Для начала смешная история: 20 августа был арестован Стив Беннон, бывший советник президента Трампа. Суть обвинения — присвоил деньги своего некоммерческого фандрайзингового проекта «Мы построим стену». Фонд занимался возведением стены на границе США и Мексики.

Почему история смешная? Потому что, по версии следствия, Беннон с тремя подельниками растратил миллион долларов из собранных им «на строительство» двадцати пяти миллионов. 4% от общей суммы. На оставшиеся деньги Беннон действительно честно выкупил участок земли вдоль границы и построил кусок стены — мили три. Правда, получилось не очень, часть стены рухнула во время урагана, но в этом Беннона и не обвиняют. Не надо было брать «общественный» миллион, говорят ему.

Свою вину Беннон не признает, но нас это уже не интересует — удивляет (и смешит) размер суммы, из-за которой советник (пусть и бывший) президента США получил проблемы с законом. В России эти миллионы выволакивают мешками при обыске квартиры какого-нибудь подполковника. При этом попались соучредители фонда Беннона на какой-то чепухе — купили люксовые внедорожники «не по зарплате».

И никого в России не удивляют поместья и дворцы людей, которым не хватило бы на них своей зарплаты за тысячу лет.

Итак, в Америке с подушевым ВВП в 60 тысяч долларов в год бывший советник президента идет в тюрьму за соучастие в присвоении миллиона, в России с подушевым ВВП в шесть раз меньше этим миллионом никого не напугать.

Вообще, судя по уровню потребления, объемам продаж элитных квартир и автомобилей, масштабу и ценам рынка эскорта, долларовых миллионеров в России намного (на порядок) больше, чем это предполагает официальная статистика. В принципе, любой, кто занимает у нас должность генеральского уровня, ведет образ жизни, подходящий долларовому миллионеру где-нибудь в Майами. Тут не коррупция, тут что-то другое, более сложное и системное. Тут целая экономика.

В России любят жонглировать термином «коррупция», приклеивая его везде, где только можно. Принято считать, что уровень коррупции в РФ, сопоставимый с уровнем коррупции в Уганде и Папуа — Новой Гвинее, является тормозом экономического роста.

Если бы все это было так просто! Традиционно «коррупцию» у нас любят представлять исключительно как «получение взяток» какими-то нехорошими людьми, за это в России даже в отдельных случаях кого-то наказывают.

Больше того, исследователи смотрят на вопрос такого воровства довольно цинично, изучая его как фактор, влияющий на рост (или падение) экономики страны.

На самом деле даже прямое чиновное воровство с точки зрения экономической теории на коротком временном отрезке не наносит обществу критического ущерба. Звучит несправедливо, но внедорожник, купленный на казенные средства и подаренный начальником своей любовнице, — это проигрыш для бюджета, но выигрыш для самой любовницы, которая тоже является членом общества. А оплачивая бензин, техобслуживание и парковку этого подарка, девушка будет увеличивать ВВП страны.

Часто ущерб от коррупции принято считать в «непостроенных» школах или больницах, мол, деньги, которые чиновник вложил в очередной дворец, могли бы превратиться в детскую площадку. Но в краткосрочном периоде для экономики в целом безразлично, что именно будет построено на бюджетные деньги, — в любом случае поставщики товаров и услуг на строительство заработают свое.

Однако «вдолгую» все это выглядит иначе, и здесь экономисты могут рассказать немало интересного.

Оценивать уровень начальственного воровства лучше всего не в абсолютных цифрах, а в процентах от годового ВВП. Всемирный банк еще двадцать лет назад составил рейтинг знатных начальников, успешно расхищавших национальное достояние своих стран. В этом смысле лидером рейтинга оказался индонезийский генерал Сухарто, утащивший порядка $35 миллиардов.

Номер два — филиппинский президент Маркос. У власти он был не так долго, как Сухарто, и скопил меньше — $10 миллиардов, однако для этого ему пришлось присваивать 4,5% ВВП в год.

