войны как средстве решения внутриполитических и внешнеполитических проблем и в морально-психологическом оправдании неизбежных на войне жертв.

Это единение возникло не на пустом месте. Оно является следствием реидеологизации режима. Начавшись как прагматично-меркантилистский, ориентированный в большей степени на материальное, чем духовное, он за двадцать лет переродился в квазитеократическое государство, отрастив себе новую идеологию взамен утерянного коммунизма. Эта идеология является эклектичной и внутренне противоречивой, что, безусловно, скажется на будущем режима, но для настоящего важно, что она есть. Этот идеологический «коктейль Молотова», в котором смешаны советское и православное мессианство, оказался великолепной «заправкой» для воспламенения русского милитаризма. Вокруг этого идеологического эрзаца сформировалось нечто наподобие секты, у которой адекватность восприятия окружающей реальности ограничена их резко суженным и затромбированным собственными мантрами мировоззрением. Эти вполне могут повторить.

В культурах разных народов высокую степень психологической устойчивости принято выражать через идиомы, так или иначе связанные с особенностями мужской анатомии. Быков, который в вопросах литературы безусловный авторитет, пишет на «Эхе Москвы» о «стальных яйцах». В Америке эти яйца были бы «железными», а в Англии — «латунными». В Италии о моем коллеге, хорошем адвокате, как-то сказали, что у него «квадратные яйца». Сегодняшние кремлевские элиты психологически непробиваемы, это люди с «отмороженными яйцами». Когда-то они были почти всмятку от страха перед будущим, но после длительной заморозки стали твердыми, как сталь.

эта решимость не ведает сомнений, не пускает внутрь себя трезвый расчет, а поэтому чаще всего становится матерью авантюрных шагов.

Это блатная решимость шпаны из подворотни, готовой на адреналине, подскакивающем от осознания собственной крутости, ввязаться в любую драку. Откуда вышли, к тому и пришли. Академический хор великовозрастных мальчиков, исполнивший в Исаакиевском соборе два года назад на 23 февраля шуточную песенку о бомбардировке Америки, является коллективным фрейдистским образом современных кремлевских элит: «Тру-ля-ля, тру-ля-ля, / Все могу за три рубля! / Пополам гори земля неприятеля!» Они действительно все могут. И даже меньше, чем за три рубля.

# Противодействие должно быть равно действию Те, кто успокаивает себя мыслью, что Кремль лишь бряцает оружием, могут серьезно промахнуться. Кремль внутренне готов для достижения своих целей это оружие применить. Он давно готов к большой войне, отчасти потому, что считает ее неотвратимой в любом случае, и поэтому полагает, что тот, кто начнет первым, окажется в выигрышном положении. В действиях России нет и намека на блеф. Если кто-то считает это розыгрышем, тем хуже для него. Россия разворачивает войска для ведения войны и готовит общественное мнение внутри страны к мысли о ее неизбежности. Это не значит, что война обязательно будет. Это значит, что она будет обязательно, если не будут предприняты срочные меры для ее предотвращения.

Сто лет назад остановить войну при сходных обстоятельствах не удалось. Станет ли Россия Германией XXI века, спровоцировав большую войну вторжением в Украину? Многое говорит в пользу этого, но не меньше и против.

Прежде всего, у человечества есть опыт той войны, и он дорогого стоит. Если не повторять ошибки столетней давности, то мир, скорее всего, удастся спасти. Среди этих ошибок самой главной является надежда, что агрессию можно остановить словом или гипнозом. Действие требует адекватного противодействия. Только осознав, что перед ними реальная, а не виртуальная стена, Кремль может отказаться от своих намерений. Многое зависит от того, сможет ли Запад осознать это раньше, чем русские танки войдут в Херсон и Одессу.

Байден сказал о Путине (не то, что у всех сейчас на слуху) — он автократ. Да нет, проблема не в этом. Дело давно уже не авторитаризме, а в милитаризме. Авторитаризм еще можно рассматривать как внутреннюю проблему, милитаризм же касается всех. В первую очередь он коснется самой России, потому что в конечном счете именно на плечи русского народа лягут все тяготы большой войны. Поэтому из всех форм политического протеста в России самым актуальным сегодня является антивоенное движение. Мир еще можно спасти, но это потребует очень много усилий.