140 лет назад был совершен теракт — один из самых чудовищных в истории России. Имена террористов до сих пор носят улицы и площади многих городов страны
Картина «Покушение на Александра II, 1 марта 1881 г.»
Софья Перовская махнула платочком, подала сигнал… Кучер царя притормозил на повороте… Выскочил Рысаков с «адской машиной» конструкции гениального инженера Кибальчича…
Император (невредимый) вышел из покосившейся кареты. Подошел к Рысакову, схваченному публикой. «Хор-рош!..» — сказал с осуждением. Охрана, вместо того, чтобы немедленно увести чудом спасшегося царя, топталась на месте. «Слава Богу!..» — ответил государь на тревожные вопросы: как он?
— Так ли еще «слава Богу»! — проговорил Рысаков, и второй, стоявший у парапета, бомбист (Гриневицкий, поляк) бросил свою бомбу, буквально себе под ноги…
В санях полицмейстера израненного императора довезли до Царского подъезда Зимнего. Там он скончался.
Гриневицкий умер, доставленный в больницу, так себя и не назвав.
Кстати, от взрыва рысаковской бомбы погибли казак конвоя и случившийся рядом мальчик с санками, это прозвучало на суде. Лес рубят…
Революционеры-бомбисты Рысаков (слева) и Гриневицкий (справа)
Страна абсурда. Человек нанимается столяром в Зимний дворец, работает там, сватается к дочке жандарма, по должности обязанного за ним, столяром, следить, проносит два, что ли, пуда динамита (маленькими порциями) и прячет в собственной постели, дышит парами нитроглицерина, голова раскалывается. Потом взрывает парадный обеденный зал. А убивает только ни в чем не повинных солдат Финляндского гвардейского полка **—** героев Русско-турецкой войны, назначенных в Зимний в охрану в качестве поощрения, **—** 11 человек. Плюс 56 ранит…
А сам бежит.
Через два года он убьет прокурора в Одессе, генерала Стрельникова, здесь уже будет схвачен и повешен. И было ему 25 лет.
Один из героев советского пантеона. До сих пор в 68 (!) городах страны, от Москвы до самых до окраин, до Спасска-Дальнего, улицы имени Степана Халтурина,
дети по этим улицам ходят, подрастая, матерей спрашивают: «А кто это, Халтурин?» И что им матери отвечают?
Степан Халтурин. Архив РИА Новостей. Справа — памятник Степану Халтурину. Фото: Павел Гутионтон / «Новая газета»
Герой? Памятник на родине стоит, в Кирове, — огромный… Плюс переулок Халтуринский в Ростове-на-Дону, да два проезда **—** в Тамбове и Твери. Плюс 11 улиц на Украине, да по три в Беларуси и Казахстане…
Ничего больше, кроме этих двух покушений, польза от которых более чем сомнительна, за жизнь не сделал: 11 солдат царской охраны да прокурор.
Интересно, что принят специальный закон, карающий за оправдание терроризма, многих уже осудили по нему, даже если те, осужденные, ничего и оправдывать не думали, а просто лайк в интернете поставили под сообщением, что такой-то и такой-то взорвал себя в здании областного управления ФСБ, в знак протеста.
Да и царь-то, которого в обеденном зале планировали убить, был единственным реально достоин благодарной памяти нашей **—** за реформы, которые не зря же поименовали Великими: крестьянскую, военную, судебную, государственного управления… Потом, правда, начал, в нарушение своих же законов, хватать, вешать, бессудно в тюрьмах держать, на военное положение две трети страны перевел… А людей-то уже разбаловал.
Заседание Сената по случаю покушения на императора Александра II
Кстати, в Петропавловском соборе на плите над могилой Александра II ни цветочка, на плите его внука, доведшего-таки дело до революции и расстрелянного большевиками, горы венков.
Улицы Андрея Желябова существуют во многих городах бывшего СССР — например, площадь Желябова в Смоленске, улицы Желябова в Брянске, Воронеже, Иркутске, Казани, Калининграде, Кинешме, Красноярске, в Липецке, Магнитогорске, Можайске, Павловске, Перми, Таганроге, Твери, Оренбурге… Также имя Желябова носит поселок в Устюженском районе Вологодской области.