Заирский вождь Мобуту продержался у власти столько же, сколько и Сухарто, но страна у него была победнее, поэтому, воруя по 1,8% годового ВВП, он собрал $5 миллиардов. Примерно столько же присвоил нигерийский президент Сани Абча всего за пять лет, обращая в свою пользу 3,7% ВВП в год.

Список был бы неполон без гаитянина Дювалье с его культом личного бессмертия и «эскадронами смерти», который за 15 лет собрал без малого миллиард — вроде и немного, но в нищем Гаити ему пришлось для этого воровать по 4,5% ВВП — как филиппинцу Маркосу.

Можно заметить, что доля, которую диктатор берет себе за труды по поддержанию «духовности» и «державности», колеблется от 1,3 до 4,5%.

Видимо, верхняя планка — это и есть некая пороговая граница, превышать которую не рекомендуется — иначе экономика не будет развиваться совсем. Однако все страны во время руководства правителей-расхитителей показали совершенно разные экономические результаты — Заир при Мобуту опрокинулся в нищету, Филиппины при Маркосе развивались ни шатко ни валко, но скорее «со знаком плюс», а Сухарто добился устойчивого экономического роста, впрочем, оборванного крахом экономики во время кризиса 1997‒98 годов.

Эффектное объяснение этому феномену предложил экономист Андрэ Вейдеман, профессор Tennessee State University, один из мировых экспертов в области изучения коррупции, в статье «Looters, Rent-Scrapers, and Dividend-сollectors», что можно перевести как «Мародеры, выжиматели ренты и собиратели дивидендов».

В представлении Вейдемана, режим вроде того, который был устроен в Заире, — это классическое мародерство — систематическое хищение общественных средств и собственности, массированное вымогательство взяток всеми категориями госслужащих.

С точки зрения экономики это представляет собой форму перераспределения национального благосостояния и может давать эффект сверхпотребления (который легко спутать с «ростом», когда роскошные кабаки, лимузины и бриллианты на шеях холеных шлюх выдаются за доказательство процветания страны). Но долгосрочного роста здесь не может быть, потому что никто не будет делать никаких инвестиций — их могут отобрать в любую секунду, потому что так захотелось даже не главному начальнику, а какому-нибудь подполковнику.

Выжимание ренты — более продвинутый способ присвоения национального благосостояния.

Согласно Вейдеману, rent-scraping — это сознательное манипулирование экономической политикой и макроэкономическими показателями, с тем чтобы обеспечить правящей группировке регулярный источник дохода. Например, учредив как-бы-государственную монополию, а затем распределяя прибыли от ее деятельности между теми, кому положено быть богатыми. Так делали на Филиппинах при Маркосе, и это позволяет обращать в свою пользу даже большую часть народных денег, чем прямое вымогательство.

Самый же эффективный — с точки зрения минимизации экономического ущерба — это «собирание дивидендов», то есть система неформальных «отчислений» определенного процента доходов частных компаний в пользу руководства санкционирующего их деятельность. Но начальники берут свою долю не за страх, а за совесть — реализуя экономическую политику, действуя и предоставляя услуги, позволяющие частному бизнесу зарабатывать.

Так, к примеру, поступал Сухарто в Индонезии. Исследователи Раймонд Фисман (Columbia University) и Эдвард Мигель (University of California), рассказавшие об устройстве индонезийской коррупции в книге «Экономические гангстеры», пришли к выводу, что доля Сухарто и его семьи «в большом бизнесе» составляла порядка 25%. При этом «свои обязательства по коррупционным договоренностям Сухарто соблюдал неукоснительно — а это, по крайней мере, сводило к минимуму элемент неопределенности, являющийся неотъемлемой частью большинства незаконных сделок». Результат — экономический рост, который, однако, прекратился вместе с властью Сухарто.

