Если молодой человек сомневается, учить иностранный язык или не учить, пусть учтет опыт Павла Руслановича Палажченко. Блестяще освоенный английский не только открыл перед ним мир, но и позволил участвовать в дипломатии высшего уровня. Сэр Генри Уоттон, британский поэт и дипломат, в 1604 году написал на форзаце книги свое определение дипломата, получившее широкое распространение: «Добропорядочный человек, посланный за границу, чтобы лгать от имени своей страны».

Но это точно не про Павла Палажченко, который переводил президента Горбачева и министра иностранных дел Шеварднадзе.

Дедушка — боевой генерал, бабушка — зэка, посадили ее после войны по «ленинградскому делу». Папа — военный, мама — учительница. Окончил иняз. Профессионал такого класса, что пять лет переводил в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке. Потом МИД.

«Я тогда не знал, — пишет Палажченко, — что вместе с Шеварднадзе пройду свой путь — многочасовые переговоры, тысячи километров в самолете Ил-62, надежды, тревоги, разочарования, драматический момент его отставки… Сделал он немало, и сделанное им надо ценить. Но на его похоронах не было ни одного официального представителя России… не приехали проститься даже его бывшие заместители и никто из дипломатов помоложе, которых он выдвигал. А кадровая интуиция у него была, выдвигал действительно способных, в том числе Лаврова, Иванова, Чуркина, Кисляка. Бог им простит».

Автор не только талантлив и надежен, но и располагает к откровенности.

И ему Раиса Горбачева могла признаться:

— Знаете, Павел Русланович, я вчера ездила в райком платить партвзносы, и пока шла до кабинета, чувствовала, что как сквозь строй иду. Так на меня смотрели. А в кабинете у секретаря взглянула ему в глаза и увидела ненависть.

Когда назначили Шеварднадзе, в курилках нового министра презрительно называли кутаисским комсомольцем. А при нем талантливые дипломаты процветали, причем даже те, кто придерживался иного политического направления. Он изменил стиль и атмосферу переговоров: у нас с американцами множество проблем и противоречий, мы жестко спорим и будем спорить, но почему мы должны вести себя как враги? Изменился сам характер отношений — не желание обмануть потенциального врага, а намерение найти взаимовыгодный компромисс. Когда Шеварднадзе уходил, один из его тихих недоброжелателей внутри мидовского аппарата вдруг ожил и на большом собрании заявил:

— Вот тут наш бывший министр говорил о морали и нравственности. Но ничего этого в политике нет. Есть только интересы.

Известный дипломат Сергей Тарасенко ему ответил:

— За предыдущие годы работы в министерстве я десятки раз испытывал угрызения совести. И тем, что мы избавились от этого, тем, что я могу приносить пользу стране и не чувствовать себя подонком, я обязан Шеварднадзе.

Сверхзадача внешней политики при Горбачеве состояла в том, чтобы вывести страну из враждебного окружения, создать благоприятные внешние условия для перемен и дать возможность заняться внутренними делами.

Наверное, не все помнят, как обстояло дело к 1985 году.

Западноевропейцы с тревогой прикидывали, за сколько часов советские танки дойдут до Рейна.

За границей Горбачевым восхищаются больше, чем дома.

Палажченко: «Горбачев избавил народы от страха, от висевшего над ними призрака настоящей войны, атомной войны. И простые люди интуитивно это понимали и были за это благодарны».

Отчего же на родине Михаилу Сергеевичу достались в основном проклятия?

Самые выдающиеся политики ХХ столетия были безжалостно выброшены из политической жизни, едва выяснилось, что общество в них больше не нуждается. Уинстон Черчилль и Шарль де Голль, Маргарет Тэтчер и Михаил Горбачев начинали под аплодисменты, а закончили почти под проклятия.

В 1991 году писатель Валентин Распутин наставительно сказал Горбачеву:

— Пора употребить не только власть, но и силу для того, чтобы остановить зарвавшихся демократов, заткнуть им рот.

Взгляд Горбачева стал мрачным, и он сказал хриплым голосом:

— Пока я президент, крови в стране не будет.

Горбачев не слабый и не слабонервный. Добровольно отказался от самовластия, от диктатуры. Думал бы о себе, так и по сей день оставался бы генеральным секретарем ЦК КПСС. Он не видел в оппоненте врага, которого следует немедленно уничтожить. Если вдуматься, именно за это его и упрекают.

Палажченко вспоминает, как в 1991 году после переговоров Горбачева с уходящим президентом США Рейганом и только что избранным Бушем-старшим все трое сфотографировались:

«Место было выбрано очень эффектное, фон — бухта, статуя Свободы, Ист-Ривер, небоскребы Манхэттена… На эту фотографию смотреть сегодня немного грустно. Умерли Рейган, Буш, разрушены башни-близнецы… Кто-то скажет, что и дело, начатое в те годы, тоже разрушено… Я все-таки думаю, что оно не разрушено полностью и со временем будет продолжено».

Мама автора книги когда-то волновалась: «А где теперь будет лежать твоя трудовая книжка?»

Она до сих пор лежит в Горбачев-фонде: «Горбачеву 89 лет, и все последние 34 года я остаюсь с ним». Палажченко сохранил верность своим принципам, хотя ушлые коллеги за эти годы успели сменить не одного хозяина.

Павел Палажченко написал книгу интересную (закулисье мировой политики — из первых рук!) и искреннюю, хотя отстаивать свои принципы сейчас не модно, да и опасно.

Знаменитый историк Евгений Тарле навестил не менее знаменитого юриста Анатолия Кони. Тот пожаловался на старость. Тарле укорил его:

— Анатолий Федорович, грех вам жаловаться. Бриан старше вас, а все еще охотится на тигров.

Аристид Бриан был премьер-министром Франции и министром иностранных дел.

— Да, — меланхолически заметил Кони, — Бриан охотится на тигров, а здесь тигры охотятся на нас.