Улицы Перовской были во многих населенных пунктах СССР (в том числе с 1918 по 1991 год так называлась Малая Конюшенная в Санкт-Петербурге, с 1923-го по 1990-й — улица Георгия Ахвледиани в Тбилиси). В городах Егорьевске, Иркутске, Твери, Астрахани, Таганроге, Ярославле, Туле, Екатеринбурге, Мурманске, Уфе, Луге и Брянске улицы Софьи Перовской существуют до сих пор…
Что славят-то? И почему Халтурин прославлен многократно больше, нежели Желябов с Перовской? Тайна сия велика есть.
С одной стороны, могущественнейшая власть, с другой — **** какие-то невидимки, загадочные «люди из подполья». Ни аресты, ни казни ничуть не помогали власти. Не находилось концов. Было похоже, что арестовывают не тех и казнят не главных. В лагере императора, по которому наносились прицельные удары, зарождалось смятение: то возникало тягостное и почти паническое недоумение, незнание, что делать и куда бежать, то разжигалась истерическая злобность. Либеральные бюрократы во главе с Валуевым схватились не на живот, а насмерть со своими врагами, сторонниками твердого самодержавия и лечения железом и кровью. Те всю вину за все несчастья возлагали на этих, а эти попросту называли тех изменниками.
Надежды на конституцию питали не только несчастные цареубийцы, но и министр внутренних дел Валуев, и военный министр Милютин, и брат царя великий князь Константин Николаевич. Составлялись проекты, писались записки, делались представления царю, но царь отвечал одним: он колебался… Все колебались, и даже столп охранительной партии, надежда Победоносцева наследник Александр Александрович, увы, не был образчиком твердости.
Кибальчич, Перовская, Желябов на суде
Хотя вокруг Александра Александровича и группировались люди так называемой «партии Аничкова дворца», сторонники жесткой линии, но они не столько находили опору в наследнике, сколько старались зарядить его своей бодростью.
Однако все сложности, неприязни и разномыслие меркли на фоне ужасных политических убийств. Жизнь непоправимо менялась. Страх становился такой же обыденностью Петербурга, как сырой климат. Нужно было привыкать. В апреле, после выстрела Соловьева, наследник записал в дневнике своим неряшливым почерком:
Из дневника Александра Александровича романова (будущего Александра III)<br>
«Сегодня мне пришлось в первый раз выехать в коляске с конвоем! Не могу высказать, до чего это было грустно, тяжело и обидно! В нашем всегда мирном и тихом Петербурге ездить с казаками, как в военное время, просто ужасно, а нечего делать. Время положительно скверное, и если не взяться теперь серьезно и строго, то трудно будет поправить потом годами. _Папа_, слава богу, решился тоже ездить с конвоем и выезжает, как и я, с урядником на козлах и двумя верховыми казаками сбоку».
Привыкали к страху, привыкали к конвойным казакам, а потом и к самим покушениям. В ноябре наследник записал вовсе кратко и даже как-то меланхолично:
Из дневника Александра Александровича романова (будущего Александра III)<br>
«22 ноября. Вернулся _папа _из Ливадии, пробыв два дня в Москве, где опять было покушение на его жизнь и взорван был путь под поездом ж.д., но, к счастью, не его поезд, а шедший сзади второй поезд. Просто ужас, что за милое время!»
Невозможность уступить, «пойти навстречу чаяньям русского общества» заключалась для царя еще и в том, что выходило, будто он оробел, поддался угрозам подпольных людишек. Для обыкновенной царской гордости это было совсем уж _insupportement_ (невыносимо). Да и попросту, как для всякого мужчины, оскорбительно…
Целую библиотеку можно составить о том времени — на любой вкус. Из лучших — роман Юрия Трифонова «Нетерпение». В серии «Пламенные революционеры» издан, о Желябове якобы.
О Времени, простите за банальность.
Константин Маковский. Император Александр II на смертном одре
Опасаюсь писать (в рассуждении того самого закона: и меня должны оштрафовать, и газету мою),
а ведь цареубийцы были людьми в массе своей — замечательными.
