Это нормально?

В первую декаду июля Центр гуманистической урбанистики UP Европейского университета в Санкт-Петербурге организовал совместно с Французским институтом в России серию дискуссий и лекций на тему «Город перед лицом пандемии». Архитекторы, городские планировщики, дизайнеры и социологи из Франции, России, Нидерландов, Испании, Германии, Италии и США обсуждали реакцию городов на эпидемии и другие внешние факторы, меняющие городскую жизнь. По общему мнению, глобальный кризис, который мир только что пережил, распространился на все уровни общества, и осмысление его последствий выходит за рамки одного знания, одного опыта. Удаленная работа, жесткое разделение публичного и личного и полный контроль над тем и другим, ответственность за свое физическое присутствие где-либо — вот наша новая норма. Обо всех этих явлениях, вошедших в нашу жизнь во время режима изоляции, забыть уже не удастся, и вопрос состоит не в том, чтобы избавиться от каких-то проявлений этой новой жизни, а в том, что мы на самом деле хотим вернуть из прошлой. В ходе дискуссий разговор то и дело возвращался к нескольким проявлениям городской реальности, и если обобщать выводы, к которым пришли участники конференции, то выглядеть это будет примерно так:

Города: архитектура и быт

Как показал режим изоляции с его опустевшими проспектами и переулками, архитектура как таковая еще не делает город городом. Карантин четко разделил пространство нашей жизни надвое: условный интерьер и условный экстерьер, то есть на то, что внутри, и то, что снаружи. Интерьер стал обозначать безопасность, экстерьер — наоборот. Три месяца — ничтожный, по сути, период времени, но достаточный для того, чтобы идея такого деления закрепилась в головах горожан. Теперь придется потратить много времени на то, чтобы восстановить статус публичного пространства как не менее безопасного места, чем собственный дом. Хотя резко вышедшая на первый план проблема домашнего насилия показала, что часто и дом нельзя считать безопасным убежищем.

В последнее время то и дело стал озвучиваться тезис, что «можно официально констатировать смерть публичного пространства». Объясняют этот тезис обычно тем, что напуганные угрозой заражения люди больше не захотят присутствовать в общественных местах. Жизнь показывает, что это, конечно, не так, но одно коренное изменение в восприятии этих мест все-таки произошло: желая чувствовать себя в безопасности, люди хотят знать, кто находится рядом с ними. Иными словами,

Причем эти самые «все» тоже автоматически стали делиться на «опасных» и «безопасных»: многие решили, что близкие друзья, соседи, родственники — априорно безопасны, то есть «свои», а остальные (незнакомые, прохожие или курьеры) — опасные «чужие». И поскольку разрешение на совместные прогулки или поездки в автомобиле могли получать только проживающие вместе родственники, семья стала единственной легитимной единицей, которая могла более-менее свободно перемещаться по городу.

При этом все, что касается информации и персональных данных, окончательно лишилось границ между личным и публичным. Вообще, масштабы другого явления — инфодемии, — развивавшегося параллельно с пандемией COVID-19, оказались, может быть, даже более значительными, чем масштабы распространения самого вируса. На фоне массовой изоляции, отсутствия другой повестки, отсутствия стопроцентно достоверных сведений хоть о чем-то людям оказалось крайне сложно сохранить незамутненный взгляд на новостную повестку.

Политические проявления и правопорядок

Частично карантин изменил и нашу самоидентификацию: теперь для того, чтобы почувствовать себя нарушителем закона, диссидентом, стало достаточным просто переступить порог собственной квартиры. Выяснилось вдруг, что в контексте борьбы за безопасность одни человеческие и гражданские права оказались приоритетнее других, и приоритетность прав каждое государство ранжировало по-своему. В России второстепенными оказались права на свободу передвижения и на защиту персональных данных, незаметно вернулась сегрегация: по возрасту, по факту и месту работы. В Венгрии принятый премьер-министром Виктором Орбаном закон о чрезвычайном положении, давший право правительству управлять страной напрямую через указы, без утверждения в парламенте, назвали очередным шагом к строительству авторитарного государства. А Белоруссия получила кличку страны официального ковид-диссидентства. И во всех странах, в общем, произошло одно и то же: правительство воспользовалось моментом, чтобы расширить сферу своего влияния на жизнь граждан, выборочно скомпрометировав демократические принципы.

«Человечество веками сражалось за свои права и свободы, — высказался в ходе дискуссии архитектор и преподаватель Санкт-Петербургского архитектурно-строительного университета Данияр Юсупов. — В конце ХХ — начале ХXI века оно, кажется, эту свободу наконец обрело, но тут же стремительно начало снова ее терять. В первую очередь мы потеряли часть своей свободы в обмен на общественную безопасность — в контексте борьбы с терроризмом и т.п. Теперь мы делаем еще один шаг к тому, чтобы потерять часть свободы, — в обмен на общественное здоровье. Следующий шаг можно ожидать в контексте финансовой безопасности или чего-то подобного. И лично я не представляю, как мы должны действовать в этой ситуации».