Все так, продолжают свою мысль Фисман и Мигель, «диктаторские режимы, опирающиеся на одного-единственного человека, зачастую даже больше подвержены социально-политическим ураганам, чем демократии».

Даже Сухарто, который старался «соблюдать договоренности» оказался не властен над собственным здоровьем — как только индонезийский президент отправлялся на лечение в Европу, так на бирже в Джакарте начиналась распродажа активов, принадлежащих его семейству (к слову — это хороший индикатор состояния здоровья диктатора).

Определенность, которой требуют по-настоящему большие деньги, при автократии невозможна. Если руководитель планирует править долго (или вечно), то ясная картина будущего ему не нужна в принципе — напротив, все должны дрожать при мысли: что с нами всеми будет, если «не он»? Конфискация, чипизация, оккупация, расстрелы воров прямо на улицах? А раз нет настоящей определенности, значит, не может быть больших инвестиций, а экономический рост в целом будет колебаться в пределах статистической погрешности.

А возможно ли совместить все три хищнических подхода сразу, сочетая откровенное мародерство с выжиманием ренты и «входом в бизнес»?

Почему нет?

Еще сорок лет назад писатель и философ Игорь Ефимов (1937‒2020) в своей программной книге «Метаполитика» предупреждал о сценарии, по которому может пойти экономика, управляемая бюрократами:

«...чиновничья сеть может однажды перестать поддерживать центральную власть, распасться на отдельные звенья или кланы мафиозного толка, каждое звено установит в доставшейся ему «самостоятельной» области военную диктатуру, превратится в паразитирующую прослойку, получающую в виде бенефициев не деревни и сёла, а заводы, фабрики, порты, шахты, гаражи, аэродромы… Если раньше такое «мы» вскоре поплатилось бы за свою политическую близорукость утратой самостоятельности, то теперь оно может быть надолго оставлено загнивать и агонизировать в полной изоляции, как оставлено какое-нибудь злосчастное Гаити…»

Если у вас в стране есть сразу три экономических уклада, никто не мешает вам смешать коктейль из практик Маркоса, Сухарто и Мобуту. Там, где в отрасли есть несколько мегакорпораций, можно напрямую изымать у них «государеву долю». Там, где масштаб бизнеса поменьше, а самих бизнесов побольше, вам проще принять законы, позволяющие одним людям богатеть, а другим — решать, кто у нас сегодня будет миллионером, действуя при этом исключительно «по закону». Ну, а в оставшейся экономике пусть все идет, как идет. Более того, совсем уж грабительские действия можно и нужно пресекать, доказывая эффективность режима. Поскольку, если уж выжимать из этого остатка экономики больше 1,5‒2%, как это делал Мобуту, можно вместо терпимой стагнации получить нетерпимый спад.

Если принять оценку Всемирного банка, то даже «хищническое» изъятие из экономики 3‒4% ВВП еще не препятствие к экономическому росту (особенно если вы ведете себя, как Маркос и Сухарто, а не как Мобуту).

Рассуждая совершенно теоретически, мы можем оценить, какая доля российского ВВП превращается в поместья, дворцы и бизнес-активы тех, кто ей управляет.

Российская экономика — это производная от цен на нефть и за последние 20 лет ВВП РФ колеблется около суммы в $2 триллиона в среднем. 4% в год — это $80 миллиардов, перемножив эту сумму на 20, мы получим больше полутора триллионов долларов. Вот деньги, которыми хозяева страны могут в принципе распоряжаться «для себя».

Как же вышло, что Стиву Беннону, не последнему человеку в США, пришлось заниматься всякой ерундой, чтобы получить несколько сот тысяч долларов, да еще при этом так глупо «попасться»? Ведь американская экономика больше российской в 10 раз, почему условным «беннонам» не удается отщипнуть от нее побольше? Так может быть, экономика США и больше российской в 10 раз, потому что разбогатеть «на бизнесе» там оказывается проще, чем разбогатеть «на государстве».

Дело тут не в экономике, а в государстве. Но это уже другая история.