Не заставь их жизнь (власть, правительство) ступить на этот неверный путь, дай применить на пользу родине немалые свои способности… Не дали. Толкнули на Екатерининский канал с бомбами.
Через 9 дней после цареубийства, 10 марта, Исполнительный комитет «Народной воли» отправил новому императору, Александру III, письмо, в котором сформулировал следующие требования:
1. всеобщая политическая амнистия;
2. созыв народного представительства для пересмотра форм государственной жизни.
Для проведения свободных выборов предлагалось ввести всеобщее избирательное право и гражданские свободы. В случае выполнения этих требований народовольцы готовы были прекратить вооруженную борьбу с правительством. Текст письма был написан Тихомировым (впоследствии ренегат, автор черносотенных книг) и одобрен на собрании всех находившихся в тот момент в Петербурге членов ИК.
Газета «Новое время», редактируемая А. Сувориным, писала 4 марта 1881 года о «Народной воле»:
из газеты «Новое время»<br>
«Самой широкой революции, резни, бешенства убийц, торжества крови, передела всего существующего порядка — вот любимая цель. Перед нами не просто фанатическая идея, ищущая выхода, но какой-то особый, страшный вид маньячества…»
Не отставали и либералы; эти просто трусили, боялись обвинений в соучастии.
Б. Чичерин 11 марта 1881 года направил обер-прокурору Синода Победоносцеву записку под названием «Задачи нового царствования», где провозглашалась необходимость решительных мер в борьбе со «сравнительно небольшой шайкой» социалистов — «отребьем человеческого рода».
«Всякое послабление, — писал Чичерин, — было бы гибелью; всякое старание держаться пути закона будет признаком слабости».
Друг Чичерина, один из немногих либералов в правительстве, военный министр (1861–1881), Д. Милютин, в своих записях за март-апрель 1881 года постоянно называет народовольцев злодеями, извергами, фанатиками, «шайкою темных молодых людей», «шайкою негодяев».
Известный публицист и либерал Г. Градовский в изданных в 1908 году мемуарах утверждал, что народовольцы решились убить Александра II при либеральном курсе министра внутренних дел Лорис-Меликова именно для того, «чтоб покончить с эрой нарождавшихся реформ и разрушить самые задатки парламентаризма».
Я выписываю эти цитаты из двухтомника «Суд над цареубийцами», в 2014 году собранном Вячеславом Разбегаевым, снявшимся в 90 (!) кинофильмах, а в свободное от основной работы время впервые восстановившим по архивам подлинные протоколы заседаний Особого присутствия правительствующего Сената, заседавшего с 26 по 29 марта 1881 года и приговорившего всех шестерых обвиняемых к смертной казни через повешенье.
Автор предисловия к «Суду над цареубийцами» Г. Кан пишет: «Несправедливость всех этих оценок очевидна: народовольцы боролись за идеи свободы и демократии, вполне совпадающие с ценностями либерализма».
Но ведь на 2 марта царь планировал подписать проект конституционной реформы — шел-таки на уступки. Не состоялось… Престол занял патентованный реакционер, Александр Александрович. И задумаешься:
так ли уж неправы те, кто считает кровавый первомартовский итог плодом заговора с двух сторон — и революционеров, и охранителей?
Или как минимум руками революционеров выполнены были потаенные планы их противников?