Вопрос использования данных, вопрос отсутствия конфиденциальности — это то, что точно не уйдет в прошлое с отменой последних карантинных мер. Эдуард Моро, архитектор из бюро Orchestra, утверждает, что в смысле использования цифровых и нецифровых технологий у России, как и в ситуации с COVID, два сценария: «Первый, довольно провокационно я его назову, — азиатский. Это путь использования технологий для полного контроля, сверхконтроля над людьми, для выстраивания дополнительных границ. Второй, европейский путь — использовать технологии для того, чтобы давать возможность получать информацию, для обучения. Это способ передать каждому ответственность самостоятельного использования этих технологий. Россия сейчас стоит где-то посередине, и только от нее зависит выбор, по какому пути идти. Опасность состоит в том, что один из двух вариантов уже состоялся в ее прошлом. В любом случае, нужно помнить, что разделение людей — против принципа и идеи современного мира, против идеи города, которая заключается в обратном — в объединении».

Городская индустрия

История, рассказанная на конференции ученым и активистом Анастасией Халауневой из университета Амстердама, на первый взгляд, к пандемии отношения не имеет — но это только на первый взгляд. У одной девушки была аллергия на лук. Однажды, зайдя в Макдоналдс, она заказала бургер, добавив к заказу одну простую фразу: «Не добавляйте, пожалуйста, лук». После чего она прождала свой заказ 45 минут, глядя, как окружающие получают свои бургеры мгновенно. В чем была проблема? В негибкости системы. Существует определенный тип инфраструктуры, который не может иметь дело ни с чем, что выходит за рамки стандарта, — просто потому, что он не был создан для изменений. Такими системами может быть не только обслуживание в Макдоналдсе, но и, как показали последние месяцы, социальное обеспечение и медицина. Для большинства, особенно в России, это пример «нормальности» прошлой жизни, но несоответствие между потребностями и тем, что может обеспечить стандартизированная система, в начале эпидемии стоило многих жизней.

То же самое можно сказать о системе общественного транспорта, особенно в крупнейших городах. Варвара Кобыща, социолог из НИУ ВШЭ, поделилась результатами проекта Лаборатории социальных исследований города, которые красноречиво продемонстрировали простую истину: никакой социальной дистанции в метро быть просто не может, несмотря на все профилактические меры. Общественный транспорт не способен отвечать тем санитарным требованиям, которые предъявила ему эпидемия. И снова — из-за негибкости системы. И — частично — из-за безответственности самих пассажиров.

Еще один вопрос, заданный пандемией и остающийся пока без ответа: ждать ли нам массового оттока людей из крупнейших городов, поскольку большинство из нас осознали, что работать можно и удаленно? Очевидно, что испытанный за три месяца дистант имеет множество преимуществ. Но поскольку главный аргумент против работы на дому — всегда «не та атмосфера», «домашние мешают работать», то

Социолог Александра Ненько из QLab считает, что люди, живущие в спальных районах или в провинции, предпочли бы работать не в офисах, а в coworking-пространствах, и большим компаниям — например, из Москвы или Петербурга — было бы даже выгоднее строить для своих сотрудников эти пространства вместимостью до десяти человек, где те могли бы работать, не тратя времени на дорогу и не беспокоясь за свое здоровье.

Восприятие времени и пространства

За три карантинных месяца поменялся не только наш образ жизни, не только представление о своих правах, не только способ работы. Как выяснилось, поменялось само наше восприятие времени и пространства. Об этом изменении писали в своих дневниках люди по всему миру, а социолог и профессор Европейского университета Анна Темкина зафиксировала его в проекте «Дневники вируса». Проект длился три месяца — с середины марта по середину июня. Больше 30 ученых-социологов из 10 стран вели академические ежедневники с описанием своих впечатлений от каждого дня. Практическая часть исследования завершилась только что, но и предварительные итоги крайне интересны. Почти в каждом дневнике оказалась запись: «Что-то происходит со временем».

«Я не понимаю, сколько времени», «Я не знаю, куда делось мое время», «Я не могу организовать свое время», «Я не контролирую свое время».

Неструктурированное, не привязанное к пространству время оказалось прерванным, неточным, неопределенным, бессмысленным — короче говоря, неподконтрольным. А вот с пространством произошло противоположное: подчиненное требованиям социальной дистанции, оно вдруг стало максимально фрагментированным, разорванным.

Ждать ли обратной интеграции — неизвестно. Ждать ли, что наше сознание вернет себе привычную систему координат, — тоже. Вполне возможно, что на все заданные в период изоляции вопросы нам пора ответить: «Да, это нормально. Теперь — так».