Дима Стремокоцкий допил чай, встал из-за стола, прошествовал мимо своей жены Алисы, поблагодарил за ужин и вышел из кухни.
— На здоровье! — сказала Алиса ему вслед.
Встала, взяла с полки толстую замусоленную тетрадку. Пролистала ее. Хмыкнула. Сунула под мышку и пошла следом за мужем. Нашла его в комнате, которая в большинстве семей называется «большой». Люди позатейливей такую комнату называют «гостиная», а люди попроще — «зала». Но Стремокоцкие были обычными москвичами с высшим образованием, поэтому в их двухкомнатной квартире были большая комната и спальня. Женаты они были уже шесть лет. Диме было тридцать четыре, Алисе — тридцать ровно. Детей у них пока еще не было.
Дима сидел в кресле и размышлял — то ли включить телевизор, то ли заглянуть в планшет, то ли вообще почитать книгу.
Алиса вошла и сказала:
— Пять тысяч.
Он слегка пожал плечами, встал, вышел в спальню. Алиса пошла за ним. Он стоял у раскрытого шкафа и держал в руках бумажник.
— Тебе пятеркой или по тысяче? — И добавил: я даже не спрашиваю, зачем тебе пять тысяч. Вот какой я хороший муж! — И потянулся целоваться.
Алиса отшагнула к двери и сказала:
— Я не про деньги. Сейчас ты встал из-за стола, отодвинув от себя свою тарелку и чашку. Не сполоснул и даже не поставил в раковину. В пятитысячный раз.
— И что?
— Вали отсюда. F*** off and get out of my life! — Алиса ходила на курсы английского и знала разные слова и выражения. — Уговор дороже денег.
***
Это было в марте, дней через пять после свадьбы.
Дима — в той самой кухне — встал из-за стола, отодвинув тарелку. Алиса сказала: «Хорошие мальчики моют за собой посуду!» Дима пробурчал, что хорошие девочки не делают замечания своим мужьям. Алиса спросила: «Сколько раз тебе надо не вымыть посуду, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной?» «Тысячу!» — сказал он. «Мало! — засмеялась она. — Даю тебе пять тысяч! Но потом всё!» «Договорились! — обрадовался он. — Ура!» И они повалились на диван — все-таки первая неделя медового месяца.
— Вот, — говорила Алиса, заглядывая в тетрадку. — Каждый год мы на две недели ездим в отпуск, пятнадцать дней долой. Остается триста пятьдесят. Из них пятьдесят уикэндов, сто дней, когда мы вместе едим три раза в день, то есть триста раз. Остается двести пятьдесят дней, когда только завтрак и ужин, итого пятьсот. Пятьсот плюс триста будет восемьсот. То есть восемьсот раз в году ты вставал из-за стола, отодвинув посуду. Всего тебе было дано…
— Мне? Было? Дано? — возмутился Дима.
— Мы договорились, — возразила она. — Ты согласился. Шесть лет и три месяца. Сегодня в пятитысячный раз ты не сполоснул тарелку и даже не отнес ее в раковину. Можешь пересчитать! — и она кинула ему тетрадку.
— Бред какой-то…
— Не бред, а обещание. Я, например, обещала хранить тебе верность. Я тебе не изменяла.
— Да пожалуйста! — воскликнул он.
— Изменять в отместку за невымытую тарелку? Нет уж. Собирай вещички. А хочешь, я сама уйду. Но я возьму с собой всё. Посуду, мебель, телевизор, картинки со стен и даже сами стены. Ты меня понял, надеюсь? Так что лучше давай ты.
— Сука! — вдруг заорал Дима, вытащил со дна шкафа большой охотничий нож и метнул в Алису, целясь ей в лицо, в глаз.
Она успела увернуться буквально на сантиметр.
Нож воткнулся в дверную притолоку, вбив в нее пышную прядь Алисиных волос. Алиса дернулась и зашипела от боли: она оказалась за волосы пришпилена к двери ножом.
Дима снял рубашку и бросил ее в сторону. Он был хорошо мускулист. Поиграл плечами, приблизился к ней, расстегивая домашние брюки:
— Тарелку ей не сполоснули… Сейчас я тебя так сполосну…
Алиса сбросила тапочку с правой ноги и сильно пнула Диму остро заточенным стальным когтем большого пальца, взрезав ему живот.
Дима рухнул на пол, пачкая белый ковер кровью, пытаясь руками удержать выползающие наружу кишки.
Алиса с натугой вышатала нож из притолоки, сдула с него два своих золотистых волоска, нагнулась над Димой и аккуратным тычком под левый сосок закончила дело.
Подумала, что надо бы сразу все поджечь и бежать, но все-таки сначала решила вымыть посуду.