Из допроса Перовской 11 марта 1881 года<br>
«…Партия, придерживаясь социалистического учения, долго колебалась перейти к политической борьбе, и первые шаги по этому пути встречали сильное порицание со стороны большинства партии как отступление от социализма. Но ряд виселиц и других мер, показывавших необходимость сильного отпора правительству, заставил партию перейти решительно на путь борьбы с правительством, при котором террористические факты являлись одним из важных средств. Упорство же в посягательстве на жизнь покойного государя вызывалось и поддерживалось убеждением, что он коренным образом никогда не изменит своей политики, а будут только колебания: одной ли виселицей больше или меньше, народ же и общество будут оставаться в прежнем вполне бесправном положении»…
Кибальчич в письме к Александру III, 31 марта 1881 года:<br>
«…В эти предсмертные минуты одно тревожит мой измученный ум — мысль о будущем нашей родины. Прекратятся ли ее страдания и несчастия, дождется ли она наконец счастия и свободы или еще долго будет стонать под гнетом всевозможных бедствий? Прекратятся ли наконец те условия, которые создали террористическое направление деятельности русской социально-революционной партии? Я был тоже участником террористических актов, несмотря на то что по складу своего характера тяготел к мирной общественной деятельности, а по свойством своего ума имел стремление к спокойным научным занятиям; я не в силах был противиться тому историческому течению, которое толкнуло целую группу лиц на террористическую борьбу. Тем не менее
я всегда желал и желаю, чтобы исчезли причины существования революционного террора, чтобы партия с пути насилия могла перейти на мирный путь культурно-общественной деятельности…
Но только воля Вашего Величества может прекратить возможность повторения тех ужасных событий, которые произошли за последнее время. Ваше Величество может вывести страну из того невыносимого положения, в каком она находится. Ваше Величество! Не казнь, а последствия нашей казни смущают меня»…
Из письма Кибальчича к императору. 2 апреля 1881 года.<br>
«…Ваше Величество!.. Возможны лишь два средства выхода из настоящего положения: или поголовное истребление всех террористов, или свобода, которая всегда является лучшим средством против насилия. Но истребить всех террористов немыслимо, потому что ряды их постоянно пополняются свежими силами, готовыми на всякое самопожертвование для целей партии. Остается лишь путь свободы. История показывает, что самые крайние по своим идеям партии, прибегавшие к насилиям и убийству, когда их преследовали, делались вполне мирными и даже более умеренными в своих задачах, когда им дозволяли свободу исповедования и распространения своих идей. Очень часто даже преследование какой-нибудь идеи не подавляет ее, а содействует ее распространению»…
Резолюция: «Нового ничего нет. Фантазия больного воображения, и видна во всем фальшивая точка, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны отечества».
Гибель Александра II. Рисунок
А чего кто-то хотел бы? Лучший писатель страны — Толстой Лев Николаевич, тоже написал письмо императору, тоже заклинал: сойти, спрыгнуть со страшного колеса, все ускорявшего свое движение — от жестокости к еще большей жестокости. Вообще не дождался ответа.
Мы знаем, какой выбор сделало самодержавие, и чем этот выбор для него закончился — знаем.
из романа Юрия Трифонова<br>
«К концу семидесятых годов современникам казалось вполне очевидным, что Россия больна. Спорили лишь о том: какова болезнь и чем ее лечить? Категорические советы, пророчества и проклятья раздавались в стране и за границей, на полутайных собраниях, в многошумных газетах, модных журналах, в кинжальных подпольных листках. Одни находили причину темной российской хвори в оскудении национального духа, другие — в ослаблении державной власти, третьи, наоборот, в чрезмерном ее усилении; одни видели заразу в домашних ворах, иные в поляках, третьи в бироновщине, от которой Россия за сто лет не могла отделаться, а великий писатель полагал, что виноват маленький тарантул, _piccola bestia_, то бишь Биконсфильд, забежавший в Европу. Были и такие, что требовали до конца разрушить этот поганый строй, а что делать дальше, будет видно. Да что же происходило? Вроде бы все шло чередом: росли города, бурно раскидывались во все стороны железные дороги, дельцы нагребали состояния, крестьяне бунтовали, помещики пили чай на верандах, писатели выпускали романы, и все же с этой страной творилось неладное, какая-то язва точила ее. Всю Россию томило разочарование. Разочарованы были в реформах, разочарованы в Балканской войне, власть разочаровалась в своих силах, народолюбцы разочаровались в народе. Появилось много людей, уставших жить. «Русская земля как будто потеряла силу держать людей!» — говорил с горечью писатель, что стращал всех тарантулом»…
Так Юрий Трифонов начал свой роман. Интеллигенция с восторгом повторяла слова «к концу семидесятых… Россия больна… Какова болезнь и чем ее лечить…», фига даже не была спрятана в карман.
А до перестройки оставалось десять с лишним лет